Миссионер среди каннибалов Южного моря - Джон Патон

Как-то ночью я три раза просыпался от шумных попыток одного вождя, стремившегося со своими людьми ворваться в дом. Хотя они были вооружены винтовками, им не хватало смелости, потому что они чувствовали, что поступают несправедливо. Они возвратились домой ни с чем и на следующий день говорили везде, что не стоит идти против меня с копьями. Лучше всего поджечь дом и, когда мы побежим, убить нас дубинками. Но и здесь нам помог Господь. Этот план стал известен одному учителю и, когда они заметили, что мы охраняем дом, то поняли, что их намерения раскрылись. Это на некоторое время лишило их веры в себя, и, явно пристыженные моей приветливостью, они стали немного спокойнее.

Как-то утром Намури, учитель, был тяжело ранен кавой (камнем убийства). Нападающий был священником. Упавшего Намури он бил еще и дубиной. Истекая кровью, оглушенный учитель, шатаясь, вбежал в мой дом. Преследователи почти настигли его, но остановились, увидев меня. Медленно заживали его тяжелые раны. Когда он, наконец, почти окреп, то тут же пожелал вернуться в селение и продолжать работу. Я просил его поберечь себя и еще немного подождать, пока не уляжется гнев людей. Добрый Намури ответил мне: "Мисси, когда я вижу, как эти несчастные жаждут моей крови, то я вижу в них себя. Я не один раз сильно хотел убить первого миссионера, который пришел к нам. Если бы он боялся приближаться к нам, то я еще и сегодня был бы язычником. Но он не переставал учить нас, и по милости Божьей я через него стал христианином. Этот же Бог силен просветить и бедных таннезийцев, чтобы они служили и поклонялись Ему. Мисси, я не могу оставаться вдали от них! Но спать я хочу в миссионерском доме. А днем я должен работать". Удерживать такого человека я не мог. Он возвратился вниз к людям, и какое-то время все было хорошо.

Островитяне больше стали интересоваться нашей работой, и именно это снова разозлило языческого священника. Как-то утром, когда Намури молился с людьми, священник подскочил к нему, стукнул его несколько раз дубинкой и оставил лежать, думая, что он мертв. Все присутствующие убежали, чтобы их не обвинили в убийстве, и так Намури долго лежал без всякой помощи. Когда он пришел в себя, то кое-как добрался до меня и сказал: "Мисси, я умираю. Они убьют и вас! Бегите, спасайте свою жизнь!" Я перевязал ему раны, утешил его и помолился с ним. Он был совершенно спокоен. Ни словом не жаловался на сильные боли, но все повторял: "За Иисуса! Ради моего Иисуса!"

Свою молитву: "Господь Иисус, прости им, потому что они не знают, что делают! О, не забирай с Танны всех Твоих служителей! Господь, приведи всех таннезийцев к тому, чтобы они любили Тебя и следовали за Тобой!" – он повторял так часто, пока не сделал последний вздох. Для него Иисус был все во всем. У него не было страха смерти. Он умер с твердой надеждой скоро быть у Господа. В глазах мира он был маленьким, ничего не значащим человеком, но я знал, что добрый служитель Господа пал в борьбе ради Него. Я сделал ему гроб и со слезами и молитвой предал его тело земле недалеко от нашего дома.

На следующий день пришли вожди с предложением, сохранить мою жизнь в безопасности, если я подарю каждому из них кусок материи, ножи и топоры. Я, естественно, отказал им, так как знал, что никто не может гарантировать мне безопасности до тех пор, пока все они не будут служить Господу.

Снова мне удалось спасти от смерти женщин, мужья которых умерли. Но подобные случаи еще происходили, а на мои наставления я получил такой ответ: "Наши отцы не делали этого. Мы научились этому обычаю в Анетиуме. Так как его там отменили, то и мы можем это сделать, не огорчая своих отцов".

На этой стороне острова были только горячие источники. В жаркие дни воду нужно было несколько дней остужать, чтобы можно было пить. Мне удалось на глубине двенадцати футов найти холодную воду. Я выложил стены колодца камнями, которые мне пришлось издалека везти в лодке. Для островитян это было настоящим чудом, что дождь идет снизу вверх! Теперь все брали воду из моего колодца. Это была хорошая вода, без всякой примеси соли, хотя ее уровень поднимался во время прилива и при отливе опускался.

Я стал больше времени уделять строительству дома, который должен был служить школой и церковью. Я купил балки в Анетиуме на деньги, которые прислала мне из Глазго бывшая ученица. После долгого труда молитвенный дом был наконец-то готов – хотя и очень примитивный, но такой нужный в тропиках! В жарком тропическом климате не страшно, если в окнах нет стекол.

Но таннезийцы не были рады, что мы укреплялись. На первое богослужение пришло только пять мужчин, трое женщин и трое детей. И мне пришлось продолжать ходить в деревни и проводить там собрания под тенью кокосовых пальм.

Незабываемым событием для меня было печатание первой таннезийской брошюры. Томас Бинни из Глазго подарил мне маленький печатный пресс и литеры (буквы). Набору и печати я учился на родине, и все же для меня эта работа оказалась тяжелей, чем строительство дома. Я очень медленно продвигался вперед, но со временем дело ускорилось. Большой трудностью было правильно расположить страницы, чтобы собрать их в книгу. Когда я, наконец, понял структуру книги и сделал первый печатный лист, был час ночи.

В тихой ночи я издал громкий радостный возглас, бросил свою кепку в воздух, как шаловливый мальчик, и как ребенок прыгал вокруг пресса, пока серьезно не спросил себя: "Разве так нужно выражать свою радость? Разве не более подходяще для миссионера – склониться на колени перед Господом и благодарить за первый отрывок Его святого Слова, который впервые напечатан на этом языке?" И я молился о дальнейшем благословении и благодарил Того, Кто помог мне. Но у таннезийцев был суеверный страх к книгам, особенно к Божьей книге, который нужно было преодолеть.

Вскоре после этого в порт Резолюция зашел американский корабль "Камдеи Пакет". Капитан корабля попросил меня провести на борту богослужение. Общение с капитаном Алланом и его командой было для меня источником воды в пустыне. Все без исключения были искренними христианами, любящими Господа, – маленькая церковь в единстве духа. Они хотели дать мне запасы пищи, но у них был только рыбий жир, который я не мог использовать. Чтобы оказать мне какую-то любовь, капитан попросил корабельного плотника отремонтировать мою лодку. Об оплате они и слышать не хотели, так как сделали это из истинно братской любви».

Рост опасностей

«Вскоре после этого посещения появились новые опасности. Однажды, когда я работал на улице, вдруг появился военный вождь с группой вооруженных людей. Какое-то время они наблюдали за мной, не заговаривая, затем все подняли ружья, целясь мне в голову. Убежать было невозможно! Если бы я заговорил, это увеличило бы опасность. Я очень ясно помню, что у меня исчезло зрение. Я начал усердно молиться Богу, чтобы Он защитил меня или взял в Свое Царство. Когда мои глаза снова могли видеть, я попытался продолжить работу, как будто вокруг никого не было.

В этот момент, как никогда прежде, для меня стали живыми слова: "И чего ни попросите во имя Мое, Я то сделаю", – и я понял, что спасен! Не говоря ни слова, они все отошли немного назад, опять подняли ружья, мимикой подбадривая друг друга сделать первый выстрел. Но мой Бог удержал их. Они ушли, а я остался с новым упованием во всем и всегда доверять Ему. Но опасности приходили со всех сторон. Вскоре снова было покушение на мою жизнь, после чего мне пришлось стать более осторожным, и я несколько дней оставался дома, потому что верил и сегодня еще твердо уверен в том, что мы можем ожидать защиты от Бога только в том случае, если сами используем для этой цели все разрешенные и возможные средства.

Снова в наш порт зашел большой корабль. Он принадлежал французу, принцу из Джен Бойве. Он вынужден был бежать, когда на трон вступил Наполеон III, стал американским гражданином и предпринял путешествие на своем корабле, с целью найти и изучить страны, которые представляют какую-то ценность, чтобы туда заходили корабли.

Француз предлагал мне, и даже убеждал, отвезти меня в безопасное место: в Анетиум или в Сидней. Но я не мог решиться на это, так как боялся, что туземцы больше не пустят меня на остров, если я оставлю его. Я решил все же использовать присутствие европейцев в порту, и с помощью учителей и нескольких таннезийцев, хорошо относившихся ко мне, разобрать свой первый домик и перенести его на холм.

Когда мы при этом сжигали крышу из сахарного тростника, француз подумал, что таннезийцы выполнили свою угрозу и сжигают мой первый домик. Он приказал зарядить свои пушки и поспешил на остров с несколькими лодками, полными матросов, чтобы защитить меня. Мне было жаль, что я не известил этого доброго человека о своих планах. Но он только посмеялся от души и дал приказ маршировать перед таннезийцами. Затем позвал всех близко живущих вождей, хотя я совсем не просил его об этом, и объяснил им, что если они причинят мне какой-то вред, он вернется и разрушит пушками все их селения. Они обещали этому жизнерадостному господину все исполнить. И все же он повторил мне свою просьбу – уехать с ним. Видно, он посчитал меня за мечтателя, когда я, поблагодарив, отказался.