Лето на крыше - Лена (Елена) Макарова

— У людей ничего не выйдет, если они друг с другом дружно жить не будут, вот этого я никак не могу усвоить.— Петя в сердцах пинает ногой поганку. Теперь он переживает, что мы не взяли с собой Эрика и Мишу. Тут так красиво — серебрится кора тонкоствольного ельника, отчего весь лес кажется бирюзово-серебряным, краснеет земляника на склонах, искрятся на солнце песчаные насыпи.

— Петя, а мы же с тобой дружим?

— Мы-то дружим,— вздыхает Петя.— Мам, как ты думаешь, от человека может пахнуть нечеловеком?— Петя сидит на широком пне, Аня рядом.

— Это как?

— Да так. Если он, например, лентяй, то от него пахнет ленью. Ведь человек должен немного трудиться. Я лично все обдумал: я лентяй и дурак, я не могу стараться.

— Петь, ты не дурак. Это Герка — балда.

Герка — наш четырнадцатилетний сосед, житель веранды большого дома. Он нет-нет да полупливает Петю. За это Аня справедливо его не любит. Да и я не испытываю большой симпатии к этому великовозрастному детине. Он пристает не только к малышам, но и к животным: в кошек кидает камни, Лесси, миролюбивейшую из всех собак, доводит до бешенства. Однажды я видела, как Герка стягивал ошейник на Лессиной шее, а когда Лесси начинала отчаянно скулить, резко отпускал поводок, и Лесси заливалась лаем. Когда я крикнула ему с крыши, чтобы он отстал от собаки, он улыбнулся невиннейшей белозубой улыбкой. «А я что? Я ничего. Мы же играем…» Может, во всем виноват переходный возраст и впоследствии Гера станет хорошим человеком, но нам, к сожалению, довелось познакомиться с ним в этот не лучший период его жизни.

— А ты хоть знаешь, что означает слово «балда»? — Петя обнимает Аню за плечи. Так они уютно пристроились вдвоем на пенечке, что и идти никуда неохота.

— Балда — это значит великий дурак. А ты. Петь, великий мудрец.— Аня заливается басовитым смехом.— Я так смеюсь, что у меня ум в голове трещит,— стучит она кулачком по своему выпуклому, с накатом, лбу.

Черника в лесу на редкость крупная.

— Как вишня,— показывает Аня Пете крупную ягоду.

— А у меня, как слива,— не отстает от сестры Петя.— Давай собирать. А то мама сварит варенье, а тебе не даст.

— Даст.— Аня не охотник до сборов. В этом смысле она в отца.

— Нет, не даст. Ты же не хочешь нам помогать.

— Ну, Петь…

— Вот и варенья не получишь.

— Хватит вам,— прерываю я перебранку. Аня расплачется, потом утешай ее. Лень, по чести сказать.— Ищи пока грибы. Грибы нам тоже нужны.

— Вот, Петь, я буду искать грибы. Понял? Петя с завистью глядит вслед сестре.

— Добери банку и хватит,— говорю я. Банка-то у него уже почти полная.

Аня несет шишку.— Можно, я буду в корзинку все свои «любимости» класть?

Дети бродят около меня, Петя боится заблудиться. Отойдет на два шага и уже кричит «мама».

Однажды он потерялся на аэродроме в Симферополе. Когда он нашелся и я прибежала за ним в комнату милиции, он был весь в слезах. Милиционер распекал меня, и Пете было стыдно. С тех пор он боится отстать от меня, потеряться.

— Ань, а давай играть в вопросы и ответы.— Петя садится рядом со мной, обирает куст, Аня рядом.

— Кто ты такая?

— Аня.

— Что ты любишь есть?

— Мороженое.

— Что ты больше всего любишь пить?

— Лимонад.

— Какую ты больше всего любишь носить одежду?

— Бархатную рубашку, бархатные брюки и кеды. (Все с Пети, потому и любимое.)

— Какую ты игрушку больше всего любишь?

— Яшку-обезьянку.

— Кто у тебя любимый друг?

— Ты, Петя.

— Что ты больше всего любишь рисовать?

— Мышку.

— Что ты больше всего любишь делать, когда на улице дождь?

— Куличики.

— А когда солнце?

— Сыпать сухой песок.

— Ну ты, Ань, молодец, так быстро отвечаешь, прямо не задумываешься.

Дети носят сучки, еловые ветки, складывают все это на песчаном холме — там безопасно,— разжигают костер. Пламя озаряет лица маленьких огнепоклонников. Насадив на прутики половинки рогалика, они жарят их над огнем.

Подрумянили — несут мне.

— Попробуй, какая вкуснятина. А если яблоко спечь? Петь, это будет точно вкуснятина.

— И чего мы не взяли из дому «Определитель растений»! — в какой раз сокрушается Петя.— Сколько растений, а мы не знаем, как они называются.

— Напиши папе, он привезет.

— Ну ты мыслечит! Я как раз и подумал это сделать! Костер догорел, мы засыпали угли песком.

— Мам, все-таки мы у тебя добытчики,— гордится Петя. Мы набрели на пригорок маслят.— А как ты считаешь, человек мог бы никого не убивать из зверей, есть только то, что растет в лесу?

Вопрос на засыпку. Если рассказать Пете, что в Индии корова — священное животное, индусы с голоду будут помирать, а корову не тронут, что Лев Толстой, Ганди и множество их последователей были вегетарианцами, он перестанет есть мясо. А он и без того щуплый, маленький. Побеждает материнский эгоизм, и я плету что-то маловразумительное о том, насколько необходимо мясо растущему организму.

— Мам, я все пропустил. Пока ты говорила, я папе стихи сочинял. Записную книжку, скорей!

— Если хочешь, прочти.— Петя подает мне записную книжку. Страница исписана строчками. Почерк такой, словно он никогда не учился в школе.— Читай про себя. Это так, рифмы. Не вышло.

«Не всегда я тобою любим, но всегда буду твоим. Не всегда ты доволен мной, ведь порой начинается бой, и морской, и сухой, и такой, вот пишу тебе стихи я, дома чтоб не случилась стихия, в общем, пока, заканчивается рука. Пишу еще стихотворенье — Петрушиной руки творенье. Как ты живешь, мой давний друг? И что творится там вокруг? Тут купайся целый день, если только болезнь не придет и в больницу не увезет. А если тебе повезет, плескайся, играйся, но только не тони, вот это уж ни-ни. Пап, привези «Определитель растений»!

— А я спать днем буду? — спрашивает Аня.

— Сегодня не будешь.

— Это хорошо,— кивает она, а глаза-то сонные. Можно уложить ее на берегу, в дюнах, тряпок у нас с собой полно, благо, пока не пригодились — дождь прошел стороной. К морю мы идем долго, перебираемся с холма на холм.

— Копченой рыбой пахнет,— тянет Петя носом. Дети устали, проголодались, просят пить. А где возьмешь питье? Магазин закрыт, до остановки автобуса километра полтора, не меньше. Что если добраться до коптильни? До трубы рыбзавода метров триста по берегу.

Пока дошли до коптильни, Анька вся изнылась. Наши муки были не напрасны — рыбаки напоили детей, вдобавок подарили нам три копченые трески, да еще извинялись, что хлеба нет.

— Какие добрые! — в голос восхищаются дети.— Мы сидим в лодке, около коптильни, едим рыбу.— А можно есть вместе с кожей? — спрашивает Аня.

— Мам, а ты помнишь, как в «Золотой лихорадке» Чарли Чаплин шнурки ел и каждый гвоздик обсасывал? Мы сейчас в точности напоминаем эту картину.

— Нам рыбаки это дали прямо без денег, правда. Петь? Петя кивает. Он уплетает рыбу и не может вымолвить слова. Переводит дух, говорит

— Я когда вырасту, стихи писать не буду. А пойду моряком во флот. Деньги-то надо зарабатывать.

Недоволен своим сочинением, сердится на себя. Хотел сочинить прошение в стихотворной форме, а вышло не то.

Всю обратную дорогу дети поют.«Саве ву планте ле шу!» — запевает Петя.«А ля моде, а ля моде»,— вторит Аня.Оба сияют — учитель и ученица. Много ли им надо?!ГЛАВНАЯ МЫСЛЬПетя укладывает Аню спать. Я мою посуду.

— Все. Спит.

— Ты тоже ложись.

— Сейчас. Мам, я сначала стал ее гладить, как ты меня, когда я был маленьким. Но потом понял, что так она не заснет — у нее нет привычки к глажке. Тогда я стал петь ей: «Рыбки уснули в пруду», как мне папа пел за шторкой. Я не пел, конечно, а говорил про себя, но что-то слышалось. Мне папа так пел, когда я хотел спать только у окна. Чтобы если проснусь ночью, то посмотрю в окно на звезды.

— Неужели ты это помнишь?

Петя сегодня весь день тоскует по отцу.

— Я все самое главное в детстве помню. Только не помню, как химический карандаш съел. Мне удалось с легкостью ее уложить потому что я помнил папину песню за шторкой.

— Петь, тебе грустно, что ты вырос и никто тебе не поет песен на ночь?

— Да нет… зато у меня появилась одна главная мысль: с завтрашнего дня я буду сам мыть посуду.

МУЗЫКА И ДЕТИ

Один из моих друзей детства — скрипач. Он играет в латвийском камерном оркестре. Как-то оркестр был на гастролях в Москве, и Саша пригласил нас в Зал Чайковского на Вивальди. Я колебалась, брать с собой Петю или нет.

Вопрос решился сам собой. Мужу нужно было делать срочный перевод, крошечная Аня рано укладывалась, так что он мог спокойно работать в наше отсутствие.

Увидев огромную сцену, зал, заполненный людьми, оркестрантов, под аплодисменты выходивших на сцену, Петя разволновался. Тем более что среди оркестрантов он сразу узнал нашего Сашу, человека, с которым он был запросто и который теперь торжественно сидел на стуле во фраке, ярко освещенный юпитерами.