Падшие - Лорен Кейт

— Мне жаль, — отозвалась Люс, тоже понизив голос.

Значит, кто-то еще здесь знает, каково это — пережить серьезную утрату.

— Да ничего, — сказала Пени, выдавливая на ладонь кондиционер. — На самом деле это хорошая школа. Мне здесь очень нравится.

Люс невольно вскинулась, так что брызги из-под крана разлетелись по всей уборной.

— Ты уверена, что не сумасшедшая? — поддразнила она Пени.

— Шучу. Терпеть ее не могу. Здесь просто ужасно.

— Но ты не в состоянии убраться отсюда, — с любопытством уточнила Люс, склоняя голову набок.

Пени прикусила губу.

— Знаю, это ненормально, но даже если бы я не застряла тут с Юделлом, я бы не смогла. Мой папа здесь. А он — это все, что у меня есть.

Она кивнула в сторону невидимого отсюда кладбища.

— Тогда, думаю, у тебя есть больше, чем у многих других в этой школе, — заметила Люс, вспомнив об Арриане.

Мысли Люс вернулись к тому, как девочка сжала ее ладонь во дворе, к отчаянному выражению голубых глаз, когда она выпрашивала у Люс обещание, что та заглянет к ней вечером.

— С ней все будет в порядке, — заверила Пенн. — Что ж это за понедельник, если Арриану не отправляют в лазарет после припадка.

— Это был не припадок, — возразила Люс. — Это браслет. Я видела. Он бил ее током.

— Здесь, в Мече и Кресте, понятие припадка довольно расплывчатое. Помнишь своего нового врага, Молли? Ей случалось закатывать прямо-таки легендарные припадки. Ходят слухи, что ей собираются сменить лекарства. Надеюсь, ты получишь удовольствие пронаблюдать хотя бы один занятный срыв, прежде чем они это сделают.

Информированность ее новой знакомой была на высоте. Люс пришло на ум спросить, что за история вышла с Дэниелом, но, возможно, ее непонятный интерес к мальчику стоит ограничить одними только необходимыми сведениями. По крайней мере, до тех пор, пока она сама во всем не разберется.

Пенн принялась выжимать воду из ее волос.

— Вот и все, — заключила она. — Думаю, ты наконец-то рассталась с мясной подливкой.

Люс посмотрелась в зеркало и взъерошила волосы. Пенн была права. Помимо душевных шрамов и боли в правой ступне не осталось ни единого свидетельства ее стычки с Молли.

— Остается только радоваться, что у тебя короткие волосы, — заметила Пенн. — Если бы они по-прежнему оставались такими длинными, как на фотографии в личном деле, возиться бы пришлось намного дольше.

Люс вытаращилась на нее.

— А за тобой стоит внимательно приглядывать.

Пенн взяла ее под руку и направилась к выходу из уборной.

— Не задевай меня, и никто не пострадает.

Люс встревожено покосилась на нее, но лицо новой знакомой оставалось непроницаемым.

— Ты же шутишь? — уточнила Люс.

Пенн неожиданно весело улыбнулась.

— Идем же, нам пора в класс. Разве ты не рада, что после обеда у нас совместные занятия?

Люс рассмеялась.

— И когда ты перестанешь все обо мне знать?

— В обозримом будущем — никогда, — ответила Пенн, увлекая ее вдоль по коридору к шлакоблочному учебному корпусу. — Обещаю, скоро ты войдешь во вкус. Я весьма могущественный друг.

3

НАДВИГАЮЩАЯСЯ ТЬМА

Люс тащилась по извилистому и промозглому коридору общежития, волоча за собой красную спортивную сумку с оборванной лямкой. Стены здесь цветом напоминали пыльную классную доску, и повсюду царила странная тишина, за исключением нудного гудения желтоватых ламп дневного света, свисающих с протекшего панельного потолка.

В основном Люс удивляло количество закрытых дверей. В Довере она все время тосковала по уединению, по передышке от вечеринок на весь коридор, которые могли вспыхнуть в любой час дня и ночи. Нельзя было дойти до своей комнаты, не споткнувшись о сборище девиц в одинаковых джинсах, усевшихся по-турецки в кружок, или целующуюся парочку, прижавшуюся к стене.

Но в Мече и Кресте… либо все уже успели приняться за свои тридцатистраничные рефераты, либо здешний формат общественной жизни предполагал встречи за закрытыми дверями.

Которые, если уж на то пошло, сами по себе представляли занимательное зрелище. Если учащиеся Меча и Креста проявляли изобретательность в нарушении формы одежды, то, благоустраивая личное пространство, они заходили в самовыражении куда дальше. Люс уже успела миновать дверной проем, скрытый занавеской из бус, и еще один, с реагирующим на движение ковриком, который порекомендовал ей «проходить к черту мимо».

Остановилась она перед единственной ничем не примечательной дверью в здании. Комната 63. Дом, горький дом. Она пошарила в поисках ключа в переднем кармане школьного рюкзачка, набрала в грудь побольше воздуха и отперла дверь в свою тюремную камеру.

Камера оказалась далеко не ужасной. Или, возможно, не такой ужасной, как ожидала Люс. Здесь было приличных размеров окно, приоткрытое, чтобы впустить в помещение сравнительно прохладный вечерний воздух. А за стальной решеткой простиралась озаренная луной школьная территория, вид по-своему приятный, когда не задумываешься о лежащем чуть дальше кладбище. В комнате имелся платяной шкаф и маленькая раковина, парта для занятий — если вдуматься, печальнее всего выглядело ее собственное отражение, которое Люс краем глаза заметила в зеркале у двери.

Она поспешно отвернулась, слишком хорошо зная, что увидит там. Лицо кажется усталым и измученным. Карие глаза покраснели от напряжения. Волосы похожи на шерсть их истеричного карликового пуделя после ливня. Свитер Пенн висит на ней, словно мешок. Вечерние занятия оказались не лучше утренних — главным образом в связи с тем, что сбылся худший из ее страхов: вся школа уже начала звать ее Котлетой. И к несчастью, похоже на то, что прозвище станет не менее липучим, чем кушанье, в честь которого оно было дано.

Ей хотелось распаковать вещи, превратить типовую комнату 63 в собственное жилье, куда она сможет забиться, когда ей потребуется покой. Но ей хватило сил лишь расстегнуть молнию на сумке, прежде чем, сдавшись, рухнуть на нерасстеленную кровать. До дома было так далеко. Его беленая, на расшатанных петлях задняя дверь осталась всего в двадцати двух минутах езды от заржавленных, кованого чугуна ворот Меча и Креста, но с тем же успехом между ними могло быть и двадцать два года.

Первую половину утренней молчаливой поездки с родителями окрестности выглядели похожими друг на друга: сонные южные предместья, заселенные средним классом. Затем дорога поднялась на насыпь, свернув к побережью, а местность начала становиться все более и более топкой. Заросли мангровых деревьев отметили собой въезд на заболоченные земли, но вскоре закончились и они. Последние десять миль дороги к школе Меча и Креста оказались гнетущими. Серовато-бурые, безликие, заброшенные места. Дома, в Тандерболте, горожане часто шутили о незабываемой гнилостной вони в этих краях: ты понимаешь, что побывал в топях, когда твоя машина начинает попахивать или плеваться грязью.