Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   И тут Георгий проснулся. Машинально подумал: "Причем здесь Пифон?" Над городом прокатывался апокалипсический вой сирен гражданской обороны. Они надрывались, как иерихонские трубы в день Страшного Суда. А, может быть, этот день уже наступил?! Репродуктор скучным голосом Барабанова объявил воздушную тревогу и замолчал. Сон стал явью. Или явь стала сном.

   Та, кто спала рядом с ним, тоже проснулась и таращилась воспаленными, дикими глазами по сторонам.

   - Что случилось? - трагическим, срывающимся до шепота голосом сказала она. - Боже, какой у тебя ужасный вид!

   - Давай, быстро собирайся! - крикнул Георгий, лихорадочно натягивая на себя помятую одежду. - Еду, воду, теплые вещи...

   Она плохо "врубалась" в обстановку. С обреченным видом прошлепала босыми ступнями из своей шикарной спальни через коридор на кухню, рассыпала консервы из холодильника, опрокинула на пол бидон с отфильтрованной водой, села в лужу с голыми ногами и заревела.

   - Успокойся, - сказал Георгий ласковым голосом, - вытри слезы, мы останемся здесь. Пусть будет то, что будет.

   Он взял ее на руки и отнес на кровать.

   - Мне мокро, - сказала она в интонации плачущей девочки.

   - Конечно, ты же сидела в луже. - Георгий снял с нее сырые трусики и разделся сам.

   - Как тебя зовут? - спросил он.

   - Инга, ты что забыл? - ответила она и протянула к нему руки. - Иди сюда...

   Они соединились в одно целое, и поганый внешний мир для них перестал существовать. Она вздрагивала, прижимая Георгия к себе, щедро дарила атласно-нежные, истерически-горячие поцелуи. И после того, когда они достигли нирваны, Георгий отделился от своей половины и ушел в другой мир, мир сна...

   "...Когда я там оказался, все были в смятении от ужаса, от всепоглощающего чувства обреченности. Все говорили о Всадниках. Наконец я заметил его. "Всадник! Всадник! - закричали люди. И я увидел на горизонте серый силуэт гиганта на таком же гигантском коне. Всадник поднял копье и замахнулся им...

   Люди, и я вместе с ними, скованные животным страхом, стояли в каком-то котловане, надеясь укрыться в нем от вездесущих посланцев смерти. Эфемерность такой защиты для всех была очевидной, поэтому хотелось зарыться в землю, подобно кроту, замереть, исчезнуть. Но всякие ухищрения маскировки были бесполезны. Мир изменился. Изменился внезапно. И навсегда. Люди это поняли, но продолжали делать по привычке то, что всегда делали в определенной ситуации. Стереотип мышления, стереотип поведения. Если тебе угрожает опасность, нужно прятаться - и все прятались. Но от Всадников НЕ СПРЯЧЕШЬСЯ! Кто-то сказал об этом мне, но я и сам уже это осознал. Душу охватило то мерзейшее состояние безнадежности, в которое человек впадает, когда он целиком находится во власти безжалостной, всепроницающей силы, движимой непостижимой, запредельной логикой - холодной и твердой, как алмаз. От них не убежишь. И сопротивление бессмысленно. Все бессмысленно...

   Дома шатались, казалось, кто-то с нечеловеческой силой старался вырвать их из земли. Фундамент вспарывал асфальт и землю, двигался как гигантский плуг, летели кирпичи, стекла...

   Я увидел вдруг совсем близко чудовищных размеров голову всадника. Он наклонился, навис над домом, застыл, находясь в другом временном ритме. Худое, вернее, вытянутое лицо, длинный нос, огненные глаза. На голове его был седой парик с косой и буклями у висков. В одной руке он держал копье, в другой - железную маску. Всадник! И хотя он был недвижим, я теперь знал точно: бежать бесполезно, как от собственной тени. Куда бы ты ни убежал, где бы ты ни скрылся, он настигнет тебя всюду. Рано или поздно..."

   - Да очнись же ты, - стучала Инга своим кулачком по плечу Георгия. - Истукан!

   Георгий приподнялся на одной руке, и сейчас же Инга отвалила его как могильную плиту и выскочила из постельного склепа, пропитанного тлением и развратом.

   Теперь уже она быстро одевалась, а он пытался сообразить, в чем дело. А дело было "швах". Дом дрожал и, казалось, сейчас развалится. Небо полыхало огнем, кругом грохотало, то и дело накатывали низкие звуки, от которых закладывало уши. На кухне со звоном осыпались стекла.

   В комнате, где они лихорадочно натягивали сопротивляющиеся шмотки, с треском разорвались обои, и на стене черной змеей метнулась ветвистая трещина. Посыпалась штукатурка. Упала люстра, обдав их осколками хрустальных подвесок. Алые отблески огня плясали на еще уцелевших стеклах супермодного мебельного гарнитура. Дорогие сервизы мелко тряслись и стучали, словно человеческие зубы от страха.

   Дуф-дуф-дуф! - злобно рявкали зенитки, дум! дум! дум! - вторили им разрывающиеся в вышине снаряды. Бесшумно, ирреально пронеслась над крышей их дома в сторону центра стая светящихся эллипсов. Землетрясение усилилось.

   Они выскочили на лестницу и понеслись по ней вниз, не рискуя пользоваться лифтом. На улице творился бедлам. Крики, стенания и "скрежет зубовный". Георгий увлек Ингу на осевую линию дороги, чтобы избежать возможного погребения под обломками зданий, которым случай повелит рухнуть. Мутненький рассвет, пытавшийся пробиться сквозь дым пожарищ, обессилил, и сумерки вновь стали сгущаться.

   На перекрестке улицы Вая и проспекта Молодежи - местного "Бродвея" - очень низко, на высоте 12-ти этажного дома висел дискообразный аппарат. Купол его мерцал голубым призрачным светом, под темным плоским днищем с выступающими тремя полусферами горели несколько прожекторов, которые шарили своими узкими разноцветными лучами в поисках неизвестно чего.

   Они попытались свернуть в какой-то проулок, но оттуда, из-за плоской крыши универсама, точно привидение, поднялся в воздух и завис, разворачиваясь на месте, непривычно длинный боевой вертолет Военно-Воздушных Сил Литавии "Ми-24", советского еще производства, прозванный "крокодилом". "Голова" этого чудовища, расписанного пятнисто-полосатой защитной окраской, была усеяна бородавками пулеметных гнезд. Под короткими крыльями щетинились острыми головками ракеты повышенной мощности и круглились бока установок реактивного огня.