Бухта Туманов. Повесть - Марк Эгарт

Вскоре старик вернулся с котелком дымящейся каши из чумизы. Синицын начал было отказываться, но Пак-Яков угощал так ласково и простодушно, что лейтенант не мог огорчить его. К тому же он в самом деле проголодался. Синицын запил кашу молоком из знакомой бадейки, поблагодарил и собрался уходить.

Пак-Яков проводил его, приглашая заходить, и показал тропинку, которая обходила болотистые прибрежные камыши и опасную песчаную косу. Заботливость и деликатность старика тронули Синицына.

Когда он обогнул скалистый мысок и Песчаный Брод скрылся из виду, он услышал монотонную, жалобную песню корейца. Песня то приближалась, то удалялась — очевидно, старик расхаживал по берегу. Синицыну захотелось узнать, что делает Пак-Яков. Он начал взбираться по уступчатому гребню и, поднявшись, опять увидел речку, песчаную косу, ярко блестевшую под солнцем, три плоские скалы и фанзу. Только корейца не видно было, хотя песня его все еще раздавалась в предвечерней тишине.

Синицын прислушивался к песне, и смутное ощущение какой-то загадки овладевало им. Почему так уверенно говорил Пак-Яков о гибели Мити Никуленко? Если он действительно видел Митю на Черной сопке, значит, он подходил близко к бухте и, значит, нарушил запретную зону… Но за каким чертом говорил он все это ему, Синицыну? Что-то здесь было неясно.

Он потратил целый день, исходил и излазил весь берег, едва не погиб в зыбунах, а что он узнал? Ничего. С чем пришел — с тем и ушел. Никто не знал, что случилось с беднягой Никуленко.

А спустя три дня часовой, обходя ранним утром берег бухты, увидел вдали, у подножия Черной сопки, стаю орланов и чаек, низко круживших над отмелью. При приближении часового они разлетелись. На песке, выброшенное прибоем, со следами ссадин, лежало тело лейтенанта Никуленко.

Должно быть, он расшибся при падении со скалы на Черной сопке.

ПРОЩАНИЕ

Похоронили Никуленко на берегу бухты, неподалеку от места, где найдено было его тело. Небольшой холм был заботливо покрыт дерном и украшен цветами. На холме поставлен невысокий деревянный обелиск со звездой.

На похороны приехали Макар Иванович и Валя. Синицын увидел их, когда стоял в карауле у гроба. Полнокровное, красное лицо Макара Ивановича сделалось желтым, щеки опали, кожа на шее висела складками. Он медленно, но твердо подошел и остановился в изголовье гроба. По знаку капитана Пильчевского Синицин отступил, и отец стал в последний караул у тела сына.

Лицо девушки задрожало. Но она овладела собой и стала у гроба. У входа в палатку звякнули винтовки часовых, словно отдавали честь. И опять тишина, бледный свет, сочащийся в маленькие оконца палатки, и не умолкающий ни днем, ни ночью шум набегающих на берег волн…

Хоронили Митю Никуленко перед вечером. Гроб, сменяясь, несли на руках офицеры и матросы. Торжественно и красиво звучал траурный марш. Звуки его далеко неслись над водой. Небо над сопками горело последними красками заката. Розовый отблеск уходящего дня лежал на их вершинах, и синие тени — у подножий. Над бухтой медленно кружил белый орлан.

И все это: догорающая в небе заря, темнеющая, похожая на подкову бухта, окруженная с трех сторон сопками, мерный шаг моряков и звуки траурного марша,- все было исполнено красоты и говорило о силе и непобедимости жизни, хотя человек и смертен.

Кончились речи, гроб опустили в могилу, и ружейный залп прозвучал, как последнее прощание. «Прощай, Митя! Прощай, верный друг!» Синицын смотрел на холмик свеженасыпанной земли и не замечал, что на глаза все время набегает влага.

После похорон капитан Пильчевский увел Макара Ивановича к себе. Катер, который должен был забрать отца и дочь, еще не пришел. Пильчевский и Макар Иванович сидели вдвоем, и перед ними, по стародавнему обычаю, стояло вино, чтобы помянуть умершего. Но они не пили.

Макар Иванович потерял сына здесь, младший сын капитана Пильчевского погиб в Севастополе… Оба они уже немолоды, жизнь давно перевалила через зенит и клонится вниз. Но, как и подобает мужчинам, они не говорили об этом, а говорили о воине, вспоминали другую войну, когда они были молоды и, как и их сыновья, воевали, не щадя себя.

Одна мысль не давала покоя капитану. Трудно было поверить, что сын Макара Ивановича, лейтенант Митя Никуленко, сильный и опытный таежник, мог оступиться и сорваться с обрыва как новичок. Может быть, кто-то повинен в его гибели? Но кто? В бухте нет никого, кроме старого корейца, и тот переселился на Песчаный Брод. Неужто Пак-Яков совершил преступление. Зачем? Затаил обиду и хотел отомстить за то, что его выселили? Но почему месть пала именно на Никуленко? И способен ли хилый старик одолеть силача-лейтенанта? Наконец, если даже допустить эту мысль, почему Пак-Яков не скрылся и так спокойно, приветливо встретил пришедшего к нему Синицына? Все оставалось неясным, непонятным.

— Много, много чего было…- тихо сказал Макар Иванович, отрываясь от горьких дум.

— Да, Макар. И не пристало нам…- Не договорив, капитан Пильчевский взялся за бутылку, наполнил стаканы и поднял свой: — Так помянем, Макар, добрым словом сыновей наших!

— Помянем, Павел,- еще тише сказал Макар Иванович. Словно тень прошла по его обветренному, просоленному морем лицу.

Они чокнулись, выпили вино и опять молчали, и снова неторопливо текла беседа.

А в это время Синицын и Валя в ожидании катера молча ходили по берегу бухты.

Уже наступила ночь. Но в бухте было светло от луны, которая поднималась над Черной сопкой. По воде протянулась лунная дорожка, а сопка казалась темнее, круче, и на ней отчетливо вырисовывалась в лунном свете, будто вырезанная, скала.

Вдруг девушка остановилась, обернулась к Синицыну:

— Почему вы не дождались Мити? Ведь вы условились с ним ждать там?- Она показала в сторону Черной сопки.

Что мог ответить Юрий? Только то, что он допустил ошибку и что если бы он знал… Девушка, не дослушав, зашагала дальше. Синицын шел следом, подавленный сознанием своей вины, которая теперь, после ее слов, казалась ему еще очевиднее.

— Вы тоже думаете, что Митя сорвался со скалы? — спросила Валя.

— Не… нет, не уверен,- запнувшись, ответил Синицын.

— А что? Что с ним случилось?

— Я сам все время думаю об этом. Но как узнать?

— Неужели нельзя?! — страстно, почти озлобленно воскликнула девушка.- Столько людей… и никто не знает!

— Валя!..- Синицын остановился, посмотрел ей в лицо.- Я узнаю. Даю вам слово!

Она не ответила, отвернулась и вдруг закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись от беззвучного плача.

Тишину ночи нарушил звук мотора — шел катер.

Он подвалил к временному причалу. Из него вышли два человека. Одного Синицын узнал по его высокой, молодцеватой фигуре. Это был начальник погранзаставы Бурков. Прибывшие подошли к Синицыну. И лейтенант Бурков, четким движением поднеся руку к фуражке, спросил, где капитан Пильчевский.

Синицын ответил, что капитан у себя. Заметив удивленный взгляд, брошенный пограничником на девушку (она стояла, отвернувшись, и вытирала глаза платком), Синицын пояснил, что это сестра лейтенанта Никуленко.

Бурков снова поднес руку к фуражке. То же сделал его молчаливый спутник. Затем они удалились.

— Начальник погранзаставы,- ответил Синицын на безмолвный вопрос Вали.- А второго не знаю. Возможно, следователь.

ТАЙНА ЧЕРНОЙ СОПКИ

Жизнь в бухте шла своим порядком.

Прибыл второй транспорт с боевым снаряжением. Прорубалась дорога к Черной сопке. Из района на баржах доставляли строительные материалы, экскаваторы, краны. Тем же путем прибывали рабочие. Укрепленный пост с его палатками, бараками и походными кухнями, напоминавший лагерь или бивак, скоро должен был принять благоустроенный, строгий вид, и уже не одна, а несколько батарей должны были смотреть из-за сопок, охраняя берега океана.

Только теперь Юрий Синицын начал понимать, какое важное военное значение придается новому укреппосту. Уж не потому ли протянулась сюда вражеская рука, убившая Митю Никуленко?

Вечерами, сидя возле палаток, матросы часто вспоминали о погибшем лейтенанте Никуленко. И когда кто-нибудь называл его имя, затихали разговоры, обрывалась песня. Все молча смотрели в ночное небо этого далекого края родной земли, где, может быть, не одному из них придется сложить голову за Родину… Потом раздавалась команда на сон, и все расходились отдыхать, чтобы с утра со свежими силами вновь копать, рубить, строить, плавать, учиться стрелять, маршировать, грести, стоять в дозоре,- словом, делать свое трудное и важное дело.

Так проходили дни.

Следствие о гибели Никуленко не дало ничего. Считалось установленным, что он разбился, сорвавшись с Черной сопки в море. Правда, капитан Пильчевский сообщил о своем подозрении против старого корейца, но следователь (тот самый, что прибыл вместе с лейтенантом Бурковым) возразил, что подозрения, если они ничем не подкреплены, ничего не значат. Для обвинения нужны факты.