Инстинкт Инес - Карлос Фуэнтес

Эта сцена навеет тебе былую тоску о «прежде» и «потом». В памяти вновь возникнут рогатые олени, расчищающие себе место под полуденным солнцем; они описывают круги по равнине, сбиваются в стада – и вот вспыхивает бой, пот течет ручьем, белая пена изо рта, глаза горят безумным блеском, хруст рогов, и ты, распластавшись на земле, мечтаешь оказаться под защитой спасительного леса; битва оленей длится весь день, пока в живых не остается так мало, что их можно пересчитать по пальцам, – по одному хозяину на каждый клочок земли.

Ощущение будет столь живым и реальным, что моментально развеется, словно его истинная глубина не потерпит длительных размышлений. Этот миг заставит вас действовать, двигаться, кричать.

Но порывистое движение и бессвязный крик внезапно оборвутся в тот момент, когда на дне ущелья, как на ложе между двумя скалами, прежде разделявшими вас, ты и он взглянете друг на друга, рассмотрите внимательнее, а затем каждый из вас исторгнет крик, каждый из вас начнет свой танец, размахивая руками и впечатывая ноги в пыль, а потом, присев на корточки, вы станете чертить круги на песке и, исчерпав потребность в движении, обменяетесь долгим взглядом, без слов говоря: e-dè, e-mè, помоги мне, люби меня, мы нужны друг другу, мы любим друг друга, мы уже никогда не будем такими, как прежде.

Снова… быть? – отважится она произнести, сперва очень тихо, но постепенно повышая голос, пока он не перейдет в то, что однажды они назовут «пением»: хас, хас…

И тогда он протянет тебе кусок хрусталя, и ты заплачешь, и поднесешь его к губам, и повесишь его на грудь, и не нужны тебе будут другие украшения…

Хас, хас, мерондор дириколитц – скажет он.

Хас, хас, фори ми диниколитц – пропоешь ты в ответ.

Потом они в изнеможении заснут вместе на ложе из песка на дне ущелья. Но он ляжет навзничь, вытянувшись всем телом, а ты примешь единственную знакомую тебе позу для сна – свернувшись клубочком, подтянув колени к подбородку, но сейчас не-эль вытянет руку, чтобы ты могла положить на нее голову.

С рассветом они вместе отправятся в путь, он поведет тебя, и это будет совсем иначе, чем когда ты странствовала одна. Сейчас твоя прежняя манера ходить покажется тебе неуклюжей и безобразной, потому что рядом с ним твое тело обретет совсем другую пластику, которая станет для тебя более естественной. Ты снова вернешься на берег моря и попробуешь повторить свои прежние страстные и яростные движения, будто что-то разрывало тебя изнутри, но теперь уже нет: не-эль успокаивает тебя одним жестом руки, и звуки, вырывающиеся из твоих уст, каким-то образом соответствуют новым ощущениям, которые ты испытываешь благодаря этому человеку.

Они вместе отправятся в путь и вместе молча будут искать пищу и воду.

Передвигаться станут не по прямой, а осторожно, ведомые чутьем.

У входа в долину они найдут свежую оленью тушу – лев, по-видимому, только что удалился, сожрав еще дымящиеся внутренности жертвы. Не-эль поспешит забрать то, что осталось от растерзанной туши, знаками подзывая тебя, чтобы ты помогла ему взять остатки львиного обеда – оставшиеся куски жира и оленью лопатку, квадратную суховатую кость, которую он понесет, крепко прижав рукой к груди; вы будете стараться быстрее покинуть это место и успеете спрятаться в чаще за секунду до того, как явится кабан, чтобы дожрать скудные кровавые останки.

Не выпуская кость из руки, не-эль отведет тебя в пещеру.

Вам придется пересечь необозримые луга, бурные ревущие реки и тенистые леса, пока вы не достигнете входа в пещеру, скрытую во мраке.

Вы на ощупь проберетесь через узкий лаз, известный только ему, остановитесь, и не-эль чем-то чиркнет в темноте и зажжет факел, который осветит стены неровным, дрожащим светом; взгляду откроются фигуры, изображенные на камне, он укажет тебе на них, и ты с замершим сердцем, широко раскрыв глаза, станешь на них смотреть.

Ты увидишь тех же самых оленей на равнине, пару, но не так, как они тебе запомнились – высокомерный самец, собственник и драчун, и покорная безразличная самка.

Это будут два существа, занимающиеся любовью, ласково уткнувшись друг в друга; самец опустился на колени, самка спокойно стоит перед ним, подставив голову, а он с нежностью лижет ее лоб.

Вид пещеры заставит тебя застыть в изумлении, а-нель, и исторгнет слезы; то, что сначала вызвало изумление, вынудит тебя думать о чем-то потерянном, забытом и необходимом, о том, что тебе захочется удержать навсегда; ты будешь благодарна не-эль за то, что он привел тебя сюда и дал испытать это восхищение чем-то новым, ранее тебе неизвестным, и тогда ты еще не поймешь, что оно сотворено его руками, которые в тот момент разожмутся, выпустят твои пальцы и примутся за работу.

В оленьем жиру будет гореть фитиль, сделанный из какого-то колючего кустарника.

В неверном дрожащем свете начнет казаться, что фигуры любящих оленей оживают и продолжают свои ласки, так похожие, а-нель, на странное ощущение, заставляющее тебя повысить голос в поисках нужного слова или ритма, который бы соответствовал или дополнял, ты не можешь объяснить эту картину; а не-эль продолжает чертить и раскрашивать рисунок пальцами, вымазанными в чем-то похожим на кровь, по цвету напоминающем оленью шкуру.

Звук, который ты издашь, сама того не сознавая, будет пением. В этом пении сольется воедино все, что ты до сих пор сама о себе не знала: будто все, что ты пережила в лесу, на берегу моря, на пустынной равнине, сейчас исторгается из тебя; твое пение выражает и силу, и нежность, и желание, оно не имеет ничего общего с призывом на помощь или криками от голода и страха: ты уже знаешь, что у тебя новый голос, и этот голос не обусловлен необходимостью; нечто в самом голосе дает это понять – то, что ты поешь, пока он рисует на стене, не вызвано нуждой искать пищу, или охотиться на птиц, или защищаться от кабанов, или спать, свернувшись клубком, или залезать на деревья, или обманывать обезьян.

То, что ты поешь, уже не будет необходимым криком.

Чуть позже ты и он спокойно посмотрите друг на друга и оба поймете, что вы навсегда связаны, что отныне вы всегда будете вместе слушать, чувствовать и видеть друг друга; вы осознаете, что вдвоем вы станете думать, как один, потому что один – это отражение другого, как те олени, которых он рисует на стене, в то время как ты на другой стене своей рукой чертишь его силуэт и продолжаешь свою песнь, пытаясь выразить непривычными словами: «это – ты, потому что это – я, потому что мы вместе, и потому что только ты и я сможем сделать то, что мы собираемся делать».

Каждый день вы будете ходить искать острые камушки или камни побольше, которые можно расколоть, а осколки унести в пещеру и заточить.

Вы будете искать останки животных, ибо равнина – это огромное кладбище, и добывать из них то, что всегда оставляют другие животные: мозговую кость, которую затем не-эль нагревает и достает из нее мозг – еду, известную только вам двоим, ведь другим животным не суждено ее отведать.

Вы будете собирать листья и травы, пригодные в пищу и для лечения от лихорадки, головной боли и разных хворей, а также чтобы подтираться или останавливать кровь – всему этому научил тебя он, хотя именно он будет возвращаться домой, раненный в битвах, о которых тебе ничего не расскажет, в то время как ты все реже станешь покидать пещеру.

Однажды у тебя прекратятся обычные кровотечения при убывающей луне, и не-эль сядет рядом с тобой и протянет тебе открытые ладони, говоря, что он здесь, чтобы помочь тебе. Все будет хорошо. Легче легкого.

И наступят холодные длинные ночи, и все, что прежде добывалось движением, теперь достигалось благодаря отдыху и ночной тишине.

Вы научитесь жить, не разлучаясь ни на минуту, и радоваться, что проводите ночи в объятиях друг друга, давая выход своему ликованию от того, что вы вместе.

«О мерикариу! О мерикариба!»

Не-эль полюбит класть голову на твой округлившийся живот.

Он скажет, что скоро появится еще один голос.

Голоса обоих постепенно приобретут различные оттенки, потому что и любовь станет меняться, и зов плоти будет уже другим, и все это нужно будет выражать иными, разнообразными голосами.

Появятся новые песни, они будут нарастать, становясь все более громкими и свободными, пока в них не сольются воедино наслаждение и желание.

Уже не будет различия между необходимостью и пением.

Теперь не-эль должен будет выходить из пещеры один, а тебе необходимость искать пищу станет казаться разлукой, которая опять возвращает тебя в немоту, так ты ему и скажешь, а он ответит, что должен хранить молчание во время охоты. Но во время этих вылазок его сопровождает пение птиц, да и вообще мир полон звуков, криков и жалоб.

«Но в моих ушах всегда звучит твой голос, а-нель».

Он расскажет тебе, что ловит рыбу на берегу моря, но вода постепенно отступает, и ему с каждым разом приходится ходить все дальше, чтобы собирать моллюсков и устриц. Очень скоро он уже сможет добраться до другой земли, которая казалась такой далекой и туманной, когда он смотрел на нее с берега, поблизости от которого резвились смертоносные рыбы. А сейчас уже не кажется, сейчас далекое приближается.