Координата Z - Захар Прилепин

желают поражения моей армии. Моим собратьям. Моим друзьям.

Вот у меня был добрый приятель, позывной Воха. Его убили.

Вот у меня был близкий друг, позывной Граф. Он погиб. Я его похоронил.

За первые месяцы спецоперации я недосчитался дюжины знакомых и бывших однополчан.

У меня гибли земляки с Рязанщины, где я родился. Гибли с Верхнего Дона, где я вырос. Гибли с Нижегородчины, где я жил.

Тут вылезал из-под куста мудреватый кудрейка или кудреватый мудрейка в статусе светила отечественной словесности – и цедил, буквально, следующее: российская армия должна с позором проиграть, а следом Россия понесёт заслуженное наказание.

Я переводил это так: пусть они ещё раз убьют твоего Воху и ещё сто раз убьют Графа, пусть они убьют всех, кто стоит на их пути, пусть ваша армия бежит до Урала, а мы будем улюлюкать вам вслед, потому что вы – агрессоры и мерзавцы.

Для меня не имело и никогда не будет иметь никакого значения – писатель это говорит, музыкант или продавец бубликов.

Я говорю ему в ответ то, что думаю о нём.

Я говорю ему: ты урод.

Я говорю: я не хочу тебя видеть и слышать, равно как ты не хочешь слышать меня.

Ты – против моих мёртвых. Почему я должен сидеть с тобой за одним столом?

Мне отвечают: у него другое мнение.

Какое ещё «другое мнение»? Вы в своём уме?

У меня – убили брата! А у него по этому поводу «другое мнение»: он рад, что его убили. И я должен его понять, ведь у него такой хорей, такие ямбы.

У меня кровь приливает к голове, когда я это слышу.

Между прочим, у нас есть отличие, и оно весомо.

Я вовсе не хочу, чтоб его убили, этого человека с другим мнением. Я просто хочу, чтоб он заткнулся – на похоронах, где мы провожаем товарищей.

А вот он хочет, чтоб нас не было.

Говоря на каждой новой, ведомой Россией войне о необходимости нашего поражения, на самом деле он знает, как это поражение выглядит. Он хочет, чтоб нас, взявших в руки все виды оружия, – наказали, лучше – посадили, но если убили – тоже не беда. Так надёжнее.

Здесь меня опять перебивают и почему-то именно мне начинают объяснять, что русская культура обеднеет без них, что у неё должно быть два крыла, и очень длинный хвост, и глаза, которые смотрят в разные стороны.

А меня, говорю, тошнит. Я слышать это не могу уже.

Россия хоронит своих сыновей, своих детей и братьев, – а мне подсовывают очередное ехидное лицо литератора или артиста, и говорят: ну это же твой собрат по ремеслу, возлюби его, напрасно вы ссоритесь.

Пишут, что зря я «идеологизирую литературу».

Да что с вами вообще?..

Люди, которые многоумно и благообразно рассуждали об эмпатии, о гуманизме русской словесности, оказались напрочь лишены этой эмпатии по отношению к собственной армии. На эту армию не распространяется их гуманизм. Вместо этого они расчёсывают свою тоску о том, что без Симеона Харитоновича и Соломона Соломоновича обеднеет картина русской поэзии.

Ничего с вашей поэзией не случится. Пусть цветёт сто цветов.

Просто передайте Симеону Харитоновичу и Соломону Соломоновичу, что моё сердце навсегда болит – только о русском солдате.

Я давно потерял надежду докричаться до всех оглохших в своём литературном, кинематографическом, театральном эгоцентризме.

Тёплые инфантильные люди, не знавшие никогда ни крови, ни горечи, ни опыта национальной беды, – откуда им знать о том, с чем они не встречались?.. Они выросли, видя только друг друга, гладя друг друга, теша друг друга.

Но если всякий раз являться на похороны и по-вороньи каркать: «Покойник был убийцей! Мало вас убили!», – я не знаю, какой ещё реакции на свои речи желают эти люди.

Поломали монстров Кинга

Американский писатель Стивен Кинг отреагировал на русские наши ратные дела бурно, настойчиво, навязчиво.

Едва началась война, он стал выдавать один за другим посты в поддержку политического Киева, традиционно добавляя в финале «Слава Украине!».

Кажется, в психологии есть этому объяснение: Кинг так долго пестовал и разбирал на составные зло, что втайне его полюбил.

Нет, конечно же, он сам это видел иначе.

Помните, у него был роман про одинокую девочку, которую все обижали, а она научилась усилием воли бросать огромные камни с неба и закидала этими камнями свой городок?

Кинг был уверен, что эта девочка – Украина. Он возжелал подать ей свой камень, чтобы она уронила его на Москву.

Увы, политическая Украина – не одинокая девочка. Украина – девочка, с которой все дружат.

Одиноким мальчиком восемь лет был Донбасс, до которого никакому Кингу не было дела. Донбасс на всей планете признавала одна Южная Осетия. Донбасс воззвал к небесам – и полетели камни.

Это и напугало Кинга.

Втайне он испугался за потусторонний, инфернальный мир, который великолепно описал и выучил наизусть. Едва явилась в мир политическая Украина с воркующим голосом Вакарчука, древесным интеллектом Берёзы, в зелёной майке Зеленского – он сразу же узнал созданных им чудовищ.

Не без оснований он считал, что русские их всех поломают.

…Впрочем, американского гражданина Стивена Кинга можно и не усложнять. Он обычный старик с того континента, посмотревший за свою жизнь сотню фильмов, где русские всегда были плохими. Кроме зла, о котором он сочинял полвека по роману в год, Кинг, в сущности, ничего не знал. Перепрошить такое сознание – в любые времена практически невозможно.

Несмотря на то, что в знак протеста Кинг запретил продавать права на свои новые романы русским издательствам, уже изданные ранее его книги весь первый год войны были представлены в книжных магазинах по всей России необычайно широко.

Меня тронули данные, предоставленные российской социологией по результатам книжных продаж за первое полугодие войны.

Хорошая новость состояла в том, что книжный рынок рос. Люди, оглушённые войной, стали больше читать.

Но что́ они читали – стало в известном смысле открытием.

Первое место безоговорочно занял тот самый Стивен Кинг: только в 2022 году в проклятой им России было продано полмиллиона экземпляров.

Далее шли: Достоевский, Агата Кристи, Эрих Мария Ремарк.

Одно из призовых мест, обогнав по тиражам Льва Николаевича Толстого, Алексея Константиновича Толстого, Алексея Николаевича Толстого, а также Михаила Булгакова, Шолохова и Пушкина, заняла скандальная книга двух барышень, посвящённая любви пионеров нетрадиционной ориентации.

Я сразу вообразил себе следующий весёлый сюжет.

Шёл шестой месяц военной спецоперации.

– Товарищ Сталин, мы подготовили доклад о достижениях на книжном рынке.

– Слушаю