Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века - Сергей Зеньковский

Наверное, Неронов часто встречался со многими из них, но особенно много времени он проводил с любимым им настоятелем монастыря. “Живеше Иоанн в келий не мало времени с преподобным архимандритом, — говорит составитель его жития, — непрестанно читая книги божественного писания”[14]. Можно легко себе представить, что творения Иоанна Златоуста и богословские работы Максима Грека, любимых писателей Дионисия, занимали почетное место в списке читаемых им книг и читались с особенным благоговением и вниманием. Проповедь Иоанна Златоуста, жестко бившая по порокам любого общества, несомненно, была близка и понятна уже испробовавшему свои таланты и способности Ивану. В Максиме же он находил как бы программу своей возможной пастырской и проповеднической деятельности, так как в его трудах разбирались все злободневные вопросы русской жизни. Твердый упор на веру, отрицание всех сомнений в истине церковного учения и всех философских спекуляций были основными тезисами учения Максима, лично познакомившегося в Италии с разлагающим влиянием мышления эпохи Возрождения, направленного против веры. Как бы следуя словам Савонаролы, который говорил: “Некоторые люди так подверглись влиянию греческих и римских классиков, что ничего не хотят видеть, что не соглашается с ними [т, е. классиками]”, Максим Грек в свою очередь писал: “Поди мысленно в итальянские училища и увидишь ты там мощные потоки учения Платона и Аристотеля. Ты увидишь, что там не считаются ни с какими догматами, если только эти догматы не доказываются силлогизмами”[15]. В другом месте Максим Грек, который боялся не только секуляризованной, подпадавшей под влияние дохристианских мыслителей философии, но и освобожденной от христианских установок науки, писал еще: “Некоторые светские науки хороши и нужны для человеческого существования, но большая часть их вредна и скрывает в себе пагубу”[16]. Говоря о рассуждениях философов, Максим отмечал, что “они заблуждаются, так как занимаются не внутренней, религиозной, данной от Бога философией, а по преимуществу формальными диалектическими приемами”[17]. Не менее резко Максим Грек нападал на представителей других религиозных течений. Евреи, армяне, протестанты и мусульмане подвергаются довольно суровой, но логически вовсе неплохо обоснованной критике их религиозных убеждений. Он был значительно мягче в отношении католиков, видимо, вспоминая с благодарностью то время, которое он провел в доминиканском монастыре, из которого, как уже указывалось, вышел и сам Савонарола. Его резкое отношение к другим вероисповеданиям и к нерелигиозной философии в значительной мере отражает и характерный для доминиканцев фанатизм и преданность делу защиты веры. Но даже и в отношении католиков, с которыми он, видимо, порвал еще в Италии, он находит несколько суровых слов: “Многие их священные предания могут быть названы не только раскольничьими, но даже еретическими за нарушение апостольских и отеческих правил и преданий, и они заслуживают отлучение и проклятие”[18]. В работах Максима Грека Неронов мог найти ответы и на другие волновавшие его темы и проблемы. Строгое осуждение языческих пережитков, скоморохов, астрологии, всех этих проявлений нехристианской и опасной для веры неискушенного христианина культуры разбирались и строго осуждались Максимом. Конец света, проблема Антихриста, соотношение православного мира с инославным и иноверным, сущность веры — на все эти вопросы Максим давал ясный и логически обоснованный ответ. Иногда его слова касались мелких, но злободневных вопросов, как, например, бороды; иногда он разбирал сложные социальные проблемы, как, например, защиту бедных, ограничение богатства, злоупотребления православного епископата и его нехристианские увлечения богатством[19]. Неронов смог найти на страницах писаний Максима и любимого героя этого богослова. Жизнь и деятельность этого бесстрашного флорентийца, проповедника слова Божия, он описывал так: “…Он начал в церкви учить слову Божию, — писал Максим об Иерониме Савонароле, — всякими премудрыми рассуждениями и разъяснениями книг Божьих… скоро весь народ полюбил его и упросил его, чтобы он перешел в собор и стал учить народ слову Божию… и большая часть народа полюбила его твердое и спасительное учение. Великий подвижник, обильно одаренный любовью к Богу, начал бороться с безнравственностью, лихоимством и забвением Бога…” Особенно могли тронуть религиозную душу Неронова следующие слова Максима: “Я думаю, уже тогда он решил, если это необходимо, то умереть за благочестие и славу Бога… ибо если в ком‑нибудь загорится огонь преданности к Богу, то тот готов не только отречься от всего имущества, но и пожертвовать самим собой”[20].

Легко можно себе представить, на какую благодарную почву в душе причетника из Вологды, который пожертвовал семьей и работой ради верности Богу и проповеди христианской веры и нравственности, падали эти слова. Во всяком случае его дальнейшая жизнь была очень похожа на жизнь Иеронима, а его последующая проповедь, во время которой он постоянно пользовался трудами Златоуста, как бы продолжала работу архимандрита Дионисия. По своему духу проповедь Неронова вполне согласовывалась с мыслями и традициями Максима Грека. Но по своему методу, по силе обличения нравов и защиты учения Христа он очень напоминал флорентийского монаха. И можно сказать, что дух Златоуста и Максима Грека, а может быть, и флорентийского проповедника аскета Савонаролы позже передался и последователям Неронова, которых теперь называют старообрядцами.

Может быть, еще больше, чем эта книжная богословская и идеологическая подготовка, был важен для дальнейшей жизни Ивана его непосредственный личный контакт с архимандритом Дионисием. Помимо больших знаний, Дионисий был замечателен и как личность, подлинно осуществлявшая в жизни заветы Христова учения. Он “был совершенно необычный для своего времени человек, — пишет историк С. Ф. Платонов, который критически сурово относился к русскому прошлому. — Дионисий никого не подавлял и не поражал ни властной волей, ни суровым упорством. Монах — хозяин порученных ему монастырей, монах — книгочий и любитель божественных и поучительных словес, он не имел, казалось, ни охоты, ни способности властвовать и бороться. Всегда с улыбкой и доброй шуткой, с утешением и благостыней ко всем, кто бы к нему ни обращался, троицкий архимандрит всегда был готов уступить в ссоре и перетерпеть обиду и унижение… Почитать, любить и даже обожать доброго, всегда веселого и смирного архимандрита начинали тогда лишь, когда узнавали скромные его достоинства и его удивительную духовную силу… Не всегда заметный для своих культурных сородичей, Дионисий, однако, был заметен для более культурных иноземцев. Иерусалимский патриарх Феофан с особенным благоволением и уважением относился к Дионисию и почтил его многими отличиями, сказав ему: “Назнаменах тя в велицей России посреди братии твоей, да будеши первым в старейшинства над иноки многими по нашему благословению”[21].

Не удивительно, что этот исключительный человек и монах, в “душе которого жили старые заветы, жила мысль о богоизбранности русского народа”[22], так хорошо и любовно отнесся к Неронову и, почувствовав в нем миссионера, послал его продолжать то дело, которое он сам хотел начать в годы Смуты. В монастыре Иван провел “не мало времени”, как выражается автор его жития, и, конечно, имел достаточно времени не только поднять свою религиозную культуру и укрепить свой дух, но и ознакомиться с положением России и православия. Знакомство с культурным и влиятельным кругом образованных русских людей, с которыми он мог встречаться у Дионисия в свободное от занятий и молитв время, несомненно, помогало духовному развитию юного причетника. Среди этих людей было немало видных деятелей Смуты, которые тогда по памяти и документам записывали для потомков печальные события этого близкого прошлого, и было достаточно предлогов для обсуждения на этих встречах судьбы России. События текущего момента легко узнавались от бесконечных богомольцев, стекавшихся из Москвы и провинциальной России в этот самый знаменитый монастырь русского православия. Отсутствие культурных барьеров, которые выросли лишь со времени Петра между разными социальными группами России, облегчали встречи и контакты. В свою очередь вести о положении православия под турками и поляками приходили очень печальные и с воспоминаниями о недавних годах интервенции и анархии только могли заставить любого русского, истинно любящего свою веру человека еще больше думать как о ее будущем, так и о будущем “богоизбранного русского народа”.

Примечания

[1] Лучшие работы о Максиме Греке: Иконников В. Максим Грек и его время. 2–еизд. Киев, 1915;

[2] Иконников В. Указ. соч. С. 513, 534, 535, 560; Канон преп. о. н. Дионисию. С. 120; Скворцов Д. И. Дионисий Зобниновский. Тверь, 1890. С. 173, 339.