Умереть от любви, или Пианино для господина Ш. - Анна Дубчак

– О чем вы?

– О том же. Это вам только кажется, что на дворе демократия. Все осталось на своих местах: железные псы стерегут нас и следят за каждым нашим шагом. Если бы с Жуковыми было все так просто… Ну, разбились в машине трое, трагедия, да, но похоронили бы их зато по-человечески. А так – ни тебе могилы, ни родственников, которые хотя бы несколько дней пожили в их квартире, чтобы собрать поминки, уважить людей… А здесь – тишина. Почему? Потому что выехали они на белой «Волге» – ведь Валька к тому времени стал Валентином Сергеевичем, заместителем директора номерного завода, и купил новую машину, – а разбились почему-то на черной. Вот и спрашивается: а куда же делась белая «Волга»?

– И куда же?

– А никто ничего не знает.

– И вы? Неужели у вас тоже нет никаких версий или подозрений, ведь вы же знали Валентина Сергеевича?

– Мои подозрения останутся при мне. Без фактов это лишь пустой звук. Но если вам повезет и вы вычислите одного человека, тогда я вам помогу. Но не раньше.

– Вы говорите загадками, а их у меня и так целый ворох. Поступайте так, как вам подсказывает совесть. Еще раз спасибо за все. И если вы не против, я все же встречусь с вашей женой и поговорю с ней.

– Да, конечно, она наверняка расскажет вам что-то интересное о Лене. От себя добавлю только, что она была необыкновенно красивой женщиной и ее руки добивался не один мужчина.

– Но ведь она вышла замуж за Жукова…

– Это тоже отдельная история. Вы извините, но мне пора идти. Успеха вам.

«Какой странный этот Филимонов», – думала Наталия, садясь в машину. Она свернула в первый же переулок и, как по мелкой речушке, покатила по залитой дождевой водой улочке в сторону железнодорожного моста, возле которого на улице Радищева и жили Жуковы. Она остановилась около четырехэтажного дома из красного кирпича, построенного наверняка немцами, если судить по архитектуре и тому, что этому дому было уже более ста лет, а смотрелся он как только что выстроенный. «Радищева, 5, квартира 4». Этот дом тоже принадлежал к числу элитных, поскольку почти на каждом этаже, как и в доме, где жил Родионов, было всего по одной квартире. Однако на четвертом этаже квартир было две. Та, что интересовала Наталию, находилась справа. Высокая массивная дверь, обитая несовременным рыжим дерматином и тускло мерцавшая в полумраке подъезда некогда блестящими обойными гвоздями с золочеными шляпками, наводила на мысль, что хозяева привыкли жить по старинке, не утруждая себя евродизайном и, очевидно, не боясь воров: судя по нише, которую занимала дверь, вторую ставить пока не собирались. Наталия позвонила. Но на звонок вышла соседка, мрачная старуха, похожая на ведьму, и с удивлением воззрилась на Наталию.

– Вы к кому? – прошамкала она.

Наталия подумала, что ей лет девяносто, не меньше. Напудренная мумия в черном платье, висевшем на ней, как на вешалке.

– Здесь жили мои знакомые. Я бы хотела поговорить с хозяевами. Вы не знаете случаем, кто там живет?

– Знаю. Никто. – Ее речевой аппарат был безнадежно неисправен. Казалось, ей стоит огромного труда открывать рот и издавать вообще какие-либо звуки.

– Совсем?

– Совсем.

– И давно?

– Давно. Сто лет. В обед.

– Но почему?

– Хотите чаю? – неожиданно произнесла старуха, и в глазах у нее загорелся живой огонек. Похоже было, что человеческие существа не часто заглядывали в эти партийно-номенклатурные хоромы, хозяйкой которых, во всяком случае на этом этаже, являлась сия раритетная дама.

– С удовольствием, – сказала Наталия, заранее предчувствуя ту горьковато-лекарственную атмосферу затхлости и старости, в которую ей придется окунуться, чтобы выпить густого чаю на травах и погрызть черствые глазированные пряники. Но соседка могла что-то знать, кроме того, на улице шел дождь, и глоток горячего чая мог согреть не только внутренности, но и душу. Но, оказавшись в квартире, Наталия поняла, что ошиблась. Окна в огромной гостиной, обставленной современной мебелью, были распахнуты. Пахло свежестью и розами, огромный букет которых стоял в большой напольной вазе. Красные розы и белая ваза. Откуда эта роскошь? Ведь такой букет стоил немалых денег.

– Я вас обманула насчет чаю, – проговорила хозяйка, трясущейся рукой указывая Наталии на глубокое, обитое золотистым бархатом кресло. – Разумеется, он у меня есть, но в это время я предпочитаю выпить что-нибудь покрепче. Джин, например, или нашу лимонную водочку. У меня есть превосходный балык и немного черной икры. Красная, к сожалению, кончилась. Я вижу, что вы удивлены? Удивляйтесь. Мне скоро девяносто пять, а я еще живу. И на тот свет пока не собираюсь.

– Вы живете одна?

– Конечно. Я всю жизнь живу одна. Мне никто не указ.

– Но кто-то же вам помогает?

– Да. Приходит Настя, домработница. Но она не дождется моей смерти. Договор хотела составить об опекунстве, уходе и прочей дребедени. Я ей сказала: «Настя, не дождешься…» Вы же слышали такой анекдот про старого еврея? Это и про меня, хотя я не еврейка. Но тоже умная и люблю вкусно поесть. Так как насчет джина?

– Не могу, я за рулем.

– Ну тогда чашку кофе, идет? Вас как зовут?

– Наташа.

– Вот как? И меня Наташа. Наталия Петровна Бланш.

– Бланш? Так вы сестра Елизаветы Максимовны?

– Нет, деточка, я ее мама.

Наталия была потрясена. Елизавета Максимовна Бланш, директор ее музыкальной школы, была уже лет двадцать как на пенсии. Мать и дочь были совершенно не похожи. Елизавета Максимовна была маленькая, сухонькая и вся в белоснежных буклях. Наталия же Петровна, напротив, была женщиной высокой, статной и как будто бы смуглой, с серебряными волосами, забранными на затылке.

– А Дора – ваша внучка?

– Не хочу о ней даже слышать. У меня с ней конфликт. И давно. Она хотела перебраться с мужем в эту квартиру, а я, представьте себе, не умерла, как она ожидала. Не оправдала, так сказать, ее доверия. Не люблю корыстных людей. Я сама заработала эту квартиру, много концертировала.

– Вы пианистка?

– Угадали.

Наталия ожидала, что Бланш начнет ворошить сейчас старые афиши и в прямом смысле пускать пыль в глаза, но ничего подобного не случилось. Очевидно, эта женщина вышла из того возраста, когда себя ведут подобным образом. Она была выше всего мелочного и амбициозного. Судя по тому образу жизни, который она вела, эта женщина окружила себя роскошью и жила каждым днем, поедая икру и запивая ее джином. И наверняка была по-своему счастлива.

– Вы сказали, что в соседней квартире никто не живет. Но почему?

– А потому что я не хочу.

– А при чем здесь, извините, вы?

– Это теперь моя квартира. Я купила ее. Сначала она, да, была государственной и все такое прочее… Но у меня была еще одна квартира, на Набережной, и ничуть не хуже этой. Вот тогда-то я и поменяла ту, что на Набережной, на эту. А вот здесь жил мой покойный муж. Он умер, оставив мне ее. И таким образом у меня получилось две квартиры на одной лестничной клетке. Знаете, очень удобно.