Хьюстон, 2030: Дело о пропавшем теле. - Майк Мак-Кай

– Коротышка?

– Ага. Мне по плечо будет. С седой бородёнкой, как у товарища Хо Ши Мина.

– Я его не видела. Это он раньше смылся?

– Он не смылся. У него уважительная причина: межевой спор. Кто-то там рисовые чеки хотел перемерять.

– Так. Этот нам не интересен. Дальше?

– Мистер Зыонг-младший. Сын старосты. Сорок лет. Высокий, тощий и костлявый.

– В соломенной шляпе? С усиками?

– Точно, это он. Дальше. Вдова миссис Лим. Ей лет тридцать или тридцать пять, огородница. Но основное призвание в жизни – совать нос в дела соседей. Огород побоку. Поиски трупа она никак не могла пропустить.

– Её я тоже видела. Скандальная особа. Ещё двое?

– Этих я не знаю совершенно. Молодой человек, американизированное имя Нэ-нэ-нэйтен, китайского имени он не назвал, а я не спрашивал.

– Что ещё за Нэ-Нэ?

– Контуженный, только что из армии. Служил в Румынии. В Плоешти попал под обстрел. Русским «Градом» их накрыли, вроде бы украинцы. Отпустили парня домой – восстанавливать здоровье. Я его взял просто за компанию, но он оказался молодцом и бегал не хуже пацанов.

– Да. Контузия – это мерзко. Я бы лучше без ног осталась. Кто пятый?

– Мистер Ли. Пятьдесят пять лет примерно. Полноватый, среднего роста, седой. Он сосед Ченов – его хижина как раз напротив, через тропинку.

– Поняла, о ком ты говоришь. Отличное описание. А вот тут поподробнее, пожалуйста. Ты этого Ли сегодня утром в хижине застал?

– Нет. Он сам подошёл. Спросил: поисковую команду собираете, депьюти? Не возражаете, если я поучаствую? Мол, так и так, сосед, хочу помочь Полиции. Ну ещё бы я возражал! Воксман кипятком пысал, что двести человек не набралось.

– А что этот Ли делает по жизни?

– Вроде бы старьёвщик-перекупщик. Ездит на свалку, покупает у мусорщиков их находки. Чинит и продаёт.

– Живёт один?

– Без понятия.

– Кстати, после обеда, когда вы с Воксманом осматривали жилище Ченов, в лачуге напротив было заперто.

– Ну так может он на Кучу поехал. Перекупщики часто ездят на свалку именно после обеда.

– Вопрос второй. Китайской каллиграфией этот твой Ли не увлекается?

– Откуда я знаю?

– Ладно, пока этой информации вполне достаточно. Понравился кролик?

– Ещё спрашиваешь? Теперь моя мама тебя приревнует по-полной. И будет нас кормить с удвоенной силой.

– Я в панике! Ураган категории десять наша хижина не выдержит. Надо срочно бросать кулинарию.

– Я тебе брошу!

– Шучу. Кофе наливать?

– Ты обещала меня просветить, зачем ты сегодня рассекала по китайским кварталам на кресле-каталке.

– Пошли, посидим на крылечке. Холмс должен набить свою трубку. Доктор, Вы будете травку?

– Доктор будет табак, – Сказал я, вытаскивая свою коробочку, – Перестань издеваться. Я же знаю, что ты что-то придумала.

Но Кэйт никогда не упустит возможности подразнить меня ещё три минуты. Не говоря ни слова, она распахивает дверь, подхватывает свою сумку, удобно устроившись на второй ступеньке, медленно и степенно скручивает папироску. Щелкает знаменитой флотской зажигалкой с русалочкой-пулемётчицей.

– Ну, слушайте, Уотсон, – Наконец произносит она, выдохнув сладковатый дым, – Вчера мы совершенно проигнорировали показания двух главных свидетелей по делу.

– Это каких ещё главных свидетелей? – Я сажусь на нижнюю ступеньку и начинаю скручивать себе папироску.

– Тебя и Таня, естественно.

– То есть как это: проигнорировали? Тань сказал, что на полу были пятнышки крови. «Питон» попрыскал Люминолом. Он уверен, что пятна кто-то замыл, так? Ты верно подметила, что у Виктора Чена был сообщник. Тань видел пятна, а потом они вдруг исчезли.

– Вот именно. Пятна вдруг исчезли. А кое-что вдруг появилось.

– Что?

– Смотри внимательно, – Кэйт извлекает из сумки мобильный телефон, – Я сегодня утром позвонила Тому и попросила его, по секрету, послать мне фото комнаты. Вид от входной двери.

– Это вообще-то нарушение. Не по инструкции.

– «Питон» действует по инструкции только когда ищет нелегальный бензин. Или когда у него внутри – цыплёнок, как полагается настоящему питону. А когда он голоден и агрессивен, ему все инструкции по барабану. Змеиное хладнокровие и равнодушие к начальствующему составу Полиции. Помнишь что он сделал, когда ловили «Шелдонского Мясника»?

– Ходят слухи, что он взломал какую-то базу данных в Пентагоне.

– Слухи не зря ходят. А по сравнению с Пентагоном, на этот раз нарушение вообще мизерное. Это ведь я доложила о происшествии, так? Будь у меня ноги, я бы сама была на месте преступления и увидела бы всё своими глазами. Ты лучше на экран смотри.

– Ну, смотрю.

– Так комната выглядела, когда ты открыл дверь?

– Абсолютно.

– А повнимательнее?

– Ну ты меня вообще за дурака держишь! Кроме меня, там было ещё полтора полицейских. Считая каждого стажёра по двадцать пять сотых. А в комнате работал Том, он вообще профи.

– Не обижайся, Хитрый Койот. Это я так, чтобы тебе было понятнее. Слушай дальше.

– Слушаю.

– Дальше я позвонила Таню в Околоток и послала ему ту же фотографию.

– Ох! Про нашего именинника я совсем забыл.

– Да он справился. Расследовал сегодня громкое дело о краже свиноматки во Вьетнамском квартале.

– О краже чего?

– Не волнуйся, дело закрыто. Кражи не было, был побег из мест заключения. После продолжительных переговоров, беглая свинья решила добровольно вернуться за решётку. Так вот. Я задала Таню тот же вопрос: «Так комната выглядела, когда ты открыл дверь?»

– А он?

– А он так же сказал: «Абсолютно.»

– Неудивительно.

– Тогда я спросила: «А как же капли крови на полу?»

– Да кто же их разглядит на экранчике телефона?

– И он так сказал. А я спросила: «А повнимательнее?»

– Ну?

– А Тань вдруг и говорит: «Слушай, Кэйт, там на фото. На стене висит такой свиток. Каллиграфия. Китайская мудрость. Его в комнате вроде не было!»

– Погоди, дай-ка мне телефон, – Я ещё раз смотрю на экран, – Когда мы с Виктором пришли, свиток точно висел. А сегодня – я что-то не припомню.

– А я тебе могу точно сказать, что сегодня свитка на стене не было. Не даром же я раскрутила депьюти-следователя Воксмана на пять баксов добровольных пожертвований! Теперь, вспоминай внимательно, дорогой, это очень важно. Я всю комнату со своей каталки не видела. На полу, на кровати. Нигде этот свиток не лежал?

– Не лежал. Однозначно. Но чёрт возьми, откуда ты знала, что там будет этот свиток?

– Это не по правилам. Надо говорить: «Но чёрт возьми, Холмс!»

– Ладно тебе, объясняй.

– Второй свидетель. Второй свидетель. Вы, дорогой Уотсон!

– Что – я?

– Вы с Виктором. Бежали-бежали. Торопились. Открыли дверь, и вдруг Виктор резко меняет свои показания. Как будто там было огненными буквами написано в воздухе: «Виктор Чен! Заткни свою пасть!» А на каком языке должно быть написано, чтобы китаец прочитал наверняка, а полицейский-кореец ничего не понял? На арабском? На английском? На корейском?

– Ошибочка, Холмс. Логическая. Предполагается, что полицейский не знает китайского. А у нас в Полиции, китайцев – море.

– Во-первых, многие в трущобах знают, что ты и Тань — амеро-корейцы, а единственный в околотке полицейский клерк – так и вообще не азиатка. Вчера вот меня корейцы на трицикле подвозили, так они знают и как меня звать, и где я живу. А во-вторых, для умного человека совсем не обязательно писать открытым текстом: «Заткни свою пасть.» Китайские мудрости, да ещё и написанные китайскими иероглифами, допускают вольный перевод.

– Я не сомневаюсь, что ты перевела уже этот свиток. По Интернету искала?

– Ну ещё заморачиваться! Как ты введёшь эти иероглифы в телефон, если нет специальной китайской клавиатуры? Да и с клавиатурой… Короче, я спросила на рынке у двух китайцев. Один перевёл так: «Неосторожно сказанное слово жалит как ядовитая змея.»

– А второй?

– У второго перевод был не такой поэтический. «Сказал неправильно – погубил родных.» Или не «погубил», а «отравил». Китайский – это же не корейский или японский. В корейском и японском – фонетических знаков до пятидесяти процентов, поэтому гораздо тяжелее выразить на письме игру слов.

– Ну кто бы меня корейскому учил! Но твоя версия мне нравится. Значит так. Тан уехал звонить. Кто-то вешает этот свиток и заодно затирает капли крови на полу. Я на свиток не обращаю внимания. Корейские иероглифы сильно отличаются от китайских. А Виктор Чен прочитывает, всё понимает, и заявляет Пятую Поправку.