И в сердце нож - Честер Хаймз

— Прелюбодеяние!

Мужчины и женщины катались по полу. Скамейки трещали. Церковь шаталась. Гроб ходил ходуном. Запахло потными телами. «Прелюбодеяние! Прелюбодеяние!» — взывали религиозные безумцы.

— Я ухожу! — объявила Дульси, вставая с места.

— Сядь, — приказал Джонни. — От этих святош можно ждать чего угодно.

Церковный органист заиграл «Роберту Ли», чтобы как-то восстановить порядок, а толстый официант запел высоким тенором «Дорога длинная лежит передо мною…».

Услыхав про длинную дорогу, фанатики стали подниматься с пола. Они отряхивали одежду, смущенно поправляли сдвинутые, а где и поломанные скамейки, а органист играл «Кати свои воды, Иордан».

Но преподобный Шорт уже не был властен над собой. Он сбежал с кафедры и, оказавшись перед гробом, стал тыкать пальцем в Дульси. Тогда два помощника хозяина похоронного бюро повалили его на пол и держали, придавив коленями, пока он не успокоился. Затем траурная служба пошла своим чередом.

При звуках гимна «К Тебе, Господь» собравшиеся встали с мест и вереницей двинулись мимо гроба, чтобы в последний раз взглянуть на бренные останки Большого Джо Пуллена. Последними подошли родственники, а когда гроб накрыли крышкой, Мейми Пуллен упала на него с криком:

— Не уходи, Джо, не оставляй меня одну!

Хозяин похоронного бюро с трудом оттащил ее от гроба, а Джонни обнял за талию и повел к выходу. Но владелец похоронной конторы потянул его за рукав:

— Не уходите, мистер Перри. Вы понесете гроб.

Джонни передал Мейми на попечение Дульси и Аламены.

— Будьте с нею, — распорядился он.

Затем он присоединился к остальным пятерым. Они подняли гроб, пронесли его по проходу мимо полицейского кордона и погрузили на катафалк.

Собратья Большого Джо по ложе стояли на улице в полном параде: алые мундиры с золотом, голубые брюки с золотыми лампасами. Впереди шел оркестр ложи.

Оркестр заиграл «Пришествие Иоанна», и люди на улице стали подпевать.

За марширующими братьями двинулась и похоронная процессия.

Дульси и Аламена сидели по обе стороны от Мейми в первом из трех черных лимузинов. Джонни ехал за третьим из них в своем огромном «кадиллаке» с открытым верхом.

Через две машины от него ехали в голубом «бьюике» Куколка и Чарли Чинк.

Оркестр играл старый похоронный марш в ритме свинга, трубач посылал в раскаленный гарлемский воздух высокие ясные аккорды. Толпа была наэлектризована до предела. Люди входили в экстаз, пританцовывая. Они двигались в самых разных направлениях — вперед, назад, кругами, зигзагами, покачиваясь под воздействием синкопов. Они шли по мостовой, по тротуарам, протискивались между стоявшими машинами. Порой начинали кружиться парочки, но чаще каждый танцевал сам по себе, иногда и не в такт, но, подчиняясь магии музыки, в конечном счете они двигались вместе с процессией.

Процессия прошла по Восьмой авеню до 125-й улицы, двинулась на восток к Седьмой авеню, свернула у отеля «Тереза» и пошла в северном направлении к мосту на 155-й улице в сторону Бронкса.

На мосту оркестр остановился, масоны тоже, прецессия стала редеть. За мостом Гарлем кончался, и туда двинулись лишь главные участники. Они отправились в долгий путь по Бронкс-парк-роуд мимо зоопарка к кладбищу «Вудлоун».

Проигрыватель, встроенный в катафалк, начал играть пластинку с органной музыкой. Процессия прошла в арку и оказалась на огромном кладбище. Вскоре они окружили свежевырытую могилу с горой желтой глины. Шестеро мужчин выгрузили гроб из катафалка и поместили его на приспособление, с помощью которого гроб медленно опустился в могилу. Орган на пластинке заиграл «Опускается твоя колесница», и толпа скорбящих стала с завываниями подпевать. Преподобный Шорт, уже полностью овладев собой, стоял у могилы и хриплым речитативом читал молитву.

Когда гроб опустился на дно могилы, Мейми зарыдала и попыталась сама последовать за гробом. Внезапно Дульси зашаталась, стала оседать и чуть было не рухнула в могилу. Аламена обхватила ее за талию, но Чарли Чинк подошел сзади и, вовремя подхватив Дульси, уложил ее на траву. Джонни увидел это краем глаза, сдал Мейми на руки одному из дьяконов и двинулся в сторону Чинка. Лицо его пожелтело от злости, а шрам опять ожил, щупальца осьминога запрыгали.

Увидев Джонни, Чинк попятился и попытался выхватить нож. Но Джонни сделал выпад и левой ногой заехал Чинку по правой голени. Острая боль заставила Чинка согнуться пополам. Не давая ему опомниться, Джонни ударил Чинка правой рукой в ухо, а когда тот полетел на землю, попытался левой ногой ударить ему по голове, но промазал и попал по плечу.

Затем, увидев в руках могильщика лопату, Джонни выхватил ее и ударил, метя лезвием по шее Чинка. Крошка-Великан из ресторана Толстяка успел схватить Джонни за руку.

В результате удар пришелся плашмя по затылку, отчего Чинк полетел в могилу и упал на гроб.

Затем Крошка-Великан и с полдюжины помощников разоружили Джонни и отвели его подальше от Чинка.

Там его взяли в кольцо темные личности, его дружки по клубу. Толстяк просипел:

— Черт побери, Джонни, хватит нам покойников. Зря ты так рассвирепел.

Джонни, отмахиваясь от их сдерживающих рук, стал оправлять растрепанную одежду.

— Я не хочу, чтобы этот ублюдок полукровка до нее дотрагивался, — сообщил он своим привычным ровным голосом.

— Господи, да она же грохнулась в обморок, — сказал Толстяк.

— Даже если бы отдала Богу душу, — отчеканил Джонни.

Друзья только покачали головами.

— На сегодня с него хватит, шеф, — заметил Кид Никель. — Ему здорово досталось.

— Я больше его не трону, — пообещал Джонни. — Где там мои женщины? Я отвезу их домой.

Он двинулся к своей машине. Тут же прекратилась музыка. От могилы убрали лебедку. Могильщики стали закапывать гроб. Собравшиеся молча побрели к своим машинам.

Мейми, сопровождаемая Дульси и Пламенной, подошла к машине Джонни и села на заднее сиденье. За ней последовали Аламена и Сестренка.

— Господи, Господи, — горестно произнесла Мейми. — Это не жизнь, а сплошные неприятности. Но ничего, я не долго задержусь в этом мире.

Глава 10

После похорон процессия распалась, каждый поехал своей дорогой. Машина Джонни, не доезжая до моста, за которым начинался Гарлем, угодила в пробку. Болельщики разъезжались с «Янки стэдиума» после бейсбола.

Он и Дульси, а также другие известные гарлемские сводники, игроки, проститутки жили в комплексе «Роджер Моррис» на шестом этаже. Дом стоял на углу 187-й улицы в Эджком-драйв, и из него открывался вид на стадион «Поло Граундс», реку Гарлем и улочки Бронкса за рекой.

В семь вечера роскошный «кадиллак» Джонни остановился у комплекса «Роджер Моррис».

— Я слишком далеко ушел от сборщика хлопка в Алабаме, чтобы тащиться обратно на Юг, — сказал он.

Все в машине посмотрели на него, но только Дульси спросила:

— Это ты о чем?

Джонни промолчал.

Мейми стала подниматься, отчего ее суставы затрещали.

— Вылезай, Сестренка, — распорядилась она, — мы возьмем такси.

— Зайдите к нам поужинать, — сказал Джонни. — Сестренка с Пламенной приготовят поесть…

Но Мейми покачала головой:

— Мы с Сестренкой едем домой. Только меня еще тут не хватало.

— Мы будем только рады, — сказал Джонни.

— Я не хочу есть, — сказала Мейми. — Я хочу поехать домой и лечь спать. Я страшно устала.

— Сейчас не надо оставаться одной, — сказал Джонни. — Лучше побыть на людях.

— Со мной будет Сестренка, Джонни, и я страшно хочу спать.

— Ладно, я вас отвезу, — сказал Джонни. — Пока у меня есть машина, вам не придется ездить в такси.

Никто не пошевелился. Тогда Джонни сказал Дульси:

— Вы с Пламенной вылезайте. Я не сказал, что повезу еще и вас.

— Мне осточертели твои окрики, — надувшись, проговорила Дульси, вылезая из машины. — Я тебе не собачка.

Джонни грозно на нее посмотрел, но не сказал ни слова.

Аламена вылезла, а Мейми перебралась на переднее сиденье. Сев рядом с Джонни, она прикрыла рукой глаза, чтобы как-то забыться, — день выдался жуткий.

По дороге домой и Мейми, и Джонни молчали.

Когда они подъехали и Сестренка вылезла из машины, Мейми подала голос:

— Джонни, ты очень уж суров с женщинами. Ты хочешь, чтобы они держались как мужчины.

— Просто я хочу, чтобы они делали то, что им велено, и то, что надо.

— Так и поступают большинство женщин, — отвечала Мейми с протяжным и грустным вздохом, — только у каждой из них есть свои способы.

Некоторое время они сидели и молча глядели на прохожих, сновавших по тротуару в наступающих сумерках.

Это была улица контрастов: матери-одиночки, жившие одними молитвами, баюкали своих младенцев, жирные черные рэкетиры проезжали в разноцветных сверкающих автомобилях с откидным верхом, с кошельками, набитыми долларами, и с подружками в золоте и брильянтах, работяги стояли в подворотнях и рассуждали о том о сем громко, никого не боясь, — здесь их не услышат белые хозяева, — хулиганы-подростки готовились к большой драке и накачивались марихуаной для храбрости. Никому не сиделось в душных квартирах-клетушках, все искали спасения от жары на жарких улицах, где было больше выхлопных газов от машин, чем воздуха.