Гончаров и его подзащитная - Михаил Петров

— Ну что ты, я же понимаю, у такой женщины, вероятно, целое море богатых поклонников, — пристально изучая ее морщинки, съязвил я. — От них просто нет отбоя.

— Вот оно что, — раскуривая сигарету, усмехнулась Лукьянова. — Кажется, я начинаю понимать, откуда ветер дует и почему мачта скрипит. Только мне неясно одно. Разговор на эту тему с вашими товарищами у меня уже состоялся не далее как в субботу вечером. И насколько я могу судить, мои ответы, как и документы, их вполне удовлетворили. Так в чем же дело, господин полицмейстер?

— Я не полицмейстер. Я Гончаров.

— Пусть будет так. В чем дело, господин Гончаров? Ты хочешь вынудить у меня взятку? Скажу сразу, это не получится. Не на ту напали, и не настолько я богата, чтобы расшвыривать деньги впустую. Что конкретно тебе от меня нужно?

— Правда нужна. Дело в том, что я дальний родственник Нины Антоновны, за которой ты имела честь присматривать.

— Не суши мне уши. Всех ее немногочисленных родственников я знаю как облупленных. Если не считать ее племянниц, живущих в этом городе, то у нее остался лишь двоюродный брат, который успешно спивается где-то на Урале.

— Хорошо, будем играть открыто. Меня, как частное лицо, наняли ее племянницы по поводу убийства их тетки. Это устраивает?

— Вполне. И поэтому как частному лицу я заявляю, что отвечать на твои дурацкие вопросы не буду. Давай спокойно пообедаем и навсегда разойдемся.

— Не думаю, что это лучшее решение. Я настроен серьезно и буду копать до самых корней. Подумай, сколько нервов это будет тебе стоить. О, кажется, нам принесли еду! — Цепляя с подноса первую попавшуюся тарелку, я приготовился отобедать.

— Почему ты такой хам? — удивленно глядя на меня, спросила Лукьянова. — Почему ты бессовестно жрешь моего заливного судака?

— Прости. — По-настоящему смутившись, я не нашел ничего лучшего, как придвинуть ей уже расковырянное блюдо. — Прости, я случайно.

— Кушай на здоровье, — злорадно ответила она, отшвыривая мне студень.

— Благодарю. — Справившись с неловкостью, я нагло принялся за меченую еду. — Ты не волнуйся, я возмещу ущерб.

— Косточкой не подавись, — посоветовала она, потушив окурок. — Ладно, господин Гончаров, только из уважения к твоей фамилии и за то доброе дело, что ты сделал для моей знакомой, я согласна ответить на интересующие тебя вопросы.

— А как зовут знакомую?

— Варя Логинова, помнишь такую? Она мне о тебе много рассказывала, но я даже представить себе не могла, что когда-то мне доведется познакомиться с тобой, причем таким нелепым образом.

— Что делать, пути Господни неисповедимы, но если ты не возражаешь, то займемся нашим делом. У Николенко, Нины Антоновны и Трегубова ты была патронажной сестрой, верно?

— Да, конечно.

— А известны ли тебе имена Сайко Лидии Ивановны и Трунова Виктора Семеновича?

— Нет, этих людей я не знаю.

— Сколько человек находится под твоим патронажем?

— Шестнадцать.

— Это много или мало?

— Мне хватает, а большего я не потяну.

— Тебе не кажется странным, что из шестнадцати опекаемых тобой инвалидов троих убили?

— Этот факт заставляет задуматься, но только и всего.

— Есть ли у тебя дубликаты ключей от их квартир?

— Да, но это не моя прихоть. Так положено. Почему? Ключи у нас на тот случай, если с инвалидом вдруг что-то произошло и по той или иной причине он не в состоянии сам открыть дверь. Кстати, еще в субботу я отдала милиции все ключи от моих бывших подопечных.

— Насколько мне известно, Николенко Таисию Михайловну ты давно не обслуживаешь, объясни, по какой причине.

— Она вместе с соседкой заподозрила меня в воровстве своих несчастных копеек. Произошел банальный скандал, и я была вынуждена от нее отказаться.

— Подозрение было необоснованным?

— Абсолютно. Более того, это оскорбительно. Ты, наверное, не поверишь, но те несчастные крохи, которые я получаю за свое милосердие, я на них же и трачу. Моя рабочая неделя выстроена таким образом, что благотворительностью я занимаюсь только по понедельникам и вторникам, иногда до обеда прихватываю среду. С тем расчетом, чтобы не позже среды сесть в московский поезд. В четверг, по прибытии в столицу нашей родины, я высунув язык обегаю три-четыре барахолки. Там я относительно дешево закупаю некоторое количество продовольственного и промышленного товара с тем, чтобы успеть на вечерний поезд. Прибывает он к нам в обед, так что до вечера я успеваю развезти товары, купленные на заказ. В субботу и воскресенье с раннего утра я несусь на Центральный рынок, где сбрасываю остатки. Вот такую карусель я кручу уже больше двух лет, не пропуская ни одной поездки.

— Позволь, а когда же ты отдыхаешь?

— Когда еду в поезде, а еще по понедельникам, как сейчас.

— Ты сохраняешь проездные документы?

— Да, и я их уже предъявляла сотрудникам милиции. Сама для себя я веду четкую бухгалтерию. За это время всяческих бумажек у меня накопилось черт знает сколько. Никогда бы не подумала, что они мне понадобятся.

— Воистину похвальная аккуратность. Ты как специально готовила себе алиби.

— Разумеется, причем целых два года, и только для того, чтобы удавить трех сварливых старух и завладеть их месячной пенсией.

— Если ты их так не любишь, то почему вообще с ними нянькаешься?

— Кому-то нянькаться надо, а потом, почему ты решил, что я их не люблю?

— По отзывам, да и времени ты им уделяешь минимум. Согласись, за каких-то десять минут невозможно ни пол помыть, ни белье постирать.

— Плохо же ты меня знаешь, — рассмеялась Лукьянова. — Насчет постирушек согласна, а вот пол я сегодня помыла пятерым. Хочешь поспорим на пять бутылок шампанского?

— Да нет, зачем, я верю, а бутылку шампанского я презентую и без спора. Значит, мне следует понимать, что в четверг тебя в городе никогда не бывает?

— Ну, не совсем так. В середине прошедшего года я дважды подряд пропускала свои вояжи из-за болезни дочери.

— То есть к смерти вышеуказанных граждан ты не имеешь никакого отношения.

— Об этом говорят факты, а факты, как известно, весомее любых слов. Во-первых, у меня не было мотивов, а во-вторых, меня по четвергам, когда были задушены Нина Антоновна и Степан Николаевич, просто не было в городе.

— А откуда ты можешь знать, когда они были убиты?

— Бог ты мой, кажется, я тебе уже говорила, что в эту субботу я имела продолжительную и содержательную беседу с милицией.

— Да, конечно, прости, запамятовал. — Выложив деньги, я поднялся из-за стола: — Извини за беспокойство, но с тобой я не прощаюсь. Надолго.

— Я сожалею об этом.

— Ничем не могу помочь. Кстати, когда ты последний раз навещала Трегубова?

— Пятнадцатого февраля, в понедельник.

Просьбу Галины Григорьевны Русовой, по дурости подставившей свое пузо под нож, нужно было выполнять. Ближе к вечеру мне удалось дозвониться до Ефремова. Поздоровавшись, я вежливо поинтересовался, где его все это время носили черти.

— На репетиции, Костенька, на репетиции. Хлебушек свой скудный зарабатываем, — бодро похохатывая, ответил он.

— Насколько мне известно, по понедельникам у тебя выходной.

— Тебе правильно известно, а только, когда очень кушать хочется, про выходные следует забыть. А ты по делу или просто так?

— Какие могут быть дела у старого алкоголика. Просто хотел к тебе забежать да бутылочку раздавить, а то ведь прошлый раз не удалась у нас компания.

— Это точно, встретиться не мешает. Только вот сегодня вряд ли у нас получится, мне еще в ночь на работу топать.

— Батюшки, неужто на ваши спектакли такой спрос, что вы и по ночам вкалываете?

— Не смеши коней, Гончаров, на наших кукол такой спрос, что впору закрываться. Именно по этой причине, а также принимая во внимание твои пожелания, я три дня тому назад устроился сторожем на автостоянку.

— Вот оно что! — с трудом скрывая радость, воскликнул я. — И когда же тебе заступать на трудовую вахту? Не сей же час?

— Нет, конечно, пересменка у нас в десять.

— Вот и отлично, а сейчас нет и семи, я надеюсь, что никто не будет против, если артист Ефремов немножечко примет на грудь?

— Ну, если немножечко, если самую капельку, то какой базар! Конечно приезжай.

— Буду сей минут с твоим любимым коньяком.

В водочную бутылку с красивой золотистой этикеткой я налил кипяченой водицы и тщательно закрутил пробочку, а по дороге приобрел самого дешевого коньяка и контрольную бутылку водки.

Подходя к Валеркиному дому, я сбавил шаг, внимательно разглядывая его балкон и балкон жившей над ним старухи. На глазок расстояние между поручнями одного и полом другого не составляло и двух метров. Но даже в этом случае, при моей сегодняшней форме, такой трюк представлял серьезную опасность. Мне совсем не хотелось, чтобы останки моего красивого тела отскабливали с обнаженного фундамента равнодушные и незнакомые медики. Уже подойдя совсем близко, я обнаружил одну маленькую деталь, которая придала мне смелости и решимости. С правого края между балконами торчал крюк, который, вероятно, предназначался для цветочного горшка или бельевой веревки. С его помощью даже мои ослабевшие мышцы делали подъем безопасным и увлекательным. Правда, существовало некоторое опасение в надежности его крепления, но, в конце концов, не к теще же на блины я собрался. Настоящий мужчина должен любить риск, особенно если риск скромен и разумен.