Африка - Растко Петрович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, что наша лодка выбирает себе путь между островами исключительно по прихоти своего рулевого, зачастую оставляя в стороне широкие рукава и выбирая те, которые кажутся непроходимыми. Лес, который, казалось бы, должен перед нами сомкнуться, неожиданно нас пропускает. На небольших случайных пляжах покоятся пироги, грубо выдолбленные из стволов деревьев. Мужчины и женщины моют какие-то растения. Время от времени проплываем мимо туземных поселений, дома там стоят на высоких деревянных сваях, у самой границы меж водой и землёй. Рыбаки. Плетёные из прутьев корзины для ловли рыбы.
Река, тёмная как опал, смыкает за нами и распахивает перед нами заповедный, огромный, высокий и густой лес, её обрамляющий. Эти джунгли всё же более проходимы, чем вчерашние, красота растущего в них нежнее, поэтичнее. Между гигантскими стволами, которые задыхаются в своих ветках и листьях, как задыхаются в собственном жире растолстевшие старые негры, трепещут стройные пальмы с румяными плодами среди листвы.
Почти до полудня небо тяжёлое, мрачное от сильных испарений, над водой стоит горячий душный пар, как бывает в ванной. Этот смертельный свет облачного экваториального неба уничтожает изображения на фотографических пластинках, оставляя на них лишь неясные круги. Это уже не солнечный свет, а излучение самой земли перед апокалипсисом.
С наступлением полудня всё стремительно светлеет и блестит от солнца, страшного солнца, чьи лучи смертоносны, как отравленные стрелы. Достаточно всего несколько минут подержать под ним темя или шею или незащищённым глазом посмотреть на его отблеск и преломление в воде. И не сила его лучей поражает, а угол их падения, и особенно та часть их спектра, которая на экваторе сильнее, чем на севере. То же самое солнце, в наших широтах нам добрый и милый друг, под чьим теплом бурлит наша кровь, становится здесь для белого человека врагом, единственным врагом, который сопровождает его шаг за шагом, и с которым нельзя надеяться на примирение. Нужно видеть, с какой радостью в тропиках встречают ночь, когда человек может быть уверен, что он в безопасности доживёт свою жизнь до зари, с каким наслаждением предаётся человек возможности сбросить шляпу, обнажиться, подставить кожу под прохладный свет звёзд, луны, и тогда станет понятно, откуда у живущего в тропиках белого человека взялось столько бессознательной ненависти к огромной небесной звезде, благодаря которой, в сущности, существует всё живое.
Я не встретил ни одного колониста, который бы боялся зверей, дикарей, заразных болезней, но все они всегда носили в себе уже пустивший в их душе корни страх стать лёгкой жертвой климата, подтачивающей здоровье хронической лихорадки и смертоносного солнечного удара, подстерегающего каждого, кто не позаботится от него защититься. Порой встречаются люди, чей организм позволяет им с непокрытой головой ходить в экваториальный полдень так же непринуждённо, как в полдень сицилийский или неапольский, но обычно дело кончается тем, что такой человек теряет бдительность, и в один из дней, когда его организм даёт сбой, солнце убивает его как какого-нибудь мифологического героя, дерзнувшего пойти наперекор божеству. Нужно видеть, с какой тревогой будет спрашивать ваш спутник, случайно заснувший в машине, не падали ли на его затылок солнечные лучи, пока он спал. Для надёжности такой человек принимает двойные дозы хинина, прикладывает к голове и груди влажные салфетки и старается подольше лежать неподвижно, чтобы не переутомляться. Даже укус самой злой отравительницы не вызвал бы такого выражения ужаса в его глазах. И если тем вечером всё заканчивается только лихорадкой, головной болью и рвотой, то считается, что он ещё дёшево заплатил за свою неосмотрительность.
Длинные колоннады пальм, бесконечные, необозримые, их кроны переплетаются с зеленью лиственных деревьев. Проплывают пироги, полные бананов, их желтизна и красота молодых тел, которые, стройно выпрямившись, управляют пирогами, придают особую роскошь и веселье этому гармоничному пейзажу. Фотографируем сначала одну деревню с хижинами из прутьев, на сваях, стоящую в низине между лесом и водой, затем ещё один уголок рая: совершенно нагую пару, купающуюся в реке. Девушка и юноша стоят в реке по колено, в руках у них трава, которой они намыливают друг друга. То, что меня удивило, так это её заметное нам глубокое и спокойное дыхание, как у животного, которое стоит в поле, и нам кажется, что оно думает. Их груди вздымаются и опадают в одном ритме, равномерно. И он, и она выглядят в той тишине и в этом спокойном ритме такими важными и такими вечными, что человек легко может представить себе, как за их тёмными плечами, из их спин вздымаются ангельские крылья. Внутри этого пейзажа, на фоне джунглей мне кажется, что в этом мире они одни. В тот момент, когда я настроил аппарат, чтобы их снять, возле них появляется некое третье лицо, нагое, но в европейской шляпе на голове. Тем не менее я щёлкаю.
Вообще-то вдоль всей реки почти нет элементов европейской одежды, которая, впрочем, редко встречается уже и в Басаме. Жители, как в короткие тоги, задрапированы в четырёхугольные платки из тонкой материи цвета индиго с фиолетовым узором. Эти платки в сочетании с дивными тёмными и при этом весёлыми расцветками прекрасно гармонируют с тёмной кожей и настолько легки, что их мягкие складки постоянно согласны движениям и очертаниям тел. Интересно рассматривать способы, к каким прибегают негры, используя эту одежду: если он хочет выглядеть элегантным, то он обвивает ткань вокруг тела как тогу, если ему нужно, чтобы обе руки были свободны, то ткань покрывает одни только бёдра, если он боится за что-то зацепиться, то лишь завязывает её на шее как шарф. Поскольку нагота не вызывает стыда, то у многих таких платков нет и вовсе.
Живущие в этих краях племена по праву считаются самыми красивыми в мире, одно из них ещё с давних времён названо в честь Аполлона. Их тела, и по фигурам, и по движениям, гармоничны до совершенства, они необыкновенно сильны, но при этом у них нежные и красивые очертания тел и изящные суставы. Нигде нет ни жира, ни слишком мощных мышц, а их кожа цвета выцветшей меди светла и нежна, как шёлк. Лица симпатичные, мягкие и улыбающиеся, выражение миндалевидных влажных глаз почти страдающее.
В таком пейзаже любая их женщина выглядит воистину самой красивой. Ни одна белая женщина не сможет с достоинством выдержать всю патетичность цвета и света, ни одна не сможет так гордо нести на своих нежных белых плечах вес этой природы. Здешняя тёмная Ева –
