Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести - Виктор Горбачев

Но дело даже не в незрелости повстанцев. Могу тебя удивить убеждением, бывшим в ходу в нашей среде во времена, когда на плечах у меня были ещё погоны поручика.

Декабристам никто бы не дал “победить” в их понимании. Посуди сам: изначально гиблый расклад – три полка поднимут многие другие части, сметут царя – и вот они: свобода, равенство и братство.

Да против-то был весь санкт-петербургский гарнизон Милорадовича, а это куда как поболе, чем три полка. Мало того, из офицеров тогда редко кто сомневался, что оба “диктатора” мятежников – чин-то какой придумали, прости Господи! – Трубецкой и Оболенский – были как раз людьми Милорадовича.

И планы реальные, скорее всего, были нацелены на нового царя-малолетку, регенство марионеточной императрицы-бабушки Марии Фёдоровны, то есть на реальную, всеобъемлющую власть людей типа Милорадовича. Тебе ситуация 1917 года не кажется более успешным дублем?!

Не возьмусь расценивать, каково бы нам с тобой теперь жилось при таком раскладе…

Одно могу утверждать: сплоховал сам Милорадович, за что и погиб. И, наоборот, сильный ход сделал не хотевший погибать Николай Первый: картечь из трёх пушек по его приказу повергла в шок не только повстанцев, но и сочувствующих. И всё было кончено!

И всё-таки за те четыре часа суматохи на Сенатской площади шанс у заговорщиков был вполне реальный. И царя могли арестовать, и войска склонить. Революционеры-дилетанты, что тут скажешь…

Смотри, как оно вышло с крепостным правом. Вопрос этот назрел, тогда уже ясно было всем: с таким анахронизмом Россия обречена быть аутсайдером.

На смертном одре Николай Первый берёт слово с наследника решить этот вопрос. И вот, спустя тридцать с лишним лет появляется “Манифест об отмене крепостного права”.

Только вряд ли декабристы так это себе представляли. Крепостное право отменили, но зависимость крестьян от помещиков фактически осталась, как они могли свою же землю выкупить по высоким ценам…»

Генерал замолчал в раздумье…

«Правда, при Николае Втором его экономисты эту ситуацию всё-таки разрулили…»

«Скажу тебе больше, – продолжил Александр, – за время работы в архивах мне попадались на глаза прелюбопытные докладные записки начальника Третьего отделения Бенкендорфа и шефа жандармов Дубельта. Смысл их поначалу обескураживал: почти все имения декабристов были заложены в казну, то есть все они были должники царя…»

Подтвердим слова молодого Чижевского запиской генерала Дубельта:

«Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы “людей 14 декабря”, было ложное утверждение, что занимавшее деньги дворянство является должником не государства, а императорской фамилии.

Дьявольское рассуждение, что отделавшись от кредитора, отделываются от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила…»

Ох, пережила… Да, и поныне живёт…

«Как думаешь, отец, были у Бенкендорфа и Дубельта причины сочинять?!»

«Да уж теперь-то на них всех собак вешают, – кхекнул генерал, – a между тем, и это не только по моим убеждениям, это – люди чести, боевые офицеры, герои 1812 года. И профессионалы, надо признать, весьма матёрые. Так что очень вероятно, что дело так и обстояло».

«Но ты посмотри, какая умница Пушкин! – Александр полистал толстую потрёпанную тетрадь, в которую имел обыкновение записывать заинтересовавшую его информацию. – Двадцати трех лет от роду, сам дворянин и владелец крепостных, но ограничения дворянством самодержавия не одобрял… Вот, полюбуйся: ”Владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили бы или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и затруднили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных”. Есть ещё любопытная информация на эту тему… – Александр опять полистал тетрадь. – Вот: “Молодёжь, то есть дворянчики от семнадцати до тридцати лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма”».

Мы спать хотим… И никуда не деться намОт жажды сна и жажды всех судить…Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..Нельзя в России никого будить…

Глава 10. «Всё идёт в одно место: всё произошло из праха, и всё возвращается в прах…»

«Большевики, похоже, больше не опасаются интервенции», – пригласил Шура отца к разговору, просматривая последние газеты.

«Совсем. Во всяком случае, наши слушатели ни малейшего беспокойства не выказывают. По чести сказать, и с объединением пролетариев всех стран у них как-то не очень устраивается…»

Только с сыном старый генерал мог открыто говорить о наболевшем. Всё же остальное время он вынужден был лишь слушать, анализировать и делать горькие выводы.

«Время стратегическое, насыщенное, что тут скажешь… Я много размышлял, откуда проистекают на Россию-матушку такие катаклизмы: война с германцами, отречение императора, революции, победа большевиков, интервенция…»

Не один генерал Чижевский, разумеется, размышлял о причинах и истоках свалившихся на Россию бед. Вооружённые новыми материалами исследователи-историки, кажется, уже выстроили логику событий того бурного времени. Ан нет. В архивах откапываются новые сокровища, свежие умы рождают свои оригинальные версии, и вот уже система и затрещала…

Отнюдь не скучная наука – история…

Дадим слово классикам.

Английский писатель Паркинсон, автор знаменитых «законов Паркинсона», однажды высказался о причинах краха российской монархии так:

«…любую революцию порождает само правительство, оно создаёт вакуум, куда бунтари засасываются, можно сказать, против воли… Империи рушатся потому, что гниют изнутри, а правители, на чьём счету нет никаких конкретных преступлений, приводят свой народ к катастрофе всем, чего они не удосужились сделать. А подлинные лидеры правят мощно, ярко, быстро ведут за собой народ к чётко поставленной цели.

Когда этого нет, как, скажем, в царской России, и возникает вакуум…

Нас ввели в заблуждение историки: если верить им, революции совершали голодные крестьяне, замыслив бунт против своих хозяев. Но так ли это?

Люди, которые по-настоящему угнетены, никогда не поднимутся на бунт, и, если бы революции вырастали из народного недовольства, они случались бы гораздо раньше, когда дела обстояли ещё хуже. Но в том-то и дело, что тираны процветают, а кресла трещат под их преемниками, у которых вроде бы самые благие намерения».

Знаменитый русский военный теоретик Драгомиров о последнем российском императоре:

«Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России неспособен…»

Министр иностранных дел России Дурново:

«…(Николай Второй) обладает средним образованием гвардейского полковника, что для хозяина империи явно недостаточно…»

Известный юрист Кони:

«Его взгляд на себя, как на провиденциального помазанника божия, вызывал в нём подчас приливы такой самоуверенности, что ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных людей, которые ещё обнаруживались в его окружении.

…Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через всё его царствование, и в этом, а не в недостатке ума и воли, надо искать некоторые из причин того, чем закончилось для него и то и другое…

…Отсутствие сердца и связанное с этим отсутствие чувства собственного достоинства, в результате которого он среди унижений и несчастья всех близко окружающих продолжает влачить свою жалкую жизнь, не в силах погибнуть с честью…»

Британский премьер-министр Ллойд Джордж:

«…российская империя была ковчегом, у которого полностью отсутствовали мореходные качества. Весь его остов прогнил, и экипаж был не лучше. Капитан годился только для прогулочной яхты в спокойных водах, а штурман выбирался его женой, отдыхавшей на кушетке в каюте».

Николая Второго британский лев характеризовал как «корону без головы»: «…конец был трагичным, но за эту трагедию страна не может нести ответственность ни в коем случае».

Даже питающий к Николаю Второму самый горячий пиетет известный американский дипломат Роберт Мэрфи не выдерживает:

«В ходе войны народ хотел не революции, а только реформ. Но Александра, побуждаемая Распутиным, страстно протестовала против всякого умаления царской власти. Уступая жене, борясь за спасение самодержавия и отрицая все доводы в пользу ответственного перед народом правительства, Николай Второй сделал революцию, и конечный триумф Ленина неизбежным».