Священная кровь - Айбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем в кругу зрителей творилось что-то неописуемое. Со всех сторон раздавалось отчаянное хлопанье в ладоши, хриплые возгласы. Люди, доведенные до последней степени возбуждения, били себя в грудь, не жалея глоток, кричали: «Балли»[45].
По кругу носился шестнадцатилетний бача — мальчик-танцор. Мальчик был бледен, тонок и строен. На нем развевался шелковый, отливающий разноцветными огнями, полосатый халат. Стан его низко, на самых бедрах, повязан синим, шелковым же, платком. На ногах хромовые сапожки. Легко и бесшумно порхал он в них по мягким, пушистым коврам.
По двору, громко перекликаясь, сновали исполнявшие приказания хозяина прислужники. Слепили глаза развешанные по деревьям большие яркие лампы. В одном углу двора с треском и гулом горел костер: временами, разрывая черную пелену ночи, от него вскидывались к небу длинные огненные языки. На деревьях легкой занавесью дрожали отблески пламени.
Первая часть пира закончилась невыразимо частой дробью барабана, последним бешено-быстрым кругом бачи и слившимися в сплошной рев одобрительными криками толпы. Люди тотчас же рассеялись по двору, чтобы промочить водой охрипшее от азартных выкриков, пересохшее горло.
Через несколько минут на площадку выбежала красивая девушка. Барабаны и бубны замедлили темп, загремели тише и мягче. Девушка двигалась по кругу, сопровождая танец тонкими, едва уловимыми движениями плеч и кокетливыми жестами рук. На ней было длинное, красного шелка платье, парчовая безрукавка: на голове шелковая, оранжевого цвета косынка. Бесчисленные, мелко заплетенные длинные косички опускались на спину и при малейшем движении извивались черными змейками. Девушкой этой был все тот же бача.
«Вот шайтаны, как здорово нарядили!» — подумал Юлчи и так же безмолвно, но уже с интересом стал следить за танцем.
Вдруг — бах! — из круга, резко отдавшись в ушах, прогремел выстрел.
Все сразу вскочили, зашумели, подталкиваемые страхом, давя друг друга, бросились врассыпную. На месте осталось лишь несколько человек. -
Бача, спотыкаясь и падая, метнулся к хаузу, окруженному тополями. Вслед за ним, сжимая в руке револьвер, кинулся одетый в чекмень толстяк.
— Не стреляйте!.. Спасите!.. — раздался крик из хауза.
Юлчи в один прыжок очутился около буяна, крепко стиснул ему руку с револьвером, загнул за спину. Револьвер с глухим стуком упал на землю. Толстяк ругался, напрягая все силы, пытался вырваться из рук Юлчи.
— Ты кто такой? — орал он. — Прочь! Застрелю! Обоих вас уложу рядом в одну могилу! Пусти!
Буян старался дотянуться до револьвера. Юлчи схватил его в охапку и оттащил подальше от хауза. Тут подоспел Чавандоз с несколькими приятелями. Толстяка кое-как уняли и куда-то увели.
Народ понемногу начал возвращаться. У всех только и разговору было что о происшедшем скандале:
— Чудно! За что он его?
— Видно, не угодил чем-то бача, он и обозлился. Известно — горячий человек, к тому же пьяный.
— Не пришло, значит, время помирать, жив остался мальчишка.
— Прямо у меня над головой бухнул, как из крепостной пушки.
Юлчи снова отошел под тополь. Откуда-то вдруг появился Ярмат и сердито толкнул его в бок:
— Пошли!
Юлчи хмуро взглянул на него и зашагал следом.
Несколько минут оба шли молча. Первым заговорил Ярмат:
— Порядочный человек не станет соваться куда ни попало! — сказал он с раздражением. — Поднялся скандал — убегать надо: голодно брюхо, зато не зудят в ухо. За кого заступился? За какого-то бачу! А вдруг пристрелили бы тебя, тогда что?..
— Будьте же справедливы, Ярмат-ака, — перебил его Юлчи. — На моих глазах какой-то полоумный пьяница убивает человека, а я должен смотреть? Верно, жизнь — сладкая штука, и всякий дорожит ею, но ведь у каждого и жалость должна быть в сердце. Мальчик — он мальчик и есть. Родные, наверное, по бедности продали его в бачи. А может, он круглый сирота. По нужде пошел по этому пути. Вы сами были без памяти от его танцев, а теперь порочите… и пожалеть не хотите…
— Да знаешь ли ты, с кем сцепился?
— Нет. Кто этот пес?
— Вот тебе и раз! Это же Танчи-байбача, зять твоего дяди!
Юлчи громко расхохотался, затем повернулся к Ярмату:
— Ну, кто бы он ни был, этот глупец! Я ведь и ему сделал добро — от убийства удержал. Только как же нам быть теперь, Ярмат-ака, может, не поедем завтра к Танти? Такие люди очень злопамятны.
Ярмат ничего не ответил, он был явно не в духе.
Юлчи же, наоборот, был доволен своим поступком. Там, во дворе Чавандоза, многие хвалили его, одобрительно и дружески кивали ему. А если этот поступок не понравился таким трусливым людям, как Ярмат, ну и пусть…
Они уже достигли своего стана, и Юлчи растянулся на постели, когда вдали вновь загремели барабаны. Пир у Тогана-чавандоза продолжался.
IVВремя близилось к вечеру. Танти-байбача, проспав после вчерашней пирушки весь день, вышел наконец из калитки ичкари на внешнюю половину двора. В течение нескольких минут он прохаживался взад-вперед, поглаживая круглый живот, затем подошел к хаузу, умылся, прилег на супе, крикнул:
— Камбар, неси чилим!
Камбар, только что возвратившийся с поля, принес тонкой работы чилим, ярко блестевший начищенной медью, раскурил его, подал Танти.
— Хозяин, — с развязностью доверенного слуги заговорил он. — Сегодня мы хорошо поработали. Джигит, присланный вашим тестем, оказался очень старательным.
— Ага, прибыл? Хорошо! Тесть мой знает толк в делах. У него все батраки хорошо работают. Это только ты ничего не знаешь, кроме еды.
Камбар хотел было возразить что-то, но увидел Юлчи, твердо шагавшего с кетменем на плече, и указал на него хозяину:
— Вот он идет.
Юлчи еще издали узнал Танти, однако нисколько не смутился, поставил кетмень к дувалу, смело прошел к хаузу, не торопясь умылся, снял поясной платок, развернул его, спокойно утерся и только после этого подошел поздороваться с байбачой.
— Не уставать тебе, джигит! Садись, — предложил Танти, внимательно с ног до головы оглядывая парня.
Юлчи спокойно уселся против байбачи. Танти усмехнулся:
— На вчерашней пирушке был? Ты тот самый силач джигит?
— Это был я, — признался Юлчи.
Байбача покачал головой, словно сожалел о происшедшем.
— Пропади оно, это пьянство, — проговорил он и натужно рассмеялся. — Хе-хе-хе… Наделал я шума…
В разговор вмешался Камбар.
— У вас, хозяин, нигде без скандала не обходится, — ухмыльнулся он. — По-настоящему вас следовало бы назвать «Тупалан-байбача»[46].
Танти отмахнулся от него и продолжал, обращаясь к Юлчи:
— От первой пули бачу спас бог, от второй — избавил ты. Иначе застрелил бы: очень я разгорячился — выпил крепко.
— А за что вы в него, беднягу, пулей метнули? — спросил Юлчи.
Байбача помолчал, прищурил большие, но уже тускнеющие, с сеткой тоненьких красных жилок глаза и равнодушно ответил:
— Не помню. То ли он не подхватил протянутую мною пиалу с чаем, то ли бровью не так повел, только чем-то обозлил меня, проклятый… Ну ладно, былым делам, говорят, прощенье. Как наши посевы, хороши?
— Очень хорошие. Особенно картошка и морковь. Богатый урожай получите.
— Да? А мне вот этот колченогий говорил, — кивнул байбача на Камбара, — что он чем-то там засеял клочок земли, да я, признаться, и не заглянул туда ни разу. Сказать правду, сам я в хозяйстве ничего не смыслю. Во всем положился вот на него, на колченогого. Он хромой, но руки у него счастливые. Ни один год не было плохого урожая. Верно, Камбар?
Камбар — шутник и говорун, действительно при ходьбе волочивший одну ногу, — притворно нахмурился, топорща редкие, светложелтого цвета, волоски бровей.
— Вы хоть при гостях калекой меня не называйте, Мирисхак-ака. А ну, давайте-ка наперегонки, попробуем, кто кого!
— Подсыпь табаку, колченогий. Шуток не понимаешь… — Танти-байбача взглянул на Юлчи. — И верно, я сам надивиться не могу — хромой, а летит быстрее ветра. К тому же весельчак и работает исправно. Но вся беда — колченогий. Ха-ха-ха!..
— Мои ноги, хозяин, с изъяном, да они помогают цвести земле. А у вас хоть и в порядке все, да вы, кроме как чилим потягивать, ни к чему не способны! — Камбар протянул байбаче заправленный чилим. — Вот курите…
Танти-байбача, окутавшись облаком дыма, уже серьезно сказал:
— Садись на жеребчика, поезжай в город. Привезешь две бутылки коньяку. Быстро! Аскар-палван приедет с компанией. Понял?..
— Эх-хе! Большая, значит, игра будет. Желаю вам удачи. С выигрыша и мне что-нибудь перепадет. Только жеребчика нет, Мирисхак-ака, маленький Чавандоз уехал на нем на улак.
— Садись на иноходца.
Во двор, ведя на поводу заседланную новеньким седлом красивую каурую лошадку с бусами и тумарами[47] на лбу, вошел крепкий, загорелый мальчуган лет тринадцати-четырнадцати. Это и был маленький Чавандоз, сын Танти-байбачи — Абидджан. Мальчик старался держаться солидно, но по всемувидно было, что он из тех баловней-любимчиков, кого обычно называют «балованный барашек».