Опасное соседство - Ялмар Тесен

Меченый рванулся что было сил, и то, что привязывало его к этому месту, вдруг исчезло, возник странный звук, от которого у Меченого зазвенело в голове, и уже следующая волна помогла ему, свободному теперь, уплыть прочь, и он, несомый волной, вскоре оказался в безопасности, на глубине, и тогда уже поплыл в полную силу.

Акула уловила сигналы тревоги, исходившие от попавшегося на крючок горбыля, и повернула в его сторону. Плыла она очень быстро, ее гнал охотничий азарт. На глубине у того берега, где Меченый схватил наживку, хищницу обуяло нетерпение — она прямо-таки чувствовала в воде вкус страха, однако никого не обнаружила и тогда, желая во что бы то ни стало поймать добычу и свирепея от голода, быстро спустилась по реке к морю, где на мелководье было полно купающихся.

Глубина здесь была не более метра, а вода походила на лимонад из-за множества взбитых целым лесом человеческих ног пузырьков воздуха. Акула проскользнула между людьми и развернулась, готовая схватить добычу. Ее верхняя челюсть выдвинулась вперед, сравнявшись с нижней, треугольные зазубренные клыки щелкнули — причем с такой силой, что могли бы раздробить кость любой толщины, — и акула, схватив и проглотив добычу, совершила последний круг в кроваво-красном, все шире расплывавшемся в воде облаке, отрывая и глотая куски человеческой плоти.

Рыболов на скале с безутешным видом все еще смотрел в расселину меж скал; крепкая удочка с обрывком лесы все еще дрожала в его руке, а в другой руке он все еще держал снятую с головы шляпу. Одетый в шорты цвета хаки и тряпичные сандалии, он был типичным фермером из отдаленных северных районов — об этом свидетельствовали и белая, незагорелая полоса на лбу, вечно прикрытому от солнца шляпой, и темно-коричневый загар ровно до локтей, где кончались рукава закатанной рубашки, и остальное странно белое, совершенно незагорелое тело. Двое более молодых его спутников тоже во все глаза смотрели на воду, словно загипнотизированные, и молча отжимали промокшие штаны.

Наконец первый рыболов воскликнул:

— Черт побери, я ведь почти поймал его! Жаль, проклятая волна помешала!

— Да, еще бы чуть-чуть, и все, — откликнулся второй, — Говорил я, надо острогу было захватить!

— Отец считает, что если взять с собой острогу, то уж точно ничего не поймаешь. Вот чертова рыба! Только хвостом плеснула и ушла!

— Да, я тоже видел. Как ты думаешь, сколько в ней было?

— Фунтов сорок, а может, и все шестьдесят.

— Ну да! Значит, к вечеру все сто будет.

Оба вскинули головы и посмотрели в сторону пляжа — оттуда вдруг донеслись странные пронзительные вопли и стоны, словно в муке кричало некое многоголосое существо; так кричат порой стаи чаек над морем, только сейчас было куда страшнее. Купающиеся врассыпную лезли на берег, толкаясь локтями и стремясь поскорее оказаться на суше; они поднимали тучи брызг и были похожи на охваченное паникой стадо животных. А вдалеке, за полосой прибоя, по-прежнему мирно скользили, позванивая на ветру, ярко окрашенные паруса виндсерфинга да взлетали на гребнях пенных волн водные лыжники.

Загорающие один за другим сперва приподнялись, опираясь на локти, потом вскочили на ноги, однако продолжали стоять тесными группками и глядеть на выбегавших из моря людей, готовые присоединиться к их толпе, а из ресторанов и нагретых солнцем кемпингов в одиночку и парами на пляж уже стекались любопытные, желая выяснить, что происходит, и неожиданно став свидетелями ужасных событий.

А сама акула уже неторопливо плыла вдоль пляжа на восток; сил у нее заметно прибавилось, она отлично закусила и наконец избрала нужное ей направление. Хищница обогнула мыс в тридцати километрах от пляжа, где высились каменные утесы, похожие на башни неприступной крепости, и где каждая подводная скала представляла собой отдельный мирок пестрых рифовых рыб — серебристых, черных, красных, — которые при приближении акулы тут же спешили скрыться. Однако акула не обратила внимания на эту мелочь: она вся была сейчас во власти зова крови и стремилась на север, в родные края.

Меченый оказался в этих местах двумя неделями позже, когда акула уже наслаждалась тропическими водами близ берегов Наталя. Она опять была голодна и снова все чаще подплывала к пляжам, привлекавшим ее возможностью легкой поживы.

Меченый так и не заметил глубокой раны на губе, где крючок, прорвав кожу, вышел наружу; теперь рана уже зажила, о ней свидетельствовал лишь неровный шрам. А там, где в губу вонзился первый крючок, поменьше, осталось лишь маленькое коричневое пятнышко, похожее на татуировку; крючок в итоге заржавел и выпал из губы сам.

Этот полуостров был хорошо известен большей части морских скитальцев, что обитали в радиусе нескольких сотен километров. Его южная, далеко выдающаяся в море часть служила им отличным убежищем: здесь имелись и скалистые впадины, и песчаные отмели, и теплые мелкие лагуны близ рифов, и более глубокие места с каменистыми осыпями, где валуны были, точно кружевами, усыпаны съедобными моллюсками, ракообразными и морскими водорослями. Места и пищи хватало всем. На юге полуостров уходил в море отвесной стеной, где у поверхности порой плавали и такие крупные пелагические рыбы, как желтоперый тунец, державшие путь на северо-восток или на юго-запад. Над водой эта каменная стена напоминала древний бастион, поросший серо-зелеными пятнами лишайников, с высокими утесами, с дуплами пещер, с желтыми пляжами, окаймлявшими бухточки с теплой сапфировой водой. Вода здесь была настолько прозрачной, что можно было разглядеть каждую рыбку в стаях молодой кефали, обладавшей, казалось, прекрасными стеклянными крыльями.

На небольшом расстоянии от этих тихих бухточек рифы и скалы, торчавшие из воды, как пальцы, точно сами поднимались и опускались вместе с волнами моря, дышавшего полной грудью, а пена вздувалась и шипела, когда вода орошала колонии мидий, покрывавших скалы блестящей живой шкурой, в которой копошились стайки красноглазок. Здесь было глубже, и вода отличалась более темным, густо-синим цветом, беспокойная, вечно кипящая в проливах меж скалами, то на мгновенье обнажавшая белые и черные склоны, то вновь затоплявшая их целиком. Самый крупный из этих скалистых, изрезанных морем островков, фундамент которого покоился на невероятной глубине, был достаточно высок, и над контрфорсами, предмостными укреплениями и лестницами уступов там имелась песчаная, не заливаемая водой площадка, испещренная пятнами колючих кустарников и жесткой травы, а также гнездами чаек и куликов-сорок, чьи печальные напевные крики слышались на фоне непрерывного грохота морских валов.