Убийство в Рабеншлюхт - Оксана Аболина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ребята всё подтерли, — пробормотал, оправдываясь доктор, и кивнул в сторону сидящих на телеге мужиков. — А то уж больно страшный вид был у Феликса. Все залито кровищей, прямо ужас. Да и рану под ней было не разглядеть.
— Тут две раны, — сказал священник.
— Да? — врач как будто удивился. — Действительно, две. Сделаны рубящим предметом. Топором.
— А орудие убийства вы видели? — спросил отец Иеремия. — Вы уверены, Филипп, что раны нанесены топором?
— Да, — пробормотал доктор отводя глаза. — Никаких сомнений в том быть не может.
— А однорукий человек мог нанести подобные раны? — поинтересовался отец Иеремия.
— Мог, — кивнул доктор. — Если вы думаете насчет Альфонса Габриэля, то вполне мог. Мало того, посмотрите, раны очень странные: двурукий человек ударил бы топором как? По голове! А если уж по шее, то сзади или сбоку. Так ведь?
— Пожалуй, — согласился священник. — А подросток мог нанести такие удары? Или, скажем, женщина?
— Нет. Женщина — нет, — доктор решительно помотал головой. — Только сильный мужчина. Слабый не мог.
— Ну хорошо-хорошо, — успокоил его отец Иеремия. — А почему все-таки две раны? Первый удар был слишком слабый?
— Вероятно, убийца хотел убедиться, что Феликс погиб, — пожал плечами врач. — И ударил еще раз, когда тот упал. Хотя смертельной, думаю, была уже первая рана.
— Филипп, — спросил священник. — Ведь вы осматривали тело лесника, когда он погиб. Скажите, эти убийства, с точки зрения медицины, можно считать идентичными? Их мог совершить один человек?
Доктор ошеломленно посмотрел на отца Иеремию, словно сраженный какой-то догадкой. Нервно дернул головой, хлопнул себя по макушке и воскликнул:
— Ну как же я сразу не догадался? Да! Лесник был убит точно таким же способом…
— Но женщина, вы говорите, убить не могла? Значит, вдова лесника Анна — ни при чем? И мы можем ее не рассматривать в числе подозреваемых?
— Анна? — задумался доктор. — Анна — сильная женщина. Она всю мужскую работу по дому делает. Так что…
Он не договорил и снова пожал плечами: мол, понимайте, как знаете. Похоже, доктор был сильно пьян. Священник внимательно посмотрел на него: не пытается ли Филипп ввести его в заблуждение? Впрочем, и мельничиха, и молочница точно так же валили вину на кого угодно, отводя ее любым путём от себя. Как можно узнать истину, если никто не заинтересован в том, чтобы она была найдена? Отец Иеремия вздохнул. — Ну хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь другом, — сказал он. — Где вы были, Филипп, во время убийства?
— Я был у старухи Герты, пускал ей кровь, совсем старая плоха стала. Но ничего, Бог даст, пару годиков протянет еще на ногах. Вы спросите-спросите у нее. Она вам скажет.
— Хорошо, я верю вам, — ответил священник. — Я просто хочу увидеть картину происходящего в целом. Кто где был, что делал. Откуда узнал об убийстве. Кстати, кто вам сказал, что Феликс убит?
— Да я вышел от фрау Герты и увидел, что все бегут к кутузке. Ну я и подошел посмотреть, что там такого случилось.
— А когда вы в последний раз видели Феликса живым? — поинтересовался Иеремия. — Вы давно с ним разговаривали?
— Да зачем мне вообще с ним было говорить? — насупился доктор. — Все мужчины как мужчины. А этот — франт и прощелыга. Терпеть таких не могу!
Феликс и впрямь славился тем, что одевался щеголевато и броско. Даже в городе редко можно было встретить человека, который столь сильно пренебрегал бы обычаями и традициями добропорядочного, степенного и целеустремленного буржуазного века. На фоне мужчин в пуританских, наглухо застегнутых, серых и черных сюртуках Феликс выглядел как попугай среди ворон — ни одного черного перышка — любил он все яркое, цветастое, броское, необычное. Даже кошелек — вышитый бисером мешок с монетами — он носил не как все нормальные люди, в кармане, а под старину — притороченным крученым золотистым шнуром к поясу. Кстати, что-то не видно этого кошелька.
— А карманы Феликса вы проверили? — спросил священник. — У него не было денег? Помните, он носил прикрепленный к поясу мешочек?
— Уж не хотите ли вы сказать, что я украл деньги Феликса? — весь напыжился и даже оскорбленно покраснел доктор. — Вот спросите у них, — он махнул рукой на сидящих на облучке телеги мужиков. — Мы вместе подошли к трупу.
— Да нет, что вы, Филипп, я ничего такого не думаю. Просто хотелось узнать, что у Феликса нашлось в карманах и не пропали ли его деньги?
— Сейчас посмотрим, — сказал доктор и полез обшаривать карманы Феликса.
«Осматривал ли он вообще труп? — засомневался отец Иеремия. — И, боюсь, не таким ли же образом он исследовал тело убитого лесника?»
Карманов на сюртуке оказалось только два и в них ветер гулял, а панталоны были столь неприлично облегающими, что даже если бы на них и оказались карманы — вряд ли бы в них можно было что спрятать. Ткань была столь тонкой и обтягивающей чресла, что при расстегнутом сюртуке это выглядело крайне неприлично. Отец Иеремия отвел взгляд в сторону.
— Филипп, а вы хорошо помните: вы точно подошли вместе с теми… чужаками? — понизив голос, священник кивнул в сторону мужиков. — Они не могли взять кошелек?
— Точно вместе. — уверенно произнес доктор. — Они при мне кровь затирали, а затем перетаскивали труп. Я всё видел.
— И кошелька на поясе не было? Вы точно помните?
— Хоть на Библии поклянусь! — воскликнул врач и поднял руку, будто собирался давать присягу в суде.
— Не надо-не надо. Давайте подумаем вместе. Феликс водился с чужаками, что у Анны в лесу живут — об этом все знают. Что у них было с Феликсом общего?
— Чего не знаю, того не знаю, — ответил доктор. — Вы у них сами и спросите.
— А сами вы — что думаете? Могли они желать смерти Феликсу? Или кто другой?
— Желать мог, кто угодно, — сказал врач. — Феликс был не из тех, кого любят окружающие.
Это была правда. Феликса не любили. Очень не любили, но настолько, чтобы убить…
— Мог и ублюдок, почему вы думаете, что не он? Мог бродяга. Лесничиха могла. Чужаки. Мало ли, кому он что насолил…
— Да, мы знаем об этом деле пока что очень мало, — согласился священник. — В этой мозаике есть лишние детали, но гораздо больше недостающих. Я должен найти все нужные фрагменты и отсеять лишнее. А скажите, Филипп, вы в курсе, зачем уехал в город Генрих?
— Я вообще не знал, что он уехал. Еще удивился, почему кузнеца нет у кутузки. А здесь уж мне Рудольф сказал, чтоб забирал Феликса, не ждал хозяина — незнамо когда будет. Повезло хоть, что мужики подвернулись — мимо ехали, а то бы пришлось в деревню за телегой идти.
— А какие у Генриха дела в городе — не знаете?
— Вроде, щенка хотел у русского графа купить. Хвастался, что порода редкая. Сторожевая, но и на медведя пойти сгодится. Зачем ему только собака? Ума не приложу. Кто вообще рискнет к кузнецу полезть? С его-то кулаками он любого так приложит…
— Полезли же, — заметил священник. — А что за граф? Не Ерёмин? — отец Иеремия вспомнил вдруг, что и Себастьян упоминал русского господина.
— Да, Ерёмин. Кажется, его имя Сергей. Он купил два года назад особняк в центре города и поселился там. В России у него какие-то сложности с проживанием, политика, понимаете ли…
— Даже не знаю, с какого конца подходить к этому делу, — удрученно пожаловался отец Иеремия доктору. — Что здесь важно, а что нет. А еще надо как-то известить родителей Феликса. Скажите, Филипп, насколько, действительно, больна фрау Шульц? Не сразит ли ее известие о гибели сына?
— Этого я предугадать не могу, не провидец, — внезапно ухмыльнулся доктор. — А болезнь… Сейчас я вам в точности запишу диагноз. — он достал из кармана пачку небольших листочков, карандаш, и мелким, неровным, корявым почерком вывел: Simulatio Vulgaris.
Священник недоуменно прочитал название болезни. Отметил про себя, что все буквы кривые, расползаются в разные стороны, а S — так просто завалилась набок.
— И поэтому вы послали ее на курорт?
— Да, — кивнул врач. — Рогашка Слатина — лучшее место лечения и отдыха страждущих. А попробовал бы я не послать ее туда, — он вновь ухмыльнулся. — Страшная болезнь. Практически неисцелимая.
— А Лаура — ведь красивая девушка. Нравилась ли она Феликсу? Они…
Отец Иеремия не успел договорить: доктор возмущенно взвизгнул и закричал:
— Как она ему могла нравиться? Лаура приличная девушка, а такому фанфарону только шлюх подавай! Вы же посмотрите на него! — врач отдернул полу сюртука с панталон Феликса и священник вновь отвел взгляд. — Он сам как потаскуха. Позволил бы я Лауре хоть раз взглянуть в его сторону! Если бы она и захотела… А она не хотела! — доктор икнул и тяжело задышал, исподлобья глядя на отца Иеремию.
— Да вы не волнуйтесь так, — сказал священник, — Я ведь просто спросил. — он поспешно отступил к телеге и, пока доктор, взмахивая руками, сердито бормотал себе что-то под нос, обратился к сидящим на ней мужикам. — А что же вы, голубчики, уже с полгода как рядом с деревней живете, а в храм никак не сподобитесь зайти. Атеисты никак?