Счастливый ребенок - Стивен Гаррисон

Всеобщий контроль над тем, что преподается и заучивается, – это начало конца демократических структур. Демократия требует равноправия в учебной среде, свободы информации и открытости любым педагогическим подходам.

Первая поправка к американской конституции запрещает принимать законы, которые препятствуют свободе слова. Те, кто определял основы демократического общества, понимали, что свободный поток информации служит важным противовесом тирании центральной власти. Но можно ли сомневаться, что контроль над образованием личности имеет самое непосредственное отношение к ограничению свободы самовыражения? Верховный суд США несколько раз возвращался к этой проблеме. В 1925 году был отменен закон штата Орегон, требовавший, чтобы дети учились только в общественных школах. Суд провозгласил, что ни один штат не имеет права «стандартизировать детей», не разрешая родителям отдавать их в частные школы. В постановлении суда говорилось, что ребенок не является «собственностью государства», и государство не имеет права препятствовать «родителям или опекунам по собственному усмотрению направлять воспитание и образование своих детей».

В последующие десятилетия Верховный суд США запретил чрезмерное контролирование частных и религиозных школ. Наконец, в 1992 году Суд выступил в защиту домашнего образования. Общество постепенно, хотя и медленно, приходит к пониманию того, что ограничение образования рамками национализированной структуры подрывает демократию. Существует прямая связь между сохранением индивидуальной свободы и культурным разнообразием, без которого здоровое общество всеобщего равенства просто невозможно.

Может ли народ сохранить свободу слова, если он не заботится о свободе образования, которое в конечном счете влияет на это самое слово? Безусловно, за свободу слова порой приходится платить необходимостью мириться с довольно неприятными формами самовыражения, но тем не менее эта свобода способствует как благу общества в целом, так и улучшению качества жизни отдельных его членов. Так неужели же с образованием дело обстоит по-другому? Если в образовании не будет свободы самовыражения, то кто тогда решит, как следует контролировать умы учащихся?

Свобода и ответственность: возможно ли одно без другого?

Если идею достаточно долго никто не проверяет и не оспаривает, с ней происходит кое-что другое. Она становится мифом и обретает огромную власть. Она заставляет повиноваться. Она запугивает.

Э. Л. Доктороу

История образовательной политики и споры вокруг нее на первый взгляд кажутся однообразными и удивительно бесцельными. Но за всей этой политикой скрывается интересный вопрос: может ли истинное обучение происходить в условиях принуждения, в условиях ограничения подвижности тела, разума и духа, свойственного нашей школе?

Способен ли ребенок, чьи условия жизни и школьная среда полностью навязаны ему извне, усвоить что-либо иное, кроме нюансов правил поведения и поглощения информации? Разумеется, можно сказать, что правила поведения и способы запоминания – это своего рода образование, но оно не имеет ничего общего с истинным образованием, которое включает умение принимать решения и целостно взаимодействовать со средой обитания. Зазубривание позволяет приобрести лишь попугайские навыки, а попугаи, как известно, нуждаются в дрессировщиках.

Того ли мы хотели для своих детей – чтобы они воспитывались путем модификации поведения и получали знания посредством внушения? А ведь именно этим и занимаются общественные и даже многие частные школы. Неудивительно, что за последние десятилетия умение решать задачи у школьников заметно ухудшилось, несмотря на то что коэффициент их интеллекта все время возрастает.

Для истинной учебы, исследования и экспериментирования ребенку просто необходима полная свобода. Без свободы нельзя научиться ответственности. Мы же в основном учим тому, что называем ответственностью, решая задачи вместо учеников, воплощая свои решения в правилах поведения и силой проводя эти правила в жизнь. Те, кто сопротивляются, требуют свободы и берут на себя ответственность, действуя за пределами правил, объявляются изгоями. А те, кто покоряются, – считаются ответственными гражданами. Хотя очевидно, что это никакая не ответственность, а просто выбранная манера поведения.

Ответственность требует свободы. У каждого человека должно быть право на ошибку, чтобы он мог в полной мере ощутить и принять последствия своей оплошности. Исследование взаимодействия личных желаний и социальных требований школьного сообщества – путь к осмыслению жизни, основанной на человеческих взаимоотношениях. Автоматическое поведение в условиях свободы не срабатывает и оборачивается множеством проблем. Только в активном осознанном личном контакте человек может согласовать устремления своей души со своими отношениями с другими людьми.

Школы, в которых детьми управляют, отнимают у ребенка не только свободу, но и ответственность. По счастью, дети учатся не только в школе. Это позволяет им сохранить пытливость ума и жизнерадостность духа.

Демократия и дисциплина

Мои учителя считали меня одновременно отсталым и не по годам развитым: я читал книги, которые мне рано было читать, и был последним в классе по успеваемости. Они были оскорблены. Они располагали огромными возможностями для принуждения, но я был упрям. Если мой разум, воображение или любопытство оставались не затронуты, то я не хотел или не мог учиться.

Уинстон Черчилль

Обучение отчасти состоит в воспитании дисциплины – но не той ложной дисциплины, навязанной внешней угрозой, а естественной организации наших внутренних побуждений. Мы нередко пытаемся учить детей дисциплине, заставляя их делать что-нибудь такое, чего они делать не хотят. Вместо этого следовало бы побуждать их к тому, чтобы они взвешивали последствия своих действий и брали на себя ответственность за свои слова, поступки и реакцию окружающих людей. Дисциплина – это не столько умение делать то, чего делать не хочется, сколько способность делать те трудные вещи, которые делать хочется.

Есть вещи, которые нам не нравятся, но мы заставляем себя их делать, поскольку понимаем: поступая так, мы обеспечиваем себе возможность делать то, что нам нравится. Например, я хочу стать бегуном на длинные дистанции, но мне не нравятся первые четыре или пять недель тренировок, потому что они трудны и мучительны. Однако я понимаю: я должен пройти через это, чтобы с удовольствием заниматься тем, что мне нравится. Каждый из нас может вспомнить примеры из своей жизни, когда он подвергал себя малоприятным испытаниям, зная, что они необходимы для достижения поставленной цели.

В демократическом учебном сообществе тоже существуют некие общепринятые правила – своя дисциплина, которой, возможно, не каждый ученик захочет следовать. Но такая дисциплина вырабатывается демократическим путем, и каждый член школьного сообщества имеет право участвовать в этом процессе. Бунт в таких условиях приобретает совсем иное значение и вызывает иную реакцию. Ведь неподчинение правилам приводит к нарушению порядка в моем сообществе, среди моих товарищей, чья реакция и будет наказанием.

Эта разновидность дисциплины, основанной на взаимоотношениях, коренным образом отличается от школьного администрирования, где правила устанавливает начальство. В традиционной властной структуре ученику остается либо бунтовать, либо отказаться от своей независимости. Там нет пространства для обязательств и диалога.

В демократической же среде ученики могут три часа провести в дискуссиях о достоинствах или недостатках того или иного правила, о его общественной пользе или вреде, о том, существуют ли школы, живущие по этому правилу или обходящиеся без него, пока все заинтересованные стороны не поймут в конце концов смысл каждого соглашения. Но уж осле того, как правило проголосовано и принято, пусть даже незначительным большинством и при вашем несогласии, каждый понимает: подчинение обязательно. Вот на чем основывается истинная власть в неиерархической структуре, и эта власть, конечно же, доступна всем участникам.

Образование и догмы: в поисках утраченной реальности

Культура и взгляд на мир

Значительное число людей думают, что они думают, тогда как на самом деле они всего лишь по-новому располагают свои предрассудки.

Уильям Джеймс

Недавно я зашел в магазин со своим маленьким сыном. Моя покупка ненадолго отвлекла меня, а тем временем ребенок увлекся рекламой на телевизионном мониторе в углу. Через несколько минут он уже сыпал жаргонными словечками, увлеченный обещанием быть принятым в сказочный мир, где ему подарят игрушку, кинофильм или колу, – нужно только что-нибудь купить. Пока я был занят, моего малыша уже чему-то «научили». А заодно и меня. Никто не спросил меня, можно ли продать что-нибудь моему сыну. И никто не будет спрашивать этого в будущем. Мой ребенок – часть системы рынка. И продавцы найдут его, куда бы он ни направился.