В других краях - Юлия Пахоменко

Больше всего сейчас Женьке хотелось тишины, чтобы можно было спокойно погрузиться в яркий, красочный и волнущий мир грез - о Димке летом в деревне, о Димке во время их последней встречи, и о димкиной теперешней жизни, которую она на ходу придумывала.

- Да ладно вам, девочки, не спорьте, - сказала Нина Павловна мягко, как она всегда говорила. - Ну, была комиссия, может быть и важная, так ведь она уже ушла, и теперь, наверное, все будет снова как раньше.

х х х

Нина Павловна ошиблась - как раньше не стало, а стало все по-другому. Уже с утра в отделении чувствовалось необычное напряжение. Петровна как-то особенно въедливо проверяла уборку в палатах и заставляла отдраивать все до блеска. На кухне стояла подозрительная тишина, и от того, что Седьмая Вода не орала, как обычно, на своих подручных, было даже не по себе.

Во время линейки у Дарьи тоже было озабоченное лицо. Она долго осматривала нестройный ряд полосатых рубашек и черных юбок, поджимала губы, велела Рыжей Зинке пойти к Петровне получить новые тапки. Потом объявила:

- Вадима Сергеевича сегодня не будет. Он занят. Кабинеты номер четыре, пять и восемь закрыты на дезинфекцию. Не надолго. Так что процедур сегодня будет немного. У кого останется свободное время до обеда - по коридорам не шататься, не шуметь, сидеть тихо в своих палатах, читать газеты.

Помедлив и оглядев удивленные лица, Дарья как бы неохотно добавила:

- У нас могут быть посетители. Не бойтесь, отвечайте на вопросы. Только подумайте как следует вначале, что сказать! А то вам же потом хуже и будет. Не сбивайтесь в кучу, ведите себя прилично, солидно. Ясно?

Конечно, ни черта было не ясно - что за посетители, с чего это они будут общаться напрямую с больными (в жизни такого не было!), и почему сегодня не будет уколов и таблеток. Но вопросов задавать не полагалось. Даже Дарье, хотя она была самая лучшая староста во всей больнице; все же, чтобы оставаться старостой, ей надо было держать дисциплину.

...В музыкальной комнате Женька пробыла довольно долго. Лауреат Лауреатович был явно озадачен показаниями приборов и ставил одну и ту же мелодию несколько раз подряд, пожимая в перерывах плечами и взлохмачивая свою и без того растрепанную шевелюру. Женька была вовсе не против откинувшись в кресле, она с удовольствием пускалась в плавание по волнам воспоминаний, все дальше и дальше уходя в глубину времен. Вот снова появилась та же картина, что и вчера во время работы в швейной мастерской. Бабушка крутит неторопливо колесо старенького "Зингера", ловко направляет движение ткани, близоруко наклоняясь к шитью... Бабушка? Никогда не думала Женька, что у нее есть (была?) бабушка... Женька вообще не помнит своего детства, вся ее осознанная история велась всего лишь с восьми лет, со времени поселения у тетки Клавы, но это видение с бабушкой очевидно более давнего происхождения...

Женька попыталась как следует сосредоточиться на этой сцене. Ей хотелось посмотреть, что будет дальше - может, бабушка повернется и скажет что-нибудь, или подойдет, поправит одеяло, подоткнет подушку? Но тут Лауреат Лауреатович велел снять наушники, отцепил датчики и принялся задавать какие-то совершенно дурацкие вопросы.

Ведь ясно же, что перед ним лежит медицинская карта и в ней записана вся ее, женькина, больничная история. Там много такого, чего и Женьке неизвестно. Что нового может сказать Женька? Да, она себя хорошо чувствует. Нет, никаких особенных ощущений. Да, все в порядке. Нет, ни конфликтов, ни наказаний последнее время не было. Нет, ничего особенно хорошего тоже не было. Нет, ни посылок из дома, ни писем.

Лауреат Лауреатович подходит к окну и смотрит на облетающие деревья, колупает краску на подоконнике. Потом опять принимается за распросы. Два месяца назад ее направили в КАРД? Да. А потом вернули? Да. А почему? Плохо стало по дороге. Целый месяц после этого она лежала в боксе? Да. Что ей там делали? Ничего. Совсем ничего? Совсем. Кормили только. И вот уже месяц, как она снова в отделении? Да. И как самочувствие? Хорошее.

Хорошее, так хорошее. Лауреат Лауреатович безнадежно махнул рукой. У него был обиженный вид - то ли он досадовал на свою несообразительность, то ли на барахлившие приборы, то ли на что-то в больничных делах, что было ему неподвластно. Рассеянно глядя в разложенные на столе бумаги, он велел Женьке идти.

Проходя широкими коридорами процедурного отделения, Женька размышляла: не было ли у Димки неприятностей за то, что он не довез ее до Кардиналки. Вполне могли быть. Он, конечно, это знал, и все равно пожалел Женьку, отвез обратно. Придумал повод... мало ли существует средств, чтобы человек потерял сознание. Ну, наверное, ничего уж такого особенно плохого с ним за это не сделали? Вообще-то Женька не имела понятия, как можно наказать провинившегося врача. Способов наказать пациента множество... Но можно ли отправить существо в белом халате, например, в штрафное отделение?

Задумавшись, Женька повернула в свой коридор и остановилась от удивления: страннейшая сцена предстала перед ней. Посредине коридора, спиной к Женьке стояла незнакомая женщина очень большого роста и мощного телосложения. Она была одета в темные брюки и шерстяной свитер сочного кирпичного цвета. Длинные, слегка вьющиеся волосы удивительной дамы были схвачены сзади резинкой. Незнакомка смотрела на девчонок, которые - да что это с ними? - забыв все существующие правила поведения и утреннего дарьиного специального предупреждения, столпились в кучу, что-то, кажется, разглядывая или даже щупая руками. Секунду Женька раздумывала, убежать ли ей обратно в процедурный от греха подальше, или все-таки посмотреть, что же такое происходит. В этот момент странная посетительница обернулась. Женька остолбенела: мужчина! Тот самый, что приходил вчера с клетчатым стариком и негром и был одет в кожанную безрукавку. Тогда не видно было этого удивительного хвостика сзади... Кто бы мог подумать, что где-то мужчины носят такие прически!

Иностранец уставился на Женьку, а она - на него. Но сигнал опасности тут же зажегся в сознании: правило номер четырнадцать предписывает при появлении незнакомых лиц стоять прямо, руки по швам, голову опустить. Только Женька хотела принять надлежащую позу, как мужчина заговорил.

- Ви тоже наверное хотеть вкусный конфет? - у него оказался низкий, приятный голос, но акцент придавал ему большую долю комичности. Однако избыточная вежливость проявлялась во всем: мягком голосе, наклоне головы, движении руки в направлении девчонок, все еще суетливо толпящихся неподалеку. - Кушайте конфет, это разрешено.

Женька мотнула головой. Она не понимала, что происходит, но знала наверняка, что в таких сложных ситуациях лучше всего быть в стороне от толпы. К тому же ей хотелось как следует разглядеть иностранца: все равно правило четырнадцать было нарушено... Поразительно, что поблизости не было никого из больничного начальства; видимо, поэтому девчонки так странно себя ведут.

Решив, что Женька не любит сладкого, мужчина в свитере подошел поближе и протянул ей руку.

- Разрешите представиться, Алекс Потомак.

Женька испугалась этого жеста и отпрянула к стене. Что ему надо? Протянутая рука в здешних местах означала приказ что-либо отдать. Но у Женьки в руках ничего не было, и она показала иностранцу пустые ладони.

Тут он сделал совсем странное. Подошел еще ближе, взял женькину руку и подержал какое-то время в своей. При этом смотрел прямо ей в лицо!

Женьку как будто облили кипятком. Вот уж чего она никак не ожидала от члена этой важной комиссии! Сколько комиссий побывало в третьем нижнем отделении за эти четыре года, но так себя никто не вел. Ладонь, которую иностранец уже отпустил, была как раскаленная болванка, а лицо пылало так, что на глаза выступили слезы. Сквозь их пелену Женька могла разглядеть, что ее визави был тоже сильно смущен. Наверное, он все-таки не хотел ее обидеть, просто у них там где-то далеко были совсем другие понятия о приличиях.

В это время в месте скопления народа появилась Кривуленция и быстро навела порядок. Свободные от процедур пациенты были посланы в актовый зал на репитицию хора. Кому еще надо было посетить кабинеты в процедурном, отправились туда. Иностранец с хвостиком и еще один, в строгом темном костюме, которого Женька не заметила, были подхвачены, окружены вниманием и поведены в комнату отдыха. Коридор мгновенно опустел.

В растрепанных чувствах Женька пришла в свою палату. На хор было совершенно неохота, и она решила, что в такой суматохе, какая теперь царит в отделении, ей ничего за это не будет. В палате уже сидела Лидка. Помаргивая от волнения белыми ресницами, она рассказала Женьке последние новости.

Спустя полчаса после завтрака в отделение явились двое - инстранец с хвостиком и парень в костюме, который оказался вовсе не иностранцем, а специальным сопровождающим этого важного посетителя. Кривуленция уже была наготове и бодро запела им вечные песни про "прогрессивные методы и продуманные программы", но у иностранца, видать, было что-то на уме. Остановившись посередине коридора, он достал из кармана телефонную трубку и стал что-то в нее по-своему говорить. Лидка как раз в это время шла в процедурный к Берте. Боясь проходить мимо посетителей, она встала в сторонке, глядя к себе под ноги и ожидая подходящего момента для попадания в другой корпус. Поскольку иностранец разговаривал довольно долго, возле Лидки собралось еще несколько девчонок, которые тоже хотели пройти в другую половину коридора и, к тому же, кто-то пришел из любопытства. Кривуленция не успела их разогнать, потому что сопровождающий тоже послушал трубку и что-то ей сообщил. По-видимому, Кривуленции надо было срочно куда-то идти, и на лице у нее появилась невозможная смесь ненависти, возмущения и страха. Она так глядела на иностранца, будто он вот-вот откроет свой кожаный дипломат и вынет оттуда листовки, или бомбу, или еще что-нибудь такое же ужасное. Но строгий молодой человек заверил ее, что непременно за всем присмотрит и она, Каролина Борисовна, может быть совершенно спокойна, отлучаясь всего-то на пятнадцать-двадцать минут.