Остров страха - Роман Грачев

Но Оксана Афанасьева с той поры ходила у местных жителей в числе опасных субъектов, с которыми лишних дел лучше не иметь, хотя раньше, до происшествия в бане, Мария Лобова любила обменяться с ней парочкой сплетен.

– Дурной знак, – повторила соседка, и от ее голоса у Марии по спине побежали мурашки. Она поспешила уйти в дом.

Вечером никто не слышал ни громкой музыки, ни иного шума со стороны берега, но дым все так же тянулся вверх тонкой ниткой и превращался в едва различимое облако над верхушками деревьев. Туристы вели себя довольно скромно и ничем иным, кроме дыма, себя не обнаруживали.

Их появление вечером обсуждали еще два человека.

Зажиточный староста Никита Драгунов, владевший лодочной станцией после ушедшего на покой Заратустры, сидел на скамейке перед высокой каменной изгородью своего двухэтажного дома в компании приятеля по имени Володя. Дом старосты, похожий на маленькую крепость-форпост, стоял на самой высокой точке поселка, рядом с дорогой, ведущей к трассе. С лавочки возле дома можно было оглядеть весь Хутор.

Володя вернулся со смены. Он служил охранником на ближайшей к Подгорному базе отдыха «Чайка». Работа у него была скучная, зевотная, а потому поболтать с односельчанином вечером на завалинке он никогда не отказывался. Сегодня болтали «на сухую», настроения пить ни у кого не возникло.

– Не нравится мне это, – сказал Никита, кивая в сторону леса за железной дорогой. – Чего они приперлись?

– А ты не знаешь? – Володя тщетно пытался высечь огонь из дешевой китайской зажигалки.

– Что я должен знать?

Володя ухмыльнулся. К нынешнему титулу своего старого друга он относился с иронией. По его разумению, староста из Никиты вышел так себе, хоть он и справлялся с кое-какими административными обязанностями. Никита всегда хотел обладать какой-нибудь должностью, хоть малой толикой власти, позволявшей думать, что в жизни он чего-то добился. Он даже комплекцией своей гордился, настаивая на том, что круглые щеки и пухлые бока свидетельствуют о добродушии и отменном здоровье. По мнению же Володи, смотревшего на вещи менее прагматично, все это заблуждение.

– Ты не слышал байку Егора?

– Да брось, – сморщился Никита, – Ключник из ума выжил.

– А если нет?

Зажигалка, наконец, поддалась, над ней взметнулось на мгновение рыжее пламя, тут же превратившееся в маленький голубой огонек. Володя едва успел прикурить.

– Китайцы, – буркнул охранник, – ничего не умеют делать.

– Перестань, сейчас весь мир размещает производство в Китае. Вот, например, все, что у меня в доме стоит, собрано там – начиная от чайника, заканчивая…

– Завязывай, Никитос.

Староста виновато шмыгнул носом.

– Ключник болтал, что когда Озеро проголодается, к берегу обязательно прибьет горстку аппетитных туристов. Может, и сказки, как ты любишь повторять, но посчитай, сколько людей утонуло на этом берегу? И все в одно и то же определенное время, в августе. Ты вспомни сам, а потом подумай, байки или нет. Кстати, и чудак на Заброшенном Колодце до сих пор здесь. Ты его видел? Вторую неделю торчит. Тоже ведь неспроста.

Никита смотрел на дым из леса и молчал. Тихий вечер уже принимал это волшебное место в свои объятия. Волшебное место… точно сказано. Иногда прагматику Никите казалось, что он живет внутри какой-то легенды, в которой время бежит медленнее, люди добрее и спокойнее, и до Бога, если он есть, можно дотянуться кончиками пальцев. Но порой тишина казалась обманчивой и опасной, а Никита не мог понять, что в ней не так.

Староста молчал около минуты, потом неуверенно произнес:

– Думаешь, новая закуска?

Володя сплюнул под ноги.

– Ага. Приглашение на ужин.

2

Вышло, как и предполагал Стасик: три автомобиля – три палатки. Хотя третья палатка казалась совершенно лишней. Костя и Вениамин Анатольевич с семьей вполне могли уместиться в одной четырехместной палатке, но Карева наотрез отказалась делить убежище с посторонним мужчиной, тем более таким обормотом. Костя не обиделся. Он вообще редко обижался на людей, считая их существами, достойными сострадания.

Словом, молодые супруги Стасик и Олеся Гисыч устроились вдвоем в своей просторной палатке, Каревы раскинули свой шатер, огороженный колышками и канатами (Вениамин Анатольевич лишь краснел и пожимал плечами – жена, дескать, у меня женщина хозяйственная, и вообще жен не выбирают, они сбрасываются к нам с неба), а Наташе Ростовцевой и ее племяннице Кире ничего не оставалось, как разделить временное пристанище с Костиком.

– Обязуюсь не приставать и ягодиц не касаться, – сказал водитель серьезным тоном. В глазах же сверкнула готовность в любой момент нарушить принятое обязательство.

Почти весь вечер, пока мужчины занимались палаточным городком, а женщины готовили еду, журналистка прогуляла по песчаному берегу или просидела на обрыве, глядя на воду. Олеся Гисыч иногда бросала недовольные взгляды в ее сторону и неоднократно порывалась крикнуть, чтобы она не прохлаждалась, «сраная богема», а шла помогать, но ей не хватало решимости. Сотрясать воздух не имело смысла, потому что переболтать Наталью Ростовцеву, для которой слова – профессия и смысл жизни, не представлялось возможным. Уж если вступать с ней в поединок, то не на ее территории, и Олеся прикусывала язык, продолжала молча чистить картошку, резать помидоры и вяло реагировать на бытовые рассказы профессорской жены Татьяны Каревой. О, как она ненавидела эту кулинарию!

Карев-младший, вихрастый парень в висящих на заднице джинсах, вместе с Кирой собрал дрова для костра. Кира оцарапала руки, выдирая сухие ветки из-под кустов на краю поляны, вошла лицом в паутину и долго отплевывалась. Но в целом ей все здесь нравилось. Матвей пока ничем не выдавал своего отношения к пикнику, молча, стиснув зубы и губы, складывал сучья в согнутую в локте руку. Кира даже не пыталась с ним заговорить. В конце концов, через десять минут охапка вполне сносных дровишек легла в основание очага. Костик, покончив с палаткой, бросился разводить костер. К тому времени он уже успел опорожнить одну бутылку пива и присматривался к следующей.

– Учитесь, молодежь! – воскликнул весельчак, и в мгновение ока в островке выжженной земли, огороженном почерневшими камнями, появились первые языки пламени.

Наташа иногда оборачивалась к лагерю, улыбалась, глядя на Киру. Но затем снова возвращалась к своим мыслям… к проклятым сверлящим мыслям.

Пустота. Самое точное слово, отражающее ее теперешнюю сущность, и едва ли отпуск, проведенный в тишине и великолепии южноуральской природы, приведет к ощутимым результатам. Так ей казалось. Прямо перед ней простиралось Озеро, спокойное и умиротворенное, отражающее бледное закатное небо. Остров дремал вдалеке, дышалось легко и свободно, но от того на душе становилось еще горше. Психотерапевты прописывают отдых на природе своим пациентам в качестве лечения, но Наталье этот рецепт, наверно, не годится. Или она просто торопит события и ждет результатов, которым еще рано проявиться?

«Если ты такая умная, то почему такая одинокая?» – съязвил однажды главный редактор. Чудинов считал допустимым отпускать едкие и подчас болезненные реплики в адрес подчиненных. Наташа в тот раз ничего не ответила, ее, как обычно, затянул водоворот событий, встреч и командировок, а теперь, когда появилось время медитировать, глядя на воду, она только об этом и думала. Она приняла вопрос Чудинова за отправную точку.

Если ты такая умная, почему такая одинокая?

Без комментариев. Пожалуйста, следующий вопрос… хотя ладно, чего уж там, все свои.

Утверждать, что ей не везло в личной жизни, было бы нечестно. Везло, да еще как! Парни один круче другого подруливали на дорогих иномарках, на автомобилях попроще, а то и просто на велосипеде, как это сделал один студент, проходивший под началом Натальи практику в «Радаре». С некоторыми она ужинала, не более того, иногда соглашалась продвинуться чуть дальше (о чем впоследствии жалела, ибо после вожделенного секса кавалер становился вялым и безынициативным, а то и вовсе сразу исчезал, как задержанный в полиции гопник, получивший назад свой паспорт), но в большинстве случаев Наташа теряла интерес к мужчине сама, когда понимала, что он боится ее – умную, независимую, острую на язык, порой категоричную в суждениях и часто кажущуюся холодной. Никому из ее обожателей не удавалось пробить панцирь, даже тому счастливчику, чьи бритва и зубная щетка задержались в ее ванной на продолжительное время. Позже, когда у Натальи появилась Кира, повседневная потребность в кавалерах стала не очень актуальной.

Но вечно это продолжаться не может, не так ли, дорогая? Ты – женщина, а что такое женщина без любимого? Не пойми что. Хоть сколько делай умное лицо, держи осанку или даже притворяйся лесбиянкой, но не спрячешь своего отчаянного одиночества.