Кровавый круг - Михаил Март

— Тикает, — тихо сказал один из присутствующих. Горохов осмотрелся. На полу лежал снег. Вместо

люка зияло искореженное отверстие, забитое камнями и водой. Хвост попал в центр реки. Полки с вещами были затянуты сеткой. Слева на полу, пристегнутая тросом к стене, стояла рация. Несколько пустых ящиков валялось под ногами.

— Спокойно, ребята, без паники. Здесь только один иллюминатор. Все двери блокированы. Тихонько поднимаемся вверх и идем к адмиралу. Наденьте красивые лица и не пугайте публику. Лишняя тряска нам ни к чему.

Очевидно, Дмитрий Горохов никогда не попадал в настоящий переплет, и для него это была всего-навсего игра. Он все еще думал, что находится на съемочной площадке, — иначе его уверенный тон и хладнокровие, с которыми он держался, были необъяснимы.

— Так, мальчики, я пошел первым, вы за мной. И хватит накладывать в штаны, а то вас лестница не выдержит.

Дмитрий поднялся наверх и в салоне появился с улыбкой. По крайней мере ему так казалось.

Адмирал наблюдал, как к нему идет один из разведчиков и корчит рожи, будто клоун, вышедший на арену, которого никто не встречает хохотом.

Адмирал сделал несколько шагов ему навстречу.

— Что случилось?

— В багажном отделении бомба. Поднять ее в салон невозможно — перепугаем до смерти публику, если не взорвемся раньше. Внизу есть иллюминатор, но он слишком мал, пролезет только ребенок. Бомбу можно вынести через него, но кто примет ее с наружной стороны? Не бросать же на землю — жахнет, от нас и пыли не останется. Терять время тоже нельзя. Работает часовой механизм.

— Я сам проверю.

— И я с вами, — раздался женский голос.

Они оглянулись на голос. В кресле возле прохода, там, где они стояли, сидела девушка лет семнадцати. Она слышала разговор и тут же подключилась к нему. У нее на коленях лежала голова другой девушки, застывшее бледное лицо которой уже ни на что не реагировало.

— Это дело мужчин, милая, — тихо пробасил адмирал.

— Это дело каждого из нас. Полчаса назад умерла моя сестра вместе с ребенком, которого носила под сердцем. Вы хотите, чтобы и все остальные погибли? Кто вы такой? Кто вам дал право решать судьбу сотни людей? Я иду с вами.

Адмирал не сумел возразить. Девушка осторожно сняла с коленей голову покойной и встала. Она едва доставала своим затылком до верхней пуговицы морской шинели. Невзрачная, худенькая, но с решительным взглядом и сильно сжатыми узкими губами.

Все трое направились к корме самолета. В ту же минуту в салоне появился Рудик-саморез, а в миру Рудольф Карлович Янсон. Тот самый парень, который шпильками снял наручники с членов экипажа. Работу свою он выполнил и шел докладывать адмиралу о результатах. Увидев удалявшуюся спину в шинели, Рудик последовал за командиром,

Двое мужчин топтались за перегородкой багажного отсека, но в салон войти не решались. Видя друг друга перед собой, они понимали, что с такими лицами лучше не показываться публике на глаза.

Трое прошедших через перегородку салона не обратили на них внимания и двинулись дальше.

Первым вниз спустился адмирал, следом Горохов, а потом девушка. Устрашающий вид снаряда мог любого смельчака вывести из равновесия.

— Выход только один, адмирал Кротов. Эту штуку надо выбросить в иллюминатор. В случае взрыва нас хоть как-то корпус самолета спасет. Не всех, конечно.

— Придется выбивать стекло. Любой удар может стать детонатором.

— А вы предлагаете ждать у моря погоды?

— Спокойно, господа! Не надо пороть горячку!

Все оглянулись. У лестницы стоял крепкий мужичок лет сорока с физиономией тамады на свадьбе.

— Ничего мне говорить не надо, я все вижу сам. Значит, так. Стекло я выну без шума, а дальше будем думать. Только прошу всех подняться наверх.

— Попробуйте. А как с наручниками?

— Я их оставил экипажу на память. Скоро они оклемаются. Ну-с, приступим. Все наверх, — указал он пальцем на лестницу, — а я к окошку.

— Я останусь здесь, — заявил адмирал.

— Эх, бедолага! Не накомандовался еще.

— Я несу ответственность…

— Вот иди и неси. А я понесу бомбу к окну. Вам жить надоело? Поди уже внуки есть? А у Рудика-самореза никого нет, кроме доблестной родной милиции, которая уже все ноги сбила в поисках своего любимчика. Мне терять нечего, ребята, я в розыске. А тебе, адмирал, внуков нянчить надо и о подвигах своих рассказывать.

— Мне тоже терять нечего. Я сегодня все потеряла, — тихо сказала девушка.

Рудик не стал терять времени на болтовню и принялся за работу. В его набор с инструментами входил и алмазный стеклорез. Стекла покинули свое место без шума, будто их переставили из одного угла в другой.

— Ну а что теперь делать будем?

«Нет, — думал Горохов, — мне никто не поверит. Так не бывает. Фантастика. О чем тут писать? Как пассажирский самолет угодил в тартарары, в горное ущелье, а экипаж в это время высыпался в сортире? Как морской адмирал, репортер, урка и сопливая девчонка принимали решения, глядя на бомбу? Меня осмеют и пошлют к черту».

— Я встану на середину и подставлю руки под снаряд. Вы снимаете растяжку. Но только одновременно, чтобы пружина не потянула снаряд в одну из сторон. Поняли?

Теперь командовал Рудик. У него это здорово получалось, будто все собрались «снять» сберкассу и получали инструкции в подворотне перед налетом.

Рудик встал под снарядом и согнул руки в локтях, словно ему медсестра в роддоме должна была вложить туда долгожданного сына. Волнение, отраженное на его лице, выглядело схожим с вышеописанной ситуацией.

Кротов и Горохов подошли к перекрестной растяжке и встали по углам напротив друг друга.

— Приготовились. На счет три. Раз, два, три!

Две резинки слетели. Снаряд крутанулся вокруг своей оси. Все замерли. У всех на лбу выступили капельки пота, а с Рудольфа пот стекал ручьями и застилал глаза.

Девушка достала из кармана платок, подошла к затаившему дыхание смельчаку и вытерла ему лицо.

— Тебя как зовут, красавица? — улыбнулся он.

— Оля.

— Запомню, если выживу. А ну, мальчики, приготовились. Раз, два, три.

Соскочили еще две резинки, и снаряд упал в объятия Рудольфа, он тут же присел на корточки, чтобы смягчить падение, и замер.

— Тихо, ребята. Тихо!

Никто и так не шумел, будто все язык проглотили.

— Ну и долго я так сидеть буду?

Девушка скинула куртку и, как испуганная кошка, юркнула в иллюминатор. Скользнув по гладкому корпусу самолета, она упала в воду.

— Ольга, вернись! — крикнул адмирал.

— Это уже невозможно. Мне уже не взобраться. Давайте мне эту штуку сюда, и я отволоку ее подальше от самолета.

— Дуреха! — прохрипел Рудольф. — Она ее с места не сдвинет.

— Брось, Рудик! — возразил Горохов. — Она сейчас и самолет от снаряда оттащить сможет. Не мешайте ей делать свое дело. Ее не переубедишь. Крепкий орешек.

Кротов осмотрелся.

— Снимаем сетку с вещевых полок. Живо!

Сетку снимали так, чтобы чемоданы не посыпались, однако пара баулов все же скатилась на пол. Один едва не угодил на голову сидевшего на корточках Рудольфа.

— Добить решили. До чего вы народ безрукий! Я тебя, адмирал, на дело с собой не взял бы. Слишком ты неуклюжий.

Сетку сняли, расстелили, уложили в нее мину и, просунув в иллюминатор, начали медленно спускать вниз. Снаряд скользнул по гладкому корпусу самолета к крылу, а Оля давала команды с наружной стороны. Мина медленно скатилась с крыла и вновь зависла в воздухе. Здесь девушка ее подхватила и начала оттягивать сетку к берегу, где лежал ровный слой снега.

Когда снаряд приземлился, все облегченно вздохнули.

— Кидайте мне концы сетки.

Трое крепких, непохожих друг на друга мужчин, едва устроившись у крохотного окошка, с волнением наблюдали, как невысокая, худенькая девчушка, в одной легкой кофточке, тащит за собой по снегу тяжелую железку, готовую поднять в воздух всю окрестность вместе с горным хребтом.

Она оставила мину метрах в двухстах от самолета, сняла с нее сетку и медленно направилась назад.

— Быстрее, дуреха! — кричал Рудик-саморез. — Дуй во весь опор!

Но Ольга не торопилась. Она с трудом передвигала ноги, и ей ничего не хотелось. Лечь бы прямо тут, в снегу, и уснуть. Навсегда.

Ее втянули в самолет при помощи той же сетки.

— Ну иди сюда, золотая рыбка. Мы тебе памятник поставим, — бормотал Рудольф. — Бюст на родине героя! А, адмирал? Посодействуете? А то моей рекомендацией могут пренебречь.

— По стакану бы сейчас! — пробасил адмирал.

Это прозвучало так же, как матерщина из уст телевизионного диктора.

— У стюардесс наверняка имеется, — подхватил идею репортер. — Пора бы глянуть, что там творится.

— Это точно! Оставили корабль без командира, а пассажиры — народ дикий. Из-за бутерброда друг другу глотку перегрызут.

Рудик скинул свою куртку, надел на плечи девушке и, обняв ее, повел к лестнице.