Привет из прошлого - Яна Лари

по крайней мере, отпустят живыми. Радость от вспыхнувшей надежды, однако, быстро гаснет под пугающе полым взглядом Антона. Ведь неизвестно ещё захочу ли я жить, после уготованного мне "поучения" осатаневшего сказочника.

– Не скучай, Майя, я скоро.

Я и не скучаю. Как-то совсем не до скуки, когда елозишь по гладкому столу в попытках удачно с него спуститься. Особенно, если помимо связанных рук, дело усложняют перетянутые мужским ремнём лодыжки. Антон, таким нехитрым способом, решил перестраховаться перед уходом. Я даже обрадовались, когда оказалось, что он снял его только для этого. Главное избежать насилия, остальное уж как-то переживу.

Парни куда-то понесли стонущих братьев, очень надеюсь не добивать. Вот это будет и правда дерьмово. Куда этому миру столько смертей? Сквозь туман паники и невесёлых мыслей настойчиво донимает необходимость поторапливаться. Майоровым я сейчас не помощник, тут о себе бы позаботиться.

Стон удивления и досады срывается с моих губ, когда ноги, коснувшись пола, подкашиваются, слишком онемевшие, чтоб выдержать вес моего тела. Я неуклюже заваливаюсь на бок и жмурюсь от загоревшегося в комнате света.

– Куда-то собралась, деточка? – вкрадчиво интересуется Антон.

Да он издевается? Не дал мне и пяти минут!

– Что вы с ними сделали? – шепчу, холодея от зрелища похрустывающих под подошвами его ботинок осколков. Они останавливаются в паре миллиметров от моего лица, будто подчёркивая обреченность моего положения. Захочет – поднимет, захочет – в челюсть заедет.

– Всего лишь погрузили в машину, остальное Саня и сам доделает, – Антон поднимает. Грубо. За шиворот, как нашкодившую кошку. А после укладывает обратно на ставший ненавистным стол. На сей раз лицом кверху. Долго меряет неприязненным взглядом и глухо добавляет: – Ты не о том волнуешься, Майя

– Я буду кричать.

– Можешь не сомневаться, – он чуть сжимает пальцы на моей шее. Не сильно, но достаточно, чтоб я ощутила кипящую в нём злость. Я отчётливо понимаю, Антон пойдёт до конца, потому что его пронизывающий взгляд крошит в пепел последнюю надежду на помилование.

Я узнаю эти глаза. Мне хорошо известно, на что способен их носитель. Вселенная не могла подставить меня больше, чем столкнув с этим извергом дважды. Обречённо проглатываю бессмысленные мольбы застрявшие комом в горле. Антон мастер причинять боль, и особенно изощренно поступает с теми, кто открывает ему своё сердце.

Он отворачивается, брезгливо стягивая с себя запятнанную кровью футболку, бросает её на пол и нервно разминает плечи. Я же смаргиваю непрошенную слезу, прожигая взглядом набитую над его седьмым позвонком линию кардиограммы с именем "Кира" на конце. Почему не вывел? Хранит на память о доверчивой глупышке или гордится как самой жестокой потехой?

– В квартире полная звукоизоляция, так что не сдерживай себя, Майя, – не в тему вымученно улыбается Бес, расстёгивая две верхние пуговки на моём платье.

Глава 7

Антон

Я ещё толком не начал, а девчонка уже плачет. Молча. И вопит она тоже молча. Рыдает, взахлёб содрогаясь всем телом, но ни единого всхлипа не срывается с намертво сжатых губ. Сильная... а я слабак.

Потому что жалею.

Её кожа мерцает, отсвечивает жемчугом от выступившего пота и мои грубые пальцы на ней, как святотатство. Я тяжело сглатываю, надавливая свободной рукой на хрупкую ключицу, чтоб не дёргалась,"Соберись уже, идиота кусок, хватит её щадить!". Майя мигом задерживает дыхание и жмурит глаза, сокрушенная слишком короткой передышкой. Так лучше, когда она не смотрит забитым зверьком. Когда я не вижу, как с каждым моим новым действием в них рассыпается целое небо. Я задыхаюсь от его чистой глубины, на дне которой корчится что-то давно позабытое, отболевшее, как шрам от давней пули.

Чушь какая-то. Нужно собраться и продолжать.

Чётко выверенным движением снова вжимаю кончик паяльника в изящный контур, выведенный ручкой на её левом плече. Майя судорожно выгибается, упрямо заглушая невольные стоны. Её боль ослепляет, я чувствую всё так остро, будто сам лежу на её месте, хотя будь оно так, мне бы сейчас было в разы легче.

Откидываю в сторону инструмент, и ловлю на себе её преисполненный надежды взгляд. Медленно качаю головой, нашаривая под столом опрокинутую бутылку, чтобы глотнуть прямо из горла.

– Нет, девочка моя, не обольщайся, я закончу то, что начал. Что такое клеймо по сравнению с жизнью, которую ты украла? – мой голос хрипнет от горечи опалившей нёбо. Я склоняюсь к ней ближе.

Ещё ближе.

Сверлю тяжёлым взглядом, чтоб почувствовать её страх. Чтоб знать – она уяснит как следует, за любым злом следует расплата.

От неё пахнет чем-то родным, утраченным, напоминающим россыпь лесных ягод, согретых солнцем. Покоем, настоянным на безмятежности и безграничном доверии. Я исторгаю полу-стон, больше смахивающий на рык, и беззастенчиво утыкаюсь носом в её ключичную впадину, где этот слабый запах наиболее сконцентрирован. Волнующий. Манящий. Безумно сладкий.

Как?! Вот как эта циничная аферистка может так пахнуть? Неудивительно, что она дурит головы как сам дьявол, если даже мне, знающему правду, от её фальшивой чистоты рвёт крышу. Но я не поведусь на это. Она женщина, я мужчина, кроме нас в доме никого. Это просто химия, ничего больше. Никакой пощады.

Не дождётся.

Внутренний протест вырывается повторным рыком. В разы более сердитым и яростным. Пылающими губами чувствую, как её всю колотит и, чтоб сильнее запугать, прикусываю покрытую крупными мурашками кожу.

– Мне жаль! – Майя судорожно выгибается, в попытке извернуться, но я и сам уже отодвигаюсь. А грудь саднит и ходит ходуном, так рвёт лёгкие её дурман. И это выводит сильнее всего.

– Поверь, Егору теперь насрать на это... – одёргиваю пониже рукав её скромного платья и крепко, до синяков сжимая девичью руку, снова берусь за паяльник. Пусть воровка до конца своих дней носит клеймо королевской лилии и не забывает, кем на самом деле является. Пусть помнит, что такое боль.

Кира

Каждый раз, когда этот перечитавший Дюма психопат выжигает очередной миллиметр моей кожи, мне кажется, что я не выдержу, сойду с ума. Меня нещадно мутит от слащавого смрада палёной плоти. Пронзительная боль не утихает, даже когда он прерывается, чтоб залить в себя новую порцию абсента. Я не хочу извиваться, доставляя ему ещё большее удовольствие, но тело неизменно опережает рассудок и только глаза остаются мне верны. Пусть видит, что я не сломалась. Будь это кто-то другой, мне было бы плевать, но это Бес. Человек, который вопреки всему продолжает жить в каждой клеточке моего