Город имени меня (СИ) - Ру Тори

Присаживаюсь на кровать и крепко задумываюсь. Прокручиваю в памяти резкую отповедь Юры, слова и интонации, и стыд с размаху бьет кулаком под дых. В ней не было и намека на мою безответную влюбленность. Зато явно слышалась констатация факта, просьба, предостережение и даже своеобразная... забота?

Красавчик опять не увидел во мне девчонку, общался как робот, нацеленный на результат — изгнать нежелательных посторонних, без инцидентов провести концерт.

Вообще-то, я давно привыкла к несалонному обращению со стороны охранников магазинов и администраторов кафе, и не обижаюсь. И уж точно не грубила никому из них с такой отмороженной яростью.

Осознание окончательно догоняет меня и перемалывает только сейчас.

«...Поздравляю, Кира: ты — дура. Когда же ты умудрилась в нее превратиться?!»

— Твою мать... — Кажется, мат становится моей новой мантрой. Откладываю платок на леопардовый плед, утираю черные слезы кулаком и сокрушенно вздыхаю: — Оставьте меня в покое, а? Ваш придурок во всем прав...

Перед кроватью на колени опускается Элина — за адским, приглушенным стенами грохотом я не услышала, как она вошла в комнату.

— Кир, это я попросила Юру подойти, взять слова назад и уладить конфликт. Уладил, называется... — вполне правдоподобно винится она. — Но он только что от меня огреб. Будь уверена: в содеянном он раскаялся. Что его так триггерит конкретно в тебе — ума не приложу...

— Ох, ну еще бы: "дева в беде..." Ничего не напоминает?.. — мурлычет Света, покачиваясь в такт музыке, и Элина бросает на нее убийственный взгляд.

Оказывается, не так уж эти двое близки. Явно не закадычные подруги.

Не просекаю намека, но на всякий случай бубню:

— Я не в беде.

— Кир, Юра — хороший парень! — Элина заправляет за уши голубые пряди и принимается с жаром убеждать: — Он основал эту группу. Делал все, что в его силах, и даже намного больше, чтобы ребята достигли успеха. Без колебаний пошел на разрыв контракта, потому что видел, как Ярика зажимают и не дают раскрыться... Взял на себя издержки, когда случился конфликт с лейблом и «посыпались» концерты. Ради своих он... вывернется наизнанку. Не думай о нем плохо, Кир, а я еще раз попытаюсь поговорить...

Ее многословие граничит с паникой, а в моей груди вскипает недоумение и иррациональная досада. Я не понимаю, почему она так яростно заступается за него передо мной — едва знакомой приблудной девчонкой.

Неужто пытается исправить какие-то ошибки, закрыть гештальт, убедив меня в том, во что сама вовремя не поверила?..

Трясу головой и сбрасываю наваждение.

— Ясно, Элина. Он всех вас любит. Но я — не вы, — пытаюсь подняться, но не могу пошевелиться под тяжестью жесткой ладони, придавившей плечо.

— Останься! Пожалуйста! — Света непреклонна, а мне вдруг становится стремно. У их дружной опеки нет внятных причин. Разве что где-то в Америке умер доселе неизвестный дядюшка-миллиардер, предварительно отписав мне все наследство...

— Да почему? Неужто опять Ярик? Что такого во мне разглядел ваш Ярик? — слезы больше не текут, я лишь беспомощно моргаю. Прохладная рука накрывает мою руку, Элина прочищает горло и осторожно начинает новый рассказ:

— Ярик три года жил на улице. А еще пятнадцать лет до этого — в аду. При таких раскладах он должен был бесследно сгинуть, но он всегда находил поддержку и помощь. И стал тем, кем является, только благодаря доброте окружающих людей. Мы просто помогаем тебе, потому что можем... Расслабься. Хватит дергаться. Окей?

Прозрачный взгляд вызывает мурашки. Предельная выдержка, хладнокровие, тихий ровный голос прогоняют тревоги — сопротивляться невозможно. Ей точно надо работать заклинателем змей.

— Окей, — смиряюсь я. — Как-нибудь расскажешь его историю поподробней.

— Отлично. Договорились! — Элина проворно поднимается на ноги и указывает на фигурки Мальвины и темного Пьеро. — Что-то новенькое? Откуда это у тебя, Свет?

Света проходит к стеллажу, снимает обмякших кукол и поочередно передает Элине:

— Это котенок связала. Талантливо, да? Подмечены характеры, детали... — Выпад явно рассчитан на Элину, но она лишь согласно кивает и, внимательно изучив, возвращает фигурки Свете. Та снова демонстративно рассаживает их по разным полкам.

Не понимаю значения странного ритуала и взаимных туше и решаю просто забить. В компаниях старых знакомых всегда намешано столько противоречий и недомолвок, что постороннему человеку без ста граммов нипочем не разобраться.

— Поскольку я отвечаю в группе за мерч, у меня к тебе предложение, Кир, — Элина обращает ко мне озаренное энтузиазмом лицо. — Свяжи фигурку каждого из ребят — Ярика, Ками, Никодима, Дейзи. Замутим аукцион. Все средства пойдут тебе. Поднимешь неплохие деньги!

Она улыбается, но в ледяных глазах живет печаль — неизбывная и явная настолько, что мне тоже становится грустно. Да, я слишком сентиментальна — мгновенно считываю чужие эмоции и примеряю их на себя. Так было со Светой. Так происходит и с Элиной — она тоже становится мне понятна и близка.

Уловившая перемены Света удовлетворенно усмехается, подпевает припеву песни и скрывается за дверью, но вскоре появляется снова и, придерживая ее носком туфли, втискивается с подносом в проем.

Сметает с журнального столика ворох бумажек, расставляет на глянцевой поверхности чашки с ароматным чаем и коробку с моими любимыми клубничными пончиками. Рот мгновенно наполняется слюной — в последний раз я ела в столовке в обед.

— Вот. Стащила у Юры. Наш котик опять пр-роштрафился, так что... угощайтесь, девочки!

Просить дважды не надо — сбрасываю кеды, взбираюсь на кровать, сажусь по-турецки, с удовольствием трескаю пончики и глотаю горячий чай. Оттаиваю душой и отпускаю воз нерешенных проблем — пусть катится к чертям, там ему самое место.

Я на равных болтаю со взрослыми, самодостаточными, красивыми девушками, и на это не требуется одобрение красавчика.

Он меня не отшивал.

Будущее предстает в радужном цвете. Замаячили легкие деньги.

Все же хорошо, что я прорвалась сюда...

Странный дискомфорт, бодрые голоса и шарканье шагов вклиниваются в беспокойный ряд бессвязных картинок. Распахиваю глаза, и солнце тут же бросает в них щедрую горсть песка — не нужно было накануне так безутешно реветь. Зажмуриваюсь и привожу одурманенные сном мысли в порядок.

Все хорошо: я в комнате реальной, настоящей подруги, ее теплое одеяло согревает худое тело, под щекой шуршит и источает аромат лаванды шелковая наволочка.

После концерта девчонки ушли помогать ребятам, а я так и уснула в кровати Светы.

Однако любая сказка имеет свойство заканчиваться. Пора просыпаться и возвращаться домой.

Нужно вынести мусор, прибраться в квартире, до блеска надраить пол, хотя бы до вечера восстановив подобие уюта. Застать папу протрезвевшим, поговорить, убедиться, что он в порядке, пожалеть и дождаться в ответ добрых слов.

Выбираюсь из-под тяжеленного одеяла, натягиваю родной олимпос и кеды, и едва не падаю в обморок — на надувном матрасе под леопардовым пледом спит Юра.

Бархатный пиджак валяется на полу, рукава черной водолазки задраны до локтей, темные волосы разметались по подушке в живописном хаосе, будто кто-то специально уложил их именно так.

Стыд и вина обжигают нутро кипятком.

Тихонько поднимаю пиджак, крадусь в ванную и старательно замываю липкое, воняющее вишней пятно, но безуспешно: здесь поможет только химчистка. У меня нет навыков обращения с этой тканью — дорогой, мягкой, роскошной...

Едва сдерживаюсь, чтобы не поднести лацкан к лицу и вдохнуть едва заметный аромат мороза и мяты, но благоразумие побеждает.

"...На что это будет похоже, Кира?.."

Это уже и так черт знает что.

Поспешно покидаю ванную. Пиджак Юры вдруг становится опаснее гранаты с выдернутой чекой.

Вешаю его на спинку стула, устремляюсь к двери, но останавливаюсь как вкопанная возле спящего красавчика.