Искатель. 2014. Выпуск №3 - Людмила Малёваная

Нет, так, стоп, вдруг осенило меня, минуточку, что-то тут не сходится!

Почему я ничего не знал об усыпленном субе?! Ведь так не делается! Это должно было отразиться в моих документах. И куда могла исчезнуть со скулового маркера позиция провинившейся личности с затемненным именем? Кроме того, всем остальным субам полагалось заплатить денежные штрафы или отработать их в переводе на часы. Но никто из них не помнил про отработку, а все зарплаты остались нетронутыми… почему?..

Я еще долго сидел, пытаясь придумать всему, что со мной происходило, какое-нибудь логичное объяснение, но ничего не выходило, и в конце концов так и уснул перед виртэком инфокома.

Когда будильник выдернул меня из глубокого сна без сновидений, я с трудом заставил себя подняться и, кое-как распрямив затекшее от сидячего положения тело, медленно, шаркая, как зомби, отправился выполнять работу Степана.

Лютая скука уборки помещений Цева вместо того, чтобы способствовать размышлениям (так я полагал, настраивая себя на это малоприятное занятие), неожиданно, напротив, ввергла меня в состояние почти полного безмыслия.

Я автоматически возил швабройку по полу, и под ее тихое жужжание мое усталое, сознание, видимо, воспользовалось возможностью отдохнуть и просто уснуло, предоставив телу действовать, как ему заблагорассудится.

Иначе как объяснить, что спустя полчаса я обнаружил себя тремя этажами выше, возле комнаты, где вовсе не должен был убираться?

— Эй! Ты кто?

Я обернулся.

Возле одной из дверей с противоположной стороны коридора стоял мужик в белом халате, видно, его окрик и заставил меня очнуться.

— У-у-уборщик, — ответил я и, увидев свою швабройку и тележку брошенными возле лифта, дернулся к ним, как утопающий к спасательному кругу.

— Стоять! — властно гаркнул мужик и решительным шагом направился ко мне.

Я послушно замер, слушая, как стучит в висках кровь. Что-то подсказывало мне, что скрыться не стоит и пытаться, к тому же сердце билось так часто, словно я уже пробежал не меньше километра. Я медленно, без резких движений повернулся к двери. Номер 501. Фрик меня разукрась, как я здесь очутился?

— Что ты тут делал?

— Я… тут…

Мужик тем временем уже подошел ко мне вплотную.

— Мой универсальный ключ почему-то не действует, — неожиданно для самого себя вдруг выдал я, доставая из кармана карточку, а затем, повинуясь неосознанному порыву, подскочил к двери и сунул ее в прорезь. Дверь, разумеется, не открылась.

— Ты хочешь сказать, что должен здесь убираться?

— Ну да, — кивнул я (а что мне еще оставалось?).

— Документы покажи!

Я достал удостоверение, а мужик мобиком.

— Это Жарихвазов, — сказал он, нацепив ком на ухо. — У меня тут уборщик Степан Кораблев, проверьте. Жду.

— Мой участок с двести первого по четыреста сорок пятый! — громко отрапортовал я, чтобы показать, что ничего не скрываю.

— А здесь ты как оказался?

— Приехал на лифте. Я всегда сразу приезжаю на четвертый этаж, потому что лучше ведь сверху начинать…

Мужик махнул рукой, приказывая заткнуться. Я умолк, а он, выслушав, что ему сказали по мобикому, заявил:

— У тебя этажи со второго по четвертый.

— Ну да. Я ж так и говорю! Что всегда начинаю с четвертого, а потом спускаюсь…

— Так почему же ты тогда здесь, на пятом?

— Как на пятом? — Я вытаращил глаза.

Мужик ткнул пальцем в сторону цифры на стене.

— Так это пятый?! — вскричал я. — Черт! Так вот почему мой универсальный ключ дверь-то не открывал! — Я хлопнул себя по лбу и рассмеялся, причем, к собственному удивлению, весьма натурально.

— А ну, хватит! — Мужик схватил меня за локоть и больно стиснул руку. — Что ты мне здесь комедию ломаешь?

— Слушайте, Вит, — затараторил я, глядя на его скумар честными, широко открытыми глазами свободного от мыслей дебила, — не знаю, как ваше полное имя-отчество, извините, но я ничего не ломаю, я убираюсь! Правда! Я ехал на четвертый! Может, случайно не ту кнопку нажал?..

— Ты что, не видел, какой этаж горит, когда выходил?

— Нет, я не посмотрел, я тележку толкал…

То ли потому что мне так хорошо удалось изобразить тупого поломойку, то ли из-за того, что сказали мужику по кому (в конце концов, у Степы Кораблева ведь никогда не было ни нарушений, ни нареканий), но он меня отпустил.

Пока я мыл три положенных этажа, мысли все время вертелись вокруг двери, около которой меня застукали. Номер 501. Что же за ней такое? Наверняка что-то для меня важное, разя пришел гуда и состоянии транса, спонтанно порожденном усталостью и недосыпанием. Возможно, мне удастся даже найти ключ к этой двери, если вызвать этот транс снова, но при этом нужен кто-то, кто расскажет потом все, что я буду делать, чтобы снова не впаяться, как сегодня, ибо второй раз мне это с рук вряд ли сойдет. Где же мне взять надежного человека?..

Я нс спеша перебирал в памяти всех, кого знали мои бывшие субы, и все отчетливей понимал, что у меня нет такого человека.

Были хорошие знакомые, с которыми необременительно поболтать о том о сем, приятели, с кем неплохо сходить в визиошку и пропустить по стаканчику, девчонки, с которыми отлично можно развлечься… но все они не годились на роль настоящего друга, кому легко и не страшно полностью довериться…

Когда я вдруг ясно осознал, что у меня никого нет, навалилось такое ощущение всеобъемлющего одиночества, что руки вдруг ослабли и швабройка с грохотом опрокинулась на пол. Моющая часть продолжала вращаться, бестолково рассекая воздух и зря разбрызгивая мыльную воду, я смотрел на нее и словно видел свою жизнь, такую же бессмысленно кружалую, очень деятельную, но никому на свете, даже себе самому не нужную. Ни настоящего дома, ни друзей, ни цели… В груди стало больно.

Боль! Я наклонился, поднял швабройку и принялся возить ею по полу. Мы все избегали боли, подумал я. Потому и расщеплялись. Чтобы легко переносить стрессы, работать по девяносто часов в неделю и всегда быть сполна удовлетворенными тем, что имеем, не мучаясь от мысли, что кто-то лучше нас. Никто не был лучше, просто у одних было больше субов, у других меньше. Порой попадались такие сложные, замороченные индивидуумы, количество субличностей которых доходило до сотни, но это было большой редкостью. В основном, требовалось около пятнадцати «я», чтобы сделать человека счастливой единицей трудолюбивого общества. А мне вот понадобилось всего девять…

Да, я был простым парнем с маленьким количеством субов, может, поэтому у меня и после синтеза легко получалось притворяться ими…