Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

Тим слушает его тираду, как обычно, слишком внимательно. Спрашивает всерьез:

— Арис, тебя из кабинета на литературе никогда не выгоняют?..

— Что это еще за «Арис»?

— Не знаю… — теряется Тим. — Аристарх — Арис.

— Это ты меня не хочешь звать через «хер»?

Тим тянет уголок губ, кивает.

— Ладно, — соглашается Стах. Вспоминает: — Вообще-то, мне как-то по литературе поставили тройку. Мол, неправильно понял. Я спросил у матери, как можно неправильно понять литературу?.. Она пришла со скандалом — и с тех пор я все понимаю правильно.

— Ты бы понравился Светлане Александровне.

— Это которая?

— Шапиро.

— Она же у гуманитариев ведет. Мне донесли, что ты с химбио.

— Наш особенный класс, — пожимает Тим плечами.

— Соколов сказал: «Мяч футбольный». Вот погоди, он еще у вас классным будет.

— Боже, — Тим округляет глаза, — нет…

— Не дрейфь, он тебе сочувствует. Когда ржет. Сам сказал.

Тим качает головой, не соглашаясь.

Стах замечает:

— Какой-то ты грустный.

— Почему?..

— Не знаю… Может, ты просто пишешь больше, чем говоришь? Еще и шутишь.

— Это где?..

— Был целый уморительный кусок про Джойса. Погоди, я зачитаю, — и собирается идти за книгой.

— Арис, — Тим возвращает его голосом.

Снимает с плеча рюкзак. Извлекает на свет — о ужас — тетрадь для сочинений, открывает на нужной странице, там намалевана одна фраза: «Почему люди не летают так, как птицы?» — и хватит с «Грозы». Он не шутил про Джойса.

— Ну, начало положено… — усмехается.

— Это не смешно…

— Это очень смешно, — кивает убежденно. Собирается шутить про Джойса сам: — Заходит как-то Джойс после работы в бар и говорит, что написал за целый день всего шесть букв. А бармен ему отвечает: «Но, мистер Джойс, для вас это очень хороший результат». И тот — ему: «Да, но я не помню, в каком эти буквы порядке!» А ты хотя бы помнишь. Можешь продолжить, мол, вся литература о свободе, вот, например, в пьесе Островского… Хотя у него вышла какая-то сомнительная свобода, по-моему.

Тим улыбается и молчит. Ковыряет пальцами страницы тетради. Царит тишина: он замечательный собеседник.

— Знаешь, — вспоминает Стах, — один итальянец задался Катерининым вопросом в пятнадцатом веке. Только он не с обрыва бросился, а придумал орнитоптер, парашют и воздушный винт.

— Что такое орнитоптер?..

— По-русски: «махалет». Типа такой аппарат для полета по принципу птицы, — Стах показывает птицу руками, как в театре, только без теней. — А воздушный винт в вертолетах применяется. Вон сколько всего может сделать один человек, если с обрыва не бросится.

— То был да Винчи, таких — один на тысячелетие.

— А Эдисон, Тесла, Франклин, Лемельсон и Лэнд так, мимо проходили? И братья Райт со своим самолетом — подумаешь, никакой поэзии.

— Ты драму сравниваешь с жизнью?

— Не со смертью же. Кстати, Добролюбов написал, что «Грозу» сложно назвать драмой, потому что главной преступнице сочувствуешь. Она еще и единственный «положительный» герой. Кранты.

— Почему «преступнице»?

— А что она, святая?

— Она, скорее, отчаявшаяся…

Стах сбавляет тон и говорит спокойней:

— Нет такого отчаяния, чтобы ему стоило поддаться. «Темней всего перед рассветом».

— А если он не наступает?

— Наступит, — убежден Стах. — Даже если «гроза». Тучи разойдутся, а тебя не воскресить.

Тим замолкает, листает тетрадь, залитую арабской вязью. Стах веселится:

— А ты не левша?

Тим странно тушуется и мотает головой.

— Ладно, давай напишем твое сочинение. О свободе.

— Только без имен.

— Даже без да Винчи?

— Арис…

— Я шучу. Какой-то ты серьезный. Как тебя по отчеству?

— А что?

— Буду звать тебя длинно.

— Зачем?..

— Я сейчас начну гадать, если ты не скажешь. Гадать — это от слова «гадость», чтоб ты знал.

— Чего?..

— Александрович? Сергеевич? Васильевич? — и выразительно смотрит — на Тима в ужасе.

— Алексеевич…

— Вот сразу бы. Что ты, Котофей Алексеич, так много паришься?

Стах садится на излюбленное место — не свое — и кивает Тиму, чтобы тот поторопился. Тот, конечно, никуда не торопится. Приземляется рядом. Когда Стах наклоняется к нему по близорукой привычке, он отодвигается.

— Ты можешь еще уйти в соседний кабинет.

Тим без охоты делит личное пространство.

Стах пытается угомонить пульс и дышит пару секунд горчащей сладкой свежестью, свыкаясь. Если бы можно было запереть север во флакон, он бы пах Тимом.

Стах добивает, просто чтобы добить:

— Хочешь неловкий комплимент твоему одеколону?

— Что?..

— Что? Опять не смешно?

— Н-нет.

— А я стараюсь.

— Может, слишком?..

— Я по-другому не умею.

III

Тим заканчивает пространным поэтичным заявлением: «Разве свобода в том, чтобы избавиться от муки? От муки совести, от бремени греха… Спросите за меня, я так и не нашел ответа».

Кстати, пишет-таки он рукой.

Стах предлагает физику. Тим почему-то не соглашается. Тогда он спрашивает у него:

— А ты придешь в четверг?

Тим пожимает плечами.

IV

И в четверг не приходит. Может, он и в понедельник не хотел. Может, он собирался сказать, что все вот это вот — плохая идея.

Не понимаю, как тебя понимать. А.

Наверное, я для тебя, как физика для меня. Т.

Давай я помогу тебе с физикой, а ты мне — с тобой. А.

Нет. Т.

Помнится, ты еще сказал, чтобы я не подходил «никогда». Я подожду. А.

Кажется, ты слишком стараешься. Т.

Упорство никогда меня не подводило. Я терпеливый. А.

Хорошо, терпи… Т.

Жду тебя по понедельникам и четвергам. А.

V

Тим замолкает. Книга лежит, пылится на полу. Стах убирает ее на полку. Как будто теперь все это стало слишком личным. Среди учебников замирают «Три товарища». Стах смотрит на них с тоской.

VI

На следующий день Стах кладет книгу обратно на пол. Вдруг Тим потеряет? Уже через минуту пишет: «Может, нам нужен третий?» — и ставит обратно.

Кажется, мне много одного тебя… Т.

Но ты меня нашел. Будешь моей физикой. А.

========== Глава 11. Проект о социальных связях ==========

I

Мать уже несколько недель с подозрением расспрашивает сына о новом проекте, которым он занят после уроков в библиотеке в понедельник и четверг.

Периодически по этому поводу она устраивает целый допрос. Вот как сейчас. Он сидит за уроками, подперев рукой голову. Она притащила с собой из кухни стул — значит, надолго.

Итак, где-то на втором получасе она спрашивает снова:

— И о чем этот твой проект?

— О социальных связях между людьми.

— И что же это за социальные связи?

— Общечеловеческие, мам.