Двойная игра - И. Колвин

Ванситарт дал понять, что Англия займет твердую позицию в этом вопросе. Он обещал устроить демонстрацию английской и французской морской мощи на Средиземном море, что могло заставить Муссолини выступить в роли посредника. Ванситарт интересовался целями и идеями тайной оппозиции, которую представлял Клейст. Последний же настаивал на декларации или письме к немецкому генеральному штабу от имени английского правительства.

Из Лондона Клейст направился в Чартуэлл Манор, дом Уинстона Черчилля в Кенте. Там все вопросы обсуждались вновь. Немец, безусловно, знал, что, хотя Черчилль и не являлся членом кабинета министров, он поддерживал постоянную связь с лордом Галифаксом и их взгляды расходились лишь по методу подхода к рассматриваемым проблемам. Клейст был представлен Черчиллю как «наш друг», и разговор между ними велся на французском языке. Это была любопытная встреча двух государственных деятелей, не находящихся у власти вследствие их ортодоксальных взглядов.

В министерстве иностранных дел очень много размышляли о посылке официального письма лицу, не входящему в правительство Германии. Лорд Галифакс попросил Уинстона Черчилля написать такое послание, и тот согласился.

24 августа Клейст покинул Лондон так же незаметно, как и прибыл туда. Двумя днями позже английское правительство в своем заявлении, выражавшем тревогу, указывало, что оно отзывает из Германии английского посла Невилла Гендерсона ввиду «серьезности донесений из Центральной Европы». Чемберлен, Галифакс, Джон Саймон, Роберт Ванситарт, Гораций Вильсон и Невилл Гендерсон стали обсуждать создавшееся положение. Невилл Гендерсон утверждал, что нельзя надеяться на серьезную оппозицию Гитлеру. Он предлагал осторожный подход к этому вопросу с целью удержать Гитлера от безрассудной позиции на съезде нацистской партии, который должен был вскоре открыться в Нюрнберге. Джон Саймон по просьбе кабинета произнес речь в Ланарке об опасности распространения войны, если она начнется. Но он выразил английскую точку зрения так же нерешительно, как и Чемберлен 24 марта.

Клейст узнал о заявлении английского правительства о «серьезности донесений из Центральной Европы», обедая в клубе «Касино» в Берлине. Просматривая вечерние газеты, он поморщился и указал мне на заголовки статей. Затем он поспешил к Канарису. Но, войдя в кабинет, Клейст увидел нескольких старших офицеров, желавших присутствовать при его докладе. Однако Клейст знал, как поступить в таком случае.

«Я хочу доложить адмиралу лично», — сказал он. Комната тотчас опустела.

«Я никого не нашел в Лондоне, кто бы захотел использовать представившуюся возможность для начала превентивной войны, — заявил Клейст. — У меня такое впечатление, что англичане любой ценой стремятся избежать войны в этом году. Тем не менее они могут вовлечь себя в нее, сами не желая этого. Они заявляют, будто согласно английской конституции невозможно принять на себя обязательства, вызванные несуществующей обстановкой».

Спустя несколько дней после доклада Клейст положил на стол адмирала письмо, присланное Черчиллем. В нем говорилось, что Англия может быть втянута в войну из-за Чехословакии, и, если Германия будет придерживаться взятого ею курса, рано или поздно война станет неизбежной. После долгой и тяжелой борьбы Германия потерпит страшный разгром. Он, Клейст, вместе с немецкими патриотами, которых он представлял, должен подумать над этим.

Нашелся наконец англичанин, который мог говорить на языке, хорошо понятном немцам.

Тем временем Риббентроп проводил работу с венграми и поляками. Какой удар будет нанесен англичанам, если венгерское правительство также предъявит требования к Чехословакии от имени своего меньшинства в Моравии? Узнав об этом, Канарис немедленно вылетел в Будапешт. Адмирал Хорти, регент Венгрии, был старым другом начальника абвера.

«Канарис посещал меня каждый раз, когда ему приходилось бывать в Будапеште, — говорил мне адмирал Хорти в 1950 году. — И он, и я — бывшие морские офицеры. Кроме того, у нас были одинаковые взгляды. Тогда, в тридцать девятом году, мы оба считали, что, если Америка вступит в войну против Германии, с Германией будет покончено».

Канарис и сопровождавший его полковник фон Типпельскирх в начале сентября 1938 года предупредили венгерское правительство, что Германия вскоре может оказаться в войне с Англией, если Гитлер будет настойчиво придерживаться своей политики. Венгрия должна опасаться такой ситуации, ведь ей тогда придется таскать каштаны из огня для Гитлера. Таким образом, вставив палку в колесо политики Риббентропа, Канарис вылетел обратно в Берлин. Ему хотелось поскорее узнать об оборонительных сооружениях Чехословакии, так как, хотя лично он стоял за предотвращение войны, официально ему было поручено готовить ее.

Адмирал все еще никак не мог прийти к определенным выводам, которые следует сделать из результатов поездки Клейста в Лондон, когда гестапо обратилось в отдел военной контрразведки абвера с тревожным письмом. «Кто-то был в Лондоне и вел предательские разговоры. Узнайте, кто бы это мог быть! Мы уже над этим работаем».

Клейст очень встревожился, узнав об этом, а Канарис тем временем вызвал офицера, который готовил поездку Клейста в Лондон.

«Вам поручается расследование этого дела, — сказал адмирал ему. — Исследуйте каждую возможность. Наш человек не должен быть замешан. Его нельзя даже упоминать. Вы должны найти «его» в другом месте».

В это время в Нюрнберге проходил съезд нацистской партии. Коричнерубашечники маршировали по улицам; радиоусилители разносили речи Германа Геринга; немецкое командование устроило военный парад. На съезде среди иностранных гостей присутствовали два английских психиатра, посланные в Нюрнберг английским правительством для изучения рефлексов Гитлера. Их секретный доклад, к сожалению, до сих пор все еще не опубликован.

7 сентября лондонская газета «Таймс» удивила читателей своей передовицей. В ней впервые открыто говорилось, что Чехословакия окажется в лучшем положении, если она пойдет на территориальные уступки Гитлеру. Это еще больше подхлестнуло Гитлера. Он стал действовать самоувереннее; грубо отверг предложения лорда Ренсимена, с еще большей яростью стал нападать на Бенеша.

Через день после возвращения Клейста в Берлин генерал Бек передал функции начальника генерального штаба сухопутных сил своему заместителю генералу Францу Гальдеру. Генерал Бек принял это решение после того, как Гитлер в середине августа заявил в своей речи, обращенной к генералам в Ютербоге, что он этой осенью намерен силой разрешить чешскую проблему.

Канарис решил представить все таким образом, будто англичане, если дело дойдет до этого, станут воевать. Клейст ходил от одного генерала к другому, призывая их к действию. Канарис ознакомил генералов с письмом Черчилля. Одних это воодушевило, другие колебались. Но в середине сентября генерал фон Вицлебен, командующий берлинским военным округом, вместе с Гальдером и другими генералами провел необходимую подготовку для ареста Гитлера по его возвращении из Берхтесгадена в столицу. Граф Гельдорф, начальник берлинской полиции, был готов к тому, чтобы использовать имеющиеся в его распоряжении силы для ареста нацистских вожаков. Генерал Гёппнер, командир 3-й танковой дивизии, дислоцированной к югу от Берлина, должен был со своей дивизией войти в столицу по сигналу Вицлебена. Начальником генерального штаба опять стал бы генерал Бек. «Нет сомнения, что в то время существовал заговор, предпринимались серьезные меры для того, чтобы сделать его эффективным», — писал Черчилль много лет спустя в своей книге «Надвигающаяся буря»[33]. В день возвращения Гитлера страшная тишина наступала в здании генерального штаба. Чувствовали ли опасность Гитлер, Гиммлер и Гейдрих? Однако этот вечер прошел без каких-либо инцидентов, и еще до захода солнца адмирал Канарис знал, что ничего не произойдет. Вместе с полковником Лахузеном, Пикенброком и Гроскуртом он обедал, когда поступило сообщение из военного министерства. Министр Чемберлен намеревался вылететь в Берхтесгаден для обсуждения чехословацкого вопроса.

Лахузен вспоминает, как адмирал положил на стол нож и вилку, совершенно потеряв аппетит.

«Что он делает? Зачем он едет с визитом к этому человеку?» — Адмирал, недоуменно проговорив эти слова, вышел из-за стола и зашагал по комнате. Он был взволнован и больше не прикасался к еде. Извинившись перед своими подчиненными, адмирал рано ушел домой. Неужели он ошибся, показав свое истинное лицо англичанам? Может быть, он испугал их в Лондоне, и поэтому Чемберлен решил ехать в Берхтесгаден на переговоры с Гитлером? А может быть, англичане считают, что его информация и совет не что иное, как интрига или обман?!

Глава 7.