Гангутский бой - Валерий Прохватилов

Отступать, тем не менее, было некуда. Да и могли Апраксин ослушаться — не выполнить государева указа?

Любекера же ещё и флот поддерживал с моря. Мощный парусный флот. Это против нашего-то, где всего в то время насчитывалось с дюжину кораблей да несколько бригантин.

Разумеется. Любекер, в виду Кроншлота стоявший, чувствовал себя хозяином положения. Сказано, мол, Петербург разрушить — разрушу… И хотя солдаты его голодали, оторванные нашими стараниями от продовольственных баз, генерал уверял их, что в Петербурге они своё наверстают.

Тут-то, однако, и произошло вскоре событие, из-за которого всё для шведов с ног на голову внезапно перевернулось.

Разгромил Любекер в стычке короткой небольшой один русский отряд заградительный. На болота вынудил его отступить. Быстро отступал отряд — обоз бросил. А в обозе том, между прочим, кроме мешков с горохом, гречи да солонины, да сухарей, шкатулочка отыскалась — лаковая, резная, изящной голландской работы. А в шкатулке — письмо. Адмирал Апраксин просил в письме командира разгромленного отряда генерала Фризера продержаться ещё хотя бы несколько дней. Было ясно из текста, что сам Апраксин идёт сюда, Петербургу на помощь, с многотысячным войском и с пушечной конной тягой.

Эти столь удачно захваченные известия Любекер даже и обсуждать не стал на совете: мигом войско своё храброе поворотил, объявив посадку на корабли. Отходили корабли один за другим, курс беря на Финляндию. А когда уже на берегу осталось несколько батальонов, наблюдавший из «секрета» Апраксин уничтожил их одним коротким ударом. Более тысячи шведов осталось навеки лежать на топком том берегу.

А письмо-то Апраксина, подытоживал Рябов, оказалось фальшивым. Хитростью оно было военной. Специально подсунуто было в обоз, чтобы Любекера пугнуть. Не было сил таких у Апраксина в том году, о которых в письме говорилось. Многотысячного корпуса то есть.

Но зато смекалка — была…

Много ещё в тот вечер звучало историй солдатских, невыдуманных, у походных костров. Дух они боевой поднимали, душу грели по-своему. Кое-где и песня порой звучала — протяжная, навевающая привычную грусть.

Наконец капитан Бакеев всех обошёл, приказал спать ложиться. Ранний завтра подъём в русском лагере ожидался не по распорядку. Да и день предстоял войскам трудный, решающий. Надо было силы беречь.

Пётр поднялся в тот день рано, едва забрезжил рассвет. Только-только начинал светиться слегка дальний край неба.

Около трёх часов утра, несмотря на сильный туман. Пётр уже обозревал в мощную подзорную трубу позиции шведов, отбуксировавших за ночь все свои корабли на самую глубину, — к тому месту, где вчера прорвались русские галеры и скампавеи. Даже малым гребным судам, оставшимся у берега в одиночестве довольно опасном, приказал Ватранг присоединиться к главным силам своего флота. Что они охотно исполнили.

В шахматном порядке, в два ряда, стояли теперь шведские корабли, настороженно глядящие жерлами многих пушек в сторону полуострова Нечего было и думать сегодня обойти их мористее — настолько далеко уходила в море эта двойная заградительная степа.

Ровно в три часа утра Пётр созвал экстренный военный совет. Коротко объяснил суть замысла своего. По всем признакам получалось, что воистину пришёл он наконец, долгожданный тот день…

Ровно в четыре часа утра русские галеры уже были выстроены походной колонной.

— Недогадлив нынче Ватранг, — насмешливо сказал Пётр, — несмекалист. В наших силах сегодня ещё один памятный урок ему преподать.

И с галеры своей флагманской дал сигнал к выступлению.

Вёсла разом вспенили воду.

И-и р-раз!

Русские галеры пошли на этот раз вдоль берега — там, где, сам того не желая, оставил им вполне безопасную дорогу Ватранг. Где он снова их сегодня не ждал. Сдвинув в море суда, Ватранг освободил побережье.

Всё опять повторилось. И ядра свистели, не причиняя русским никакого вреда, и корабли буксировать при помощи шлюпок — теперь уже ближе к берегу — пытался Ватранг — всё оказалось бесполезным. Только одна русская галера, слишком близко к берегу шедшая, села на камни… Но экипаж с неё был тут же полностью снят: быстро подошла на помощь галера Бакеева.

Остальные галеры прошли под берегом беспрепятственно и скрылись за мысом.

Там опять начинались шхеры.

Снова штиль на море стал союзником русских войск.

Таким образом всё задуманное малому русскому галерному флоту полностью удалось: не без хитрости миновали галеры то единственное опасное для похода место — мыс Гангут, — где еще год назад шведы остановили корабли адмирала Боциса. Обойдя «большую» воду, где стоял недвижно Ватранг, русские галеры вновь вошли в шхеры, расположенные за мысом. А отсюда уж путь прямой открывался на Або, на Аландские острова, и далее, к берегам Швеции.

Надо было до конца использовать удачно начавшийся день, и Пётр без промедления направил свою галеру к отряду капитана-командора Змаевича. Видно, не терпелось ему самому убедиться: надежно ли Эреншельд с кораблями своими заперт и бухте Ридакс?

Через несколько часов началось первое в истории крупное сражение между русским и шведским флотом…

13. ГАНГУТСКИЙ ТРИУМФ

аутбенахт Эреншельд с отрядом своим попал в положение совершенно безвыходное. Это было ясно теперь, после столь блистательного прорыва русских галер, и Петру, и Ватрангу, и самому Эреншельду.

Корабли Ватранга, скованные штилем, стояли в прежней позиции. Помочь сейчас Эреншельду они ничем не могли.

Гордый «Элефант», название которого по-русски переводилось как «Слон», в окружении шести галер и трёх шхерботов по-прежнему находился в бухте Рилакс, нацелив пушки на бывшую переволоку. Бесполезно было теперь русских оттуда ждать: цель свою основную переволоки уже выполнила, приманив Эреншельда, и Пётр распорядился строительство её прекратить.

Шведские корабли были надёжно заперты в бухте. Огромный «Элефапт» и вправду оказался неповоротлив, как слон. Шведам оставалось только или сдаться, или с честью погибнуть.

Начали готовиться к обороне.

Эреншельд развернул «Элефанта» на вёслах и поставил посередине бухты. По три галеры встали справа и слева. Три шхербота заняли оборону в тылу. Схема обороны была классической и напоминала по смыслу схемы легендарных построений флотов древности.

Было ясно пока одно: шведы приготовились дорого отдать жизнь…

Пётр с галеры своей смотрел на эти перестроения и прикидывал в уме направление главного удара.

Атаковать в подобных условиях можно было только в лоб.

Шведские корабли стоили не в ровную линию, а полумесяцем, вогнутая сторона которого обращена была к русским галерам. Это давало Эреншельду выгоднейшую возможность сосредоточить весь огонь в центре. Обойти же полумесяц с флангов возможным не представлялось, так как строй кораблей Эреншельда занимал практически всю ширину бухты, до берегов.

Пётр хотел сначала подтянуть по суше батареи князя Голицына, чтобы с берега, из пушек, разгромить корабли. Но потом вспомнил, что вскоре может кончиться штиль на море и тогда на помощь отряду Эреншельда придёт Ватранг. Это было бы губительно для русских галер.

Тут раздумья Петра были неожиданно прерваны. Посыльный передал ему депешу от капитана-командора Змаевича. В ней сообщалось, что от Аландских островов шёл к Гангуту ещё один шведский отряд — шаутбенахта Таубе — в составе одного фрегата, пяти галер и шести шхерботов. Увидав русские галеры, шаутбенахт Таубе, не доходя до Ватранга, развернулся и увёл свои корабли обратно, в сторону Швеции.

Трудно было ожидать сегодня большей удачи!

Надо было действовать, не теряя ни времени, ми сложившихся преимуществ. Всё-таки девяносто восемь галер против фрегата, шести галер, трёх шхерботов…

Надо атаковать!

Сложность заключалась в том, что шведские галеры были значительно крупнее русских: они имели более высокие борта и на каждой из них было установлено по четырнадцать пушек — против русской одной.

И с другой стороны: очень узкими были в этом месте проливы. В один ряд. развернувшись по фронту, только двадцать три галеры могли одновременно шведов атаковать. А всего расклад, стало быть, был таков: двадцать три пушки русских против ста шестнадцати шведских. Все же остальные галеры — только в резерве.

Пётр решил послать к Эреншельду парламентёров. Не хотелось проливать липшей крови в предстоящем сражении. Должен ведь и сам Эреншельд понимать, что положение безнадёжно…

Быстро всё было оформлено, ультиматум составлен, с предложением сдаться безоговорочно, и поставлено конкретное время — двенадцать часов.

Пётр, скрепляя ультиматум печатью, неожиданно широко улыбнулся, разглядев вдруг лицо Ивана Рябова на одной из ближайших галер. Даже подмигнул ему — живой, мол? — и тут же подумал: «Сей солдат мне удачу приносит…» Тут же что-то тихо сказал Апраксину, сидевшему рядом. Тот кивнул.