Быстрая Молния - Джеймс Кервуд

Вслед за толпой перепуганных эскимосов мчался констебль О'Коннор, один из двух храбрейших мужчин, чья нога ступала когда-либо к северу от шестидесятой параллели, и Оле Джон, увидев его, принялся еще громче выкрикивать проклятия по адресу белых людей и белых богов и припустил так, что в конце концов возглавил толпу бегущих.

На полпути до выхода из тупика Топек, Пеллетье и отряд охотников встретили беглецов. Еще издали они услыхали дикие вопли перепуганных забойщиков, заклинавших своих товарищей немедленно бежать отсюда. Ночь звенела от возбужденных голосов, беспорядочно оравших о страшной трагедии и о дьявольском наваждении в ледяном загоне, и вторая линия охотников дрогнула и рассыпалась. С минуту Топек пытался навести порядок, но голос его потонул в общем хаосе, как и голос Пеллетье. А когда появился сам Оле Джон с дико выпученными глазами, выкрикивающий визгливые проклятия и богохульства, Топек тоже не выдержал и повернул в сторону стойбища. Затем прибежал О'Коннор, запыхавшийся, бранящийся сквозь одышку на чем свет стоит, и когда последний охотник исчез из вида, оба белых человека мрачно последовали за ними тропою позорного бегства в становище Топека-эскимоса.

Вот так случилось, что этой ночью в ледяном загоне коварной ловушки, придуманной белым человеком, состоялось грандиозное пиршество; и так же, как в часы своего кажущегося триумфа Франсуа Пеллетье терзался сомнениями и мучился над неразрешимыми вопросами, так и теперь, после поражения, он удивлялся глубокому скрытому смыслу всего того, что произошло, — тому, что судьба и Оле Джон должны были за пятьдесят миль пригнать сюда вдоль побережья стадо домашних оленей как раз вовремя, чтобы спасти от голодной смерти стаю белых полярных волков.

Глава 3. Одиночество Быстрой Молнии

Ужасна и беспощадна долгая полярная ночь: она погибель для всего, что стремится к жизни и свету, божья кара за ошибку, допущенную провидением, пагубное последствие неполадок в замысловатом механизме Солнечной системы, — ужасна и все же великолепна; беспощадна и вместе с тем порой бывает редчайшим из всех прекрасных явлений на земле. За долгие месяцы ее постылого мрака человек и зверь теряют рассудок, пытаясь пережить ее. Ранние сумерки предупреждают о ее приходе. И затем — kin-oosew tipiskow! — беда на пороге, и все злые демоны совершают нашествие на землю. Подобно тому как в деревенских хижинах и лесных избушках далеко на юге черноглазые потомки французских переселенцев продолжают верить в блуждающие огни и оборотней и рассказывают детям чудесные сказки о призрачной неуловимой галере — небесном Летучем Голландце и о том, как бесплотные духи поют песни древних странников, так и эскимосы во время наступления Полярной Ночи толкуют друг другу о бесчисленных скоплениях духов и о дьявольских чарах, которые закрыли солнечный лик. Затем в течение долгих томительных месяцев длится битва сильнейших за выживание. Мириады холодных звезд, и луна, и смешливое Северное Сияние смотрят вниз на борьбу жизни против смерти, и под небом, расписанным чудесными красками и украшенным широкими радужными полотнищами полярных сполохов изумительных расцветок, люди и звери охотятся, и голодают, и умирают. Беспредельно величие и красота в небесах, бесконечна борьба внизу, на земле. Нет предела замерзающему морю, нет предела вечному стремлению насытить голодный желудок, нет предела трагедиям, разыгрываемым в этом освещенном звездами и разукрашенном Северным Сиянием исполинском Колизее на краю земли, — нет предела до тех пор, пока не исчезнут злые духи и Земля опять не повернется к Солнцу. Тогда опять приходит весна, лето и изобилие Для тех, кто боролся и жил.

Однако и здесь иногда временами наступает так называемая pekoo-wao — «передышка». Кажется, будто высшим силам надоедает монотонность борьбы, и они предлагают развлечение. Температура быстро повышается. По сравнению с недавними холодами в воздухе как будто даже ощущается тепло. А при таких явлениях может произойти многое.

На третью ночь — если считать по часам — после кровавой расправы Быстрой Молнии и его стаи белых волков со стадом домашних оленей Оле Джона «pekoo-wao» пришла на побережье залива Коронации. Это была ночь, вибрирующая от электрических колебаний, ночь, дрожащая от величественных колдовских чар, ночь, наполненная бесчисленными таинственными и загадочными явлениями. Звезды высыпали на небо, яркие, словно точки белого огня. Месяц был живым существом. Северное Сияние, как гигантский чародей, вознесшийся на сотни миль над землей, простреливало небеса залпами электрических разрядов, которые принимали форму то раскрывающегося, то закрывающегося огромного многоцветного зонтика. Под этой выставкой сияющего великолепия свирепствовал ужасный ветер. Его стоны и завывания наполняли замерзший мир, пока в циклопической ярости он временами не возвышал голос до чудовищного рева. Но он проносился так высоко, что ни малейшее его дуновение не касалось поверхности земли, и этим объяснялось то чудо, что между небом и землей не было ни облачка. Для тех, кто слушал и наблюдал внизу, это была буря-призрак, и непонятное волнение и причудливые фантазии переполняли души очарованных наблюдателей.

Возбуждение охватило и Быструю Молнию. Три ночи тому назад он привел свою стаю из ста пятидесяти голодных волков в ледяной загон к оленям Оле Джона. С тех пор эскимосы, уверовав в злых демонов, поразивших сердца этой могучей стаи, больше не тревожили их. И волки пировали. Они продолжали пировать непрерывно, день и ночь. Еще с неделю они не оставят свою добычу, пока не будет разгрызена последняя кость, и последняя унция костного мозга не будет извлечена оттуда. Из всей стаи один лишь Быстрая Молния, с каплей крови собаки, связывавшей его через двадцать поколений волков со Скагеном, его предком, позволил себе уйти прочь от мяса пятидесяти мертвых оленей. В эту ночь прежнее стремление к одиночеству охватило его. Жалобный стон призрачной бури, которую он не мог ощутить, яркое сияние ночных огней, трепетные сполохи электрических разрядов в небесах разжигали кровь в его жилах, словно крепкое вино. На время, когда подобные настроения овладевали им, он переставал быть волком. Тогда он становился носителем наследия прошлого, и дух Скагена возникал в нем, деля с волком власть над его телом. Странные перемены происходили в нем; это была тоска по чему-то давно утраченному, чего он никогда не знал, — зов предков-собак, дошедший до него сквозь таинственную завесу лет.

Подобное наваждение охватило его и сейчас. Он выбежал из ледяного туника, где были зарезаны олени, и остановился в одиночестве среди замерзшей безжизненной равнины. Любой, увидев его. сказал бы, что это не волк, а пес, гигантский пес, огромный как по размерам, так и по физической силе. Он не был белым, как полярные волки, но унаследовал темно-серую шерсть своего предка, Скагена. И стоял он в позе собаки, прислушиваясь к завываниям ветра высоко над толовой. Именно ветер в большей степени, чем яркость звезд и луны или игра Северного Сияния, переполнял его чувства беспокойством и странным волнением. Ему хотелось мчаться под этим ветром, подобно собаке, ради наслаждения самим бегом, — и бежать одному! Инстинкт предводителя стаи исчез. На время он перестал быть волком. Но он не был и собакой. В его теле струилась алая кровь дикаря, рожденного волком. Призраки двадцатилетней давности взывали к нему, призраки, которые жили под надежными кровлями псарен, призраки, которые собирались у человеческих очагов, призраки, которые лаяли, а не выли, — и Быстрая Молния откликнулся на этот призыв, хоть и не понимая зачем и не рассуждая, почему на этот промежуток времени он стал изгоем в собственном мире.