Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести - Виктор Горбачев

Ещё в 1725 году кафедру по восточным древностям и языкам в Академии занял Байер, приглашённый в числе многих других немцев императрицей Анной Иоановной. Тогда же в академических кругах появился и Миллер. Чуть позже их дело продолжил историк Шлезер.

Вся эта «херр-компания» с пеной у рта доказывала, что восточные славяне в 9-10 веках были сущими дикарями, спасёнными из тьмы невежества просвещёнными варяжскими князьями. По имеющей хождение и поныне теории Байера «…прибывшая на Русь кучка норманнов за несколько лет превратила “тёмную страну” в могучее государство».

Ломоносов сопротивлялся, как мог, многие русские академики его поддержали – А. К. Мартов, И. Горлицкий, Д. Греков, М. Коврин, В. Носов и другие.

Созданная для разбирательства научного спора Сенатская комиссия во главе с князем Юсуповым супротив императрицы выступить не решилась.

«…за неоднократные неучтивые бесчестные и противные поступки как по отношению к Академии, так и к комиссии и к немецкой земле подлежат смертной казни или в крайнем случае наказанию плетьми и лишению прав и состояний», – это по отношению к Ломоносову (!). Остальных – в Сибирь, как водится, на перековку…

Новая императрица Елизавета Петровна не рискнула, однако, казнить или даже пороть академика Ломоносова. Она лишь вдвое уменьшила его жалование и унизила приказом просить прощения у немецких профессоров.

Последние, однако, на этом не успокоились.

В 1763 году по доносу Тауберта, Миллера и других уже Екатерина Вторая уволила Ломоносова из Академии.

Ещё в 1751 году была опубликована ломоносовская «Древняя российская история». Невероятную ярость у оппонентов вызвала особенно её первая часть «О России прежде Рурика».

Однако после смерти Михаила Васильевича по приказу Екатерины Второй вся его библиотека и бумаги были изъяты графом Орловым и бесследно исчезли…

Поэтому опубликованные позже под редакцией Миллера труды Ломоносова, разумеется, уже были нужным образом «онемечены».

И вы хотите, чтобы теперь все так сразу осознали, что борьба русских с ордынцами – это борьба русских с русскими, то есть гражанская война за единоличную власть?! И что империя от Тихого до Атлантического и от Северного Ледовитого до Индийского океанов – это империя русских?!

Да разве тёмные дикари в состоянии покорить просвещённых европейцев?!

И уж коли волею судеб добрались германцы до власти в России, разве они согласятся с такой историей?!

А вот свидетельство недоступного немецким профессорам, а потому объективного летописца архимандрита Рагузского – 1601 год:

«Славянский народ озлоблял оружием своим чуть ли не все народы во Вселенной: разорил Перейду, владел Азиею и Африкою, бился с египтянами и с великим Александром, покорил себе Грецию, Македонию, Иллирическую землю, завладел Моравиею, Шлёнскою землёю, Чешскою, Подольскою и берегами моря Балтийского, прошёл в Италию, где многое время воевал против римлян.

Иногда побеждён бывал, иногда биючился в сражении, великим смертопобитием римлян отлицевал, иногда же биючился, в сражении ранен был. Наконец, покорив под себя державство Римское, завладел многими их провинциями, разорил Рим, учиняя данниками Цесарей римских, чего во всём свете иной народ не чинивал.

Владел Франциею, Англиею и уставил державство во Шпании, овладел лучшими провинциями в Европе, и от сего славного народа в прошедших временах произошли сильнейшие народы, то есть славяне, вандалы, бургунды, готы, остроготы, руси или раси… даки, шведы, норманны, финны, украинцы…»

Сейчас известны чудом уцелевшие исследования доктора философии, статского советника Егора Ивановича Классена – «Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяно-руссов до рюриковского времени, в особенности с лёгким очерком истории руссов до рождества Христова». Они вышли уже спустя почти тридцать лет после Пушкина, а посему были ему недоступны.

«К счастью, – писал Классен, – имеем мы двоякого рода источники к воссозданию древнего славянского мира: это летописи и памятники, которые говорят совершенно против них (фальсификаторов – авт.).

Славяно-руссы как народ, ранее римлян и греков образованный, оставили по себе во всех частях Старого света множество памятников, свидетельствующих об их там пребывании и о древнейшей письменности, искусствах и просвещении. Памятники пребудут навсегда неоспоримыми доказательствами…»

А приглашённые князья-варяги были из Поморской Руси…

«Народ твой искони служил моим предкам», – писал Иван Грозный шведскому королю.

Некий поляк Тадеуш Воланский, покопавшись в древностях и поразмыслив, издал смелый по тем временам труд: «Памятники письменности славян до Рождества Христова». Труд смелый настолько, что католический примас Польши запрашивал у императора Николая Первого дозволение применить к отщепенцу аутодафе – публичное сожжение на костре еретиков или еретических сочинений.

К счастью, этот грех Николай Первый на душу не взял, спустив щекотливый вопрос на тормозах.

Самые упёртые краелюбы откопали откровения и самой Екатерины Второй, которую трудно заподозрить в симпатиях к славянскому народу. В своих «Записках касательно русской истории» (СПб., 1787) импортная императрица вынуждена была признать:

«Славяне на востоке, западе и севере обладали толикими областями, что в Европе едва ли осталась землица, до которой они не касались».

Так что не зря прикормленные немецкие историки переписывали историю Руси…

«…Кто владеет прошлым – владеет будущим».

Острее стало ощущеньеШагов истории самой…

Глава 9. «Род проходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки…»

В очередной свой приезд домой, в Калугу, на Рождество 1925 года, Александр задумал спровоцировать отца.

«Господин генерал! А каким образом вы собираетесь отмечать сто лет со дня восстания декабристов?!»

Генерал подвох учёного сына раскусил сразу, поэтому с ответом не спешил, лишь ухмылялся и поглаживал в раздумьи бороду.

Морозным декабрём 1825 года кучка дворян порешила свергнуть российского самодержца. Присягавший царю генерал по идее должен его защищать, а посягнувших на трон по всем статьям презреть.

Большевики-революционеры, которым теперь служил бывший генерал Чижевский, на почве ненависти к самодержавию записали дворян-революционеров к себе в союзники.

Очередной провокационный вопрос сына по сложившейся между ними традиции подлежал объективному обсуждению, безоговорочно честному и, по возможности, бескомпромиссному.

Устоявшаяся во времени догма, что везде и повсюду революционеры – это честные борцы за благо народа, оказывается, довольно живуча. Это теперь череда военных хунт и переворотов изрядно этот миф поистрепала. А в 1925 году большевистское «ура!» всё ещё сотрясало планету. Немудрено, что честный дворянин и патриот, движимый благими намерениями, вполне добровольно примкнул к революционерам.

Но на заре 19 века Россия представляла собой нескольуко иную страну, а менталитет народа российского был совсем не тот, что теперь. Россия была патриархальная страна, на восемьдесят процентов крестьянская, с казавшейся незыблемой идеологией – православием.

«Царь – помазанник Божий! Посягнувший на царя – посягнул на самого Господа!»

А в планы декабристов среди прочего входило убийство царя и всех возможных наследников. Впрочем, эти декабристские планы как раз не были оригинальны: редко какие дворцовые перевороты обходились без цареубийства.

Какой уж тут процент успеха, если те самые восемьдесят процентов – это кососмотрящая оппозиция…

Правда, революционеры-теоретики уверяют, что тихая или затюканная оппозиция вождям революции только на руку.

Как-то той зимой всё пошло наперекосяк. Взял и где-то в командировке умер Александр Первый, и убивать его мятежникам не пришлось. Междуцарствование – это же для повстанцев подарок судьбы!

Невольно дискредитирован Николай Первый: то он давеча отрёкся от престола, принёс присягу Константину, а теперь вот воду мутить вздумал, в цари лезет.

«Видишь ли, Шура, – рассуждал генерал Чижевский, – давай не будем забывать, что свои революционные идеи господа Пестель, Трубецкой и иже с ними почерпнули у своих коллег во Франции, где многие из них бывали в составе регулярной российской армии. Только вот революцию французскую тамошний народ выстрадал и жаждал всеми фибрами. А наш-то российский люд вовсе никакой революции не хотел.

Все эти крестьянские бунты имели скорее хозяйственные цели, если позволительно будет так выразиться, политические лозунги бунтари как-то не формулировали.

Но дело даже не в незрелости повстанцев. Могу тебя удивить убеждением, бывшим в ходу в нашей среде во времена, когда на плечах у меня были ещё погоны поручика.