Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - Батист Болье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы были собраны до предела! Не знаю, может, что-то такое витало в воздухе, но в тот день, честное слово, мы были собраны как никогда! Водитель не рулил, а пилотировал, мы были словно команда супергероя, мчавшаяся спасать вдов и сирот. Подъехав к зданию, я схватила чемодан с рентгеном (десять кило), набор для реанимации (еще десять кило), и мы влетели в вестибюль. Лифт в доме имелся. “Никакого лифта! – заорал доктор. – Если он сломается, пациенту крышка!” Конечно, как мы не сообразили? Пациент… Сейчас мы его… Черт бы его побрал, мы его вытащим, этого летуна, вернем к жизни, вытянем за веревочку, если понадобится, даже за ленточку стрингов!
Через четыре ступеньки мы доскакали до девятого этажа – скользили, летели, порхали, как невесомые частицы.
И наконец добрались, позвонили в дверь, едва дыша, обливаясь потом, но страшно довольные и гордые тем, что бежали так быстро ради спасения несчастного парня, возомнившего себя альбатросом. Дверь распахнулась, и маленькая женщина в фартуке, всплеснув руками, прокричала с негритянским акцентом:
– ЧЕГО ВЫ ТУТ ДЕЛАЕТЕ? Мой сын из окна упал, туда, вниз, ему там нужно помогать.
И Брижит назидательно проговорила:
– Ты понимаешь, котик, в чем мораль этой истории? – Выдержала театральную паузу и продолжала: – Четыре человека в одной машине могут иметь за плечами двадцать пять лет учебы на всех, но оказаться никчемными, как чемодан без ручки.
Щеки Жар-птицы вновь ненадолго порозовели. Чего я добивался? Хотел прогнать бледность с ее лица. Сражение шло непрерывно. Я – художник и стану наносить на ее лицо только розовую краску. Даже если придется надавать ей пощечин.
21 час,
наверху
– …В общем, я не удивлюсь, если между Труд, внучкой Нефертити, и Пуссеном проскочила искра. Когда он недавно увидел ее в нашем отделении, то сделал мне знак, указывая на нее. На нашем секретном коде это означает: посмотри на ее рот, он словно иллюминатор корабля, который называется “Сделай мне хорошо, а потом можешь сделать больно”.
Жар-птица рассмеялась:
– Расскажи мне о нем!
– О Пуссене? Это мужчина в мире амазонок… Нежности в нем столько же, сколько дипломатичности у Ким Чен Ира. Он мечтает обойти пешком весь мир и ставит протезы людям, чтобы они могли ходить. Но он прочно застрял в больнице: приемы, дежурства. “Застрял” – это еще мягко сказано. В последний раз он видел солнечный свет, когда искал в “Гугле” материал о витамине D. Там было фото летнего восхода солнца. Он говорил мне: “Иногда я гуляю и вижу протезы и кости, которые плывут в воздухе”. Или: “Нет звука более сладостного, чем стук молотка по бедренному протезу ранним утром”. Он не накладывает швы, он запаивает. И говорит на своем собственном языке. Его голова набита текстовыми пузырями, как в комиксах. Он не ест, а делает “ням-ням”. Не прилаживает протез колена, а делает “тук-тук”. Не спит, а делает “хррррррррр”… Пуссен – самый видный в нашей больнице парень из тех, кто носит белый халат, вот только с волосами у него беда: он словно сбежал из концлагеря для сумасшедших фанатов “Плеймобил”.
– Он очарователен.
– Еще бы! Он затащил одну блондинку в постель, произнеся простенькую, но несомненно романтичную фразу: “Привет! Ты не против, если я займусь с тобой любовью in vivo?”[14]
Пуссен, мой верный товарищ, сидел со мной на одной студенческой скамье. За девять лет учебы он доказал мне, что видеть в людях только хорошее – самый достойный способ бороться с жестокостью этих самых людей и жизни вообще.
Его любимое выражение: “Нет холодной погоды, есть слабые люди”. У него гены северянина: он молчун. Однажды во время стажировки во Вьетнаме, в Ханое, мы попали в отделение гинекологии, вокруг рожала целая куча женщин. Много разных жидкостей, ни единого крика: вьетнамские роженицы сохраняют непроницаемое выражение лица. Они стискивают зубы, пишут эсэмэски мужьям, ожидающим снаружи, мучаются, но лица их остаются бесстрастными. Мне стало нехорошо, но Пуссен держался стоически. Одна из женщин тужилась до того сильно, что все смешалось – крики, поддоны с кровью, моча, фекалии, слезы, околоплодные воды… Акушерка схватила ножницы и подошла к ней. Я подумал: “Нет! Она этого не сделает!” Но она сделала. Мгновенно рассекла промежность. Поклон вам, женщины! Я был как в тумане, Пуссен и бровью не повел. На свет появились двое младенцев, один за другим. Они закричали. Это было великолепно. Это было потрясающе. Вьетнамский врач перевел, что мальчика назовут “Густой лес зимой”, а девочку – “Великая гора”. Я повернулся: Пуссен исчез. Он сидел в коридоре и плакал, как кающаяся Магдалина. Не знаю, какой будет жизнь этих малышей, но они совершили невозможное: Пуссен Молчун, мой бесценный друг, плакал. Украдкой, конечно, но все же плакал.
Тем вечером я говорил долго, пока моя пациентка не уснула, потом вернулся в общежитие, расположенное в трехстах метрах от входа в больницу.
Я вернулся к тем же звукам музыки и шагов, которые оставил здесь утром.
Очень хотелось устроить праздник. Сегодня я напьюсь. Лягу поздно, завтра вечером пойду спать пораньше. Похоже, все мы в один прекрасный день умрем: что ж, попробую жить по ночам.
День третий
Bye Bye Macadam
Рон[15]6 часов утра,
в общежитии
Рядом с больницей был ресторан, где мы роскошно поужинали накануне вечером. Потом я потащил Пуссена и Бланш в соседний бар. Я пил, танцевал, а главное – я спал не один. Утром в моей постели лежала девушка. У меня трещала голова, вид стен в комнате вызывал тошноту.
Пятнадцать лет назад интерны развесили украшения к Рождеству. Они так и остались висеть с тех пор. Чтобы довести декор до совершенства, его дополнили экзотическими деталями: цветочными гирляндами и постерами с изображением заката. В общем, фантазия на тему “Рождество на Гавайях”.
Мы приняли в нашу компанию кита: ростом два метра, черно-белый, надувной, но наполовину сдувшийся. Его звали Вилли Декамерон. В конце вечеринки, когда один из нас чувствовал себя пьяным, грустным и одиноким, он танцевал с Вилли посреди зала.
Мы жили в большой ветхой постройке. Стены покрасили дешевой краской прямо поверх облупившейся старой. Результат оказался предсказуемым. Но все же это был наш дом.
Никто не жаловался на нездоровые условия в общаге. В отличие от пола в больнице, здесь никто ничего не дезинфицировал. Санитарные службы обнаружили в водопроводных трубах легионеллу.
И нам запретили пользоваться душем…
Амели, не желая мыться в больнице, нашла способ защиты: она задерживала дыхание, быстро обливала все тело водой, выключала душ, намыливалась. Глубокий вдох – и снова под душ. Ополоснуться, выдохнуть, закрыть кран. Глубокий вдох. Возращение к жизни. Таким упражнениям несложно обучиться. Но в один прекрасный день кто-нибудь мог упасть в обморок. Рискованно.
Дезинфекция должна была дать результат через две недели. Амели это не устраивало. Она пообещала найти решение значительно быстрее.
7 часов,
по дороге в больницу
Каждое утро я посылаю солнцу египетское приветствие. Моя мать показала, как это делается, когда мне было шесть лет. Она опустилась на колени позади меня, подняла мои руки к небу, развернув ладони навстречу дневному светилу.
– Жизнь – это дар. Мы об этом быстро забываем. Чувствуешь тепло на лбу? Чувствуешь, как лучи скользят между пальцами? Ты чувствуешь – значит живешь. Не забывай об этом.
Войдя в здание, я встретил Анабель. Она работала всю ночь. Несмотря на круги под глазами и изможденный вид, она была очень красива.
– Я опять лажанулась!
– Перестань подвозить случайных попутчиков.
Она рассмеялась и рассказала о своих ночных приключениях.
Обычным людям, конечно, неведомо, что кардиостимуляторы разносят в клочья печи крематория. Когда пациенты умирают, прибор у них извлекают.
Было два часа ночи. Где-то наверху умерла пациентка.
Медсестра предупредила Анабель:
– Она велела ее кремировать, но у нее стоит кардиостимулятор.
– Я его удалю до прихода родственников. Ты им сообщила?
– Минут через двадцать.
Ночью люди и слышат плохо, и изъясняются невнятно. В общем, моя подруга поняла так, что родственникам собираются звонить через двадцать минут. А медсестра имела в виду совсем другое…
В отделении народу было полным-полно: в палату на место выбывшей пациентки уже поместили другую больную. Тело лежало на каталке в коридоре.
Кардиостимулятор извлечь не так-то просто. Со временем он прочно соединяется со своим хозяином: мышечные волокна растут, образуя связки между аппаратом и внутренними стенками грудной клетки.
