Разрушители плотин (в сокращении) - Роберт Рэдклиф

— Впереди поперек река. Рощица на три часа. Деревня с церковью в двух милях на одиннадцать. За ней холм с развалиной. За ним высоковольтная линия. Там поворачиваем, так, штурман?

— Да. Так, командир, два-два-ноль влево, тогда водохранилище Дервент будет прямо по курсу в восьми милях, осторожно, слева холм Марджери, высота восемьсот…

— Опоры! Выше, командир, уходи вверх!

Питер мгновенно забрал штурвал на себя, Макдауэл дал полный газ, а Квентин замер от восхищения — «ланкастер» взмыл вверх под вой двигателей. Шли секунды, самолет дрожал, облака становились все ближе, потом из хвостового отсека раздался голос Гуттенберга:

— Прошли опоры!

Питер тут же снова пошел на снижение.

— Простите, если напугал.

— Да уж не говори!

— Молодец, что заметил опоры, Билли.

— Такие поди не заметь. Даже в этих проклятых очках.

— Угу, придумали бы что получше для отработки ночных полетов.

— И сколько можно носовому стрелку сидеть у бомбардира на ушах!

— Прости, Киви, ноги мне девать некуда…

— Эй, а где Барлоу?

Все уставились в иллюминаторы в поисках второго «Ланкастера».

— Кажется, отклонился, хотя, подожди, вон он… Потерял хвостовую антенну!

Они следили, как Барлоу, без антенны, возвращается в строй.

— Знаете, ребята… — заметил Гуттенберг, — по-моему, операция делается немного опасной.

— Кто бы с этим поспорил, Херб.

Пауза.

— Знать бы, что за операция!

Они благополучно вернулись на базу после четырехчасовой тренировки, которая началась с восьмидесятимильного круга над Северным морем, потом полет в строю к водохранилищу Дервент, несколько проходов над водохранилищем на малой высоте, заход с малой высоты на бомбардировку в Уэйнфлите, а потом, наконец, возвращение в Скэмптон. На последнем участке Питер, к изумлению Квентина, предложил передать ему управление. К еще большему его изумлению, едва он сел в кресло пилота, положил левую руку на штурвальную колонку, нащупал ногами педали, как страх и тошнота куда-то пропали, спокойствие окутало его, будто одеяло. Пусть искалеченная правая рука не справлялась с управлением — Дядьке Макдауэлу приходилось крутить рукоятки, перемещать рычаги газа и делать практически все остальное, — пусть даже это значило, что его больше никогда не допустят к боевым вылетам, эти несколько минут стали переломным моментом.

Шагая от самолета, экипаж признал вылет удачным, несмотря на технические неполадки.

У Гая Гибсона было совсем иное мнение.

— Безрукие! — ревел он. — Все вы безрукие, все до последнего!

Они собрались в комнате предполетной подготовки, где на них обрушился гнев командира. Суть его речи, как понял Квентин, сводилась к тому, что у 617-й эскадрильи было только десять заемных бомбардировщиков для тренировочных полетов, их нужно было лелеять и использовать с толком. В тот день на тренировку вылетели все. При этом два вернулись на трех двигателях, еще два заблудились, в еще одном сопла оказались забиты листвой, Барлоу прилетел без антенны, а один и вовсе не вернулся.

— Картер, — проворчал Гибсон. — Звонил недавно. Из Манчестера. Штурман у него ошибся.

Он замолчал, яростно меряя комнату шагами.

— Картер сказал, что через пару часов вернется, — продолжал он. — Я сказал ему не брать с собой штурмана — тот уволен. Картер сказал — если уволен штурман, то уволен и весь экипаж. Я сказал ему — выбирай. Он выбрал, ушли все. Вон таких из эскадрильи.

По комнате пробежал шепоток изумления, летчики переглядывались — со смущением, но скорее — с изумлением. Один экипаж уже три дня не вылетает по болезни, добавил Гибсон. В 617-й нет времени болеть, ни по-настоящему, ни понарошку, заявил Гибсон, так что их он тоже уволил. В результате для выполнения задания осталось двадцать экипажей.

Знать бы, что за задание.

— Ты нам совсем ничего не можешь сказать, Гай? — спросил один из его приближенных, Молтби. Как ни странно, после сообщения об увольнениях настроение у всех поднялось.

— Простите, ребята, не могу. Могу сказать одно: справимся — война кончится быстрее. Но чтобы справиться, нужно днем и ночью отрабатывать полеты на малой высоте, над землей и над водным пространством, пока не сможете летать с завязанными глазами.

— Значит, все-таки корабль! — предположил еще один близкий друг Гибсона Хопгуд.

— Может быть, Хоппи. — Гибсон ухмыльнулся и посмотрел на Квентина. — Из меня ты ничего не вытянешь. — После этого он вновь заговорил серьезно: — Успех операции будут решать два момента. Тренировки и секретность. О тренировках мы уже поговорили, но это полдела. Если противник будет нас ждать, пиши пропало. Так что рот на замок обо всем, что касается этого задания. Никаких вопросов, никаких домыслов, никаких сплетен.

— Оно, конечно, так, босс, только каким образом? — спросил кто-то.

Квентин заметил, как в комнату вошел Уитворт. С ним — двое в штатском. Он сразу почуял неладное. И действительно, едва Гибсон по второму разу пустился в рассуждения о секретности, Уитворт поманил его наружу.

— Квентин, эти господа — майор авиации Арнот и майор авиации Кэмпбел, — с явной неловкостью проговорил Уитворт. — Из разведывательного управления Министерства авиации.

Негромкие приветствия, рукопожатия. Квентин обратил внимание: несмотря на звания, эти двое не были похожи на летчиков. И почему они в штатском? — недоумевал он.

— Вы старший офицер разведки? — Арнот смотрел на него с сомнением.

— Так точно, сэр. Точнее, исполняющий обязанности.

— Вам известна цель операции?

— Никак нет, сэр. Разумеется. Она почти никому не известна.

— Верно. Давайте поговорим. — Оставив Уитворта у дверей, они зашагали по аэродрому, Квентин — в середине. Спускались сумерки, апрельский вечер был прохладным. Они молчали.

Кэмпбел закурил сигарету.

— Вы неплохо справлялись, капитан. Пока что.

— Благодарю, сэр.

— Наверное, это было непросто, с вашей-то рукой.

— Рука мне не мешает, сэр.

Почему он говорит в прошедшем времени? — недоумевал Квентин.

Арнот еще раз огляделся, убедился, что их никто не слышит.

— Да. Использовать в качестве легенды «Тирпиц». Это была ваша идея?

— Ну, вроде как, сэр. Пожалуй.

— А откуда вам известно, что не он является подлинной целью?

— Я обговорил это с полковником Уитвортом и подполковником Гибсоном. Уверен — будь «Тирпиц» подлинной целью, они бы ее не одобрили.

— Логично. Ну и как вы действовали дальше? Как вы внушили личному составу, что цель — именно линкор «Тирпиц»?

— Да я, собственно, и не внушал. Они сами выдвинули такое предположение. А я попросту не противоречил.

— Умно.

— Благодарю, сэр. Я называю это «управлением слухами».

— Забавно. И когда все это началось?

— Через несколько дней после формирования эскадрильи.

Спутники отошли в сторону и начали тихо переговариваться. Квентин ждал. Немецкий линкор «Тирпиц», спрятанный в настоящий момент в одном из норвежских фьордов, уже много лет был для союзников как заноза в пятке. Было предпринято несколько попыток атаковать его, однако он был окружен плотным кольцом мин и вооружен мощной зенитной артиллерией, так что к нему было не подобраться. Почти все в 617-й эскадрилье не без оснований пришли к выводу, что именно он и станет их целью.

Арнот и Кэмпбел договорили:

— Благодарим вас, капитан. Вы освобождены от обязанностей старшего офицера разведки.

— Я что-то сделал не так?

— Отнюдь. Просто такая задача не по плечу одному человеку. Речь идет о крайне важной операции. Вы остаетесь сотрудником разведслужбы. Просто разведслужба теперь будет куда многочисленнее.

— Понятно. — В общем, отодвинули под благовидным предлогом. — Но откуда такая секретность?

— А оттуда, капитан, что Шестьсот семнадцатой поручено слишком важное задание, провал тут исключен. В основном — отсюда.

— А еще?

Его спутники переглянулись.

— Я имею право это знать.

— Не имеете. Но раз уж спросили — немцы переводят «Тирпиц» дальше на север, на новую базу в Альтафьорде.

По спине Квентина пробежал холодок.

У Квентина была машина «Эм-Джи» 1938 года выпуска, двухместный спортивный кабриолет, щегольский, черный, блестящий — красные кожаные сиденья, колеса с литыми дисками. Водить ему после ожогов было тяжело, и машиной он пользовался редко. Соответственно он с легкостью одолжил ее на вечер Питеру.

То была третья встреча Тесс и Питера после его перевода в Скэмптон. Две первые — дневные свидания на парковой скамейке, во время которых эмоции перехлестывали через край, — лишь подтвердили неизменность их взаимных чувств, которые оказались даже глубже, чем оба полагали. К этой третьей встрече, назначенной возле церкви в деревне Скэмптон, оба собрались, взяли себя в руки. До определенной степени. Питер подъехал, Тесс вышла из тени и залезла в машину.