Мой желанный убийца - Михаил Рогожин

Выскальзываю из шубы. Подол платья задирается, и я чувствую кожей, что сижу на мягком шелковом меху. Он щекочет мне ноги. Медленно их развожу. Мех нахально залезает в пространство между ног. Начинаю потихоньку ерзать по сиденью. Полный балдеж! Кладу руку на правое колено. Материал натягивается, и разрез полностью оголяет левую ногу. Осознание собственной наготы волнует. Пытаюсь сохранить невинное выражение лица. На какое-то время отключаюсь от ситуации и отдаюсь во власть бунтующих внутри чувств. Становится все равно, и вместе с тем приходит понимание, что никуда он не денется, подспудно возникает уверенность в себе.

Сквозь стыд и страх испытываю возрастающее возбуждение. Чтобы я — красивая молодая девушка — и не совладала с этим слепым боровом?! Неспроста он не глядит на меня. Другой бы давно машину остановил. Догадывается, что мне ясно — кто он.

Вот и разыгрывает непонятливого. Начинаю заводить себя рукой. Наконец он скользнул взглядом и, словно ошпаренный, уставился на дорогу. Конечно, заметил.

Медленно вожу ногтями по внутренней стороне ноги. Возникает навязчивое желание дотронуться до запретного места. Стесняюсь. Лицо горит. Пылает. Случайно дотрагиваюсь. Стеснение придает особую остроту. Приятное щекотание пушка у основания ног. Не могу себя сдержать, елозю голой попкой по меху. Вадим Борисович, застряв на светофоре, медленно, даже робко поворачивает лицо ко мне.

Вижу только очки, сверкающие в темноте золотой оправой. Прикрываю глаза и продолжаю рукой водить по обнаженной ноге. Вторая рука под юбкой. Пальцами слегка ударяю по клитору. Он еще спрятан между губ. Провожу пальцами вдоль.

Чувствую, как он набряк. Вадим Борисович в шоке. Сзади гудят пристроившиеся за нами машины.

— Поехали куда-нибудь, — шепчу я.

И снова молчание. Но теперь он почти не глядит на дорогу. Даже сидит как-то вполоборота ко мне. Терять больше нечего. Полностью распахиваю юбку. Прикрываю глаза. Постанываю. Играю сама с собой. Одной рукой ласкаю клитор и выворачиваю губы, другой — освобождаю грудь и чувствую, как она наливается тяжестью. Сосок возбужденно торчит прямо перед глазами Вадима Борисовича. Как он ведет машину? И почему мы до сих пор не врезались?

Мозг пылает. Видения рвут его на части. По горячему телу проскакивают морозные судороги. Я вся в предощущении незабываемых ласк. Ну когда он остановит свою дурацкую тачку? Боже! Кожей вспоминаю прикосновения его нежных и уверенных пальцев. Я лежала на правом боку. Левая нога сама приподнялась, и бедра невольно подались назад в желании натолкнуться на Него.

Он невероятно предупреждал каждое мое желание. Даже больше — он опережал их.

Еще не успев возникнуть в моем до предела распахнутом теле, желание уже вызывало импульс, который стремительно шел от него ко мне. Свой восторг я могла выражать только через стоны, туго соображая, чего же я еще хочу. С восхищением подтверждая, что в данный момент хочу именно этого. Каждое отдельное мгновение доставляло мне отдельное наслаждение. Его руки на моей спине, медленно перебирающие мое тело, как струны арфы, и потрясающий член внутри, настойчиво и осторожно раскрывающий матку, установили между собой томящее биополе, и я существую в нем, изнемогая между двумя наслаждениями. Вся превращаюсь в бесформенную тягучую истому. Ощущаю, как нарастание блаженства неразрывно слито с уменьшением, умиранием моего тела. Наверное, это же испытывала Наташка.

Может, она сама умоляла замучать ее наслаждением. Теперь я почти знаю, почему произошло убийство. Блаженство обоих перехлестнуло через край. Потом, со мной, он уже был способен себя контролировать. Неужели он сегодня не заведется? Какой мужик…

— Да останови же ты… — не то молю, не то кричу, не открывая глаз.

Вадим Борисович продолжает молча сопротивляться моему напору. Да уж, у него сила воли в порядке. Задавит двумя пальцами, а потом картинно положит белые гвоздики к алтарю. Невольно рассматриваю его руки, спокойно поддерживающие руль. Они большие, но не натруженные. Не просто белые, а веют стерильностью. Наверное, ухаживает за ногтями. Вадим Борисович нервно глядит на меня, потом на свои руки и чуть не вылетает в кювет. Берет руль резко вправо. Я буквально валюсь на него, совершенно случайно упираюсь раскрытой ладонью во что-то твердое. В первую минуту и не понимаю — что это. Но когда машина вновь спокойно устремляется вперед, я остаюсь в той же позе, сжимая с огромным удовлетворением крепкий, напоминающий изогнутый сук член. Вадим Борисович молчит. Вероятно потому, что затаил дыхание. Начинаю водить по выпирающему члену рукой, стараюсь расстегнуть ширинку. Пластмассовый зиппер не поддается.

Вадим Борисович пробует сопротивляться. Наши руки борются смешно и нелепо. В результате я рву язычок вниз, и, порвавшись, зиппер расползается в стороны.

Рука Вадима Борисовича мгновенно слабеет. С трудом вытаскиваю на свободу набухший с большой плоской головкой член. Теперь он мой!

— Хочу тебя целовать… — шепчу на взводе всех эмоций и тянусь к нему губами.

Вадим Борисович сдается. Ударившись о бордюр, машина замирает в полутемном переулке. Вожу языком по члену, пока из слипшейся щелочки не начинает выделяться смазка. Вадим Борисович гладит меня по голове. С замиранием жаждет извержения. Но я резко прекращаю и откидываюсь на свое сиденье.

— Продолжай, — стонет он.

— Да, да. Я тебя хочу, умираю, давай прямо здесь.

— Тут не получится. Продолжай, как начала, — и тащит мою голову к себе.

Нет уж, любимый! Ты со мной выступишь по полной программе — думаю я и поддерживаю его член в стоячем положении. При этом не даю кончить. Завожу и в последний момент бросаю. Вадим Борисович захлебывается собственными вздохами.

Пытается заставить меня силой. Молчаливая борьба заканчивается ничем. Теперь я — хозяйка положения. Шепчу ему, выталкивая языком член:

— Ты же помнишь, как у меня хорошо там. Я вся открыта для тебя.

Только один раз. Умру, если не кончу…

Мой язык устремляется от головки члена вниз, к основанию. Губами слегка касаюсь его яиц и достаю языком самое нежное место за ними. Большое неповоротливое туловище словно отделяется и пропадает в темноте. Остается только предмет моего вожделения. Снова переключаюсь на член. Сейчас мне кажется, что во рту початок кукурузы, и я с наслаждением едва-едва зубами и языком придавливаю его то у основания, то у самой головки. Шумное дыхание Вадима Борисовича наполняет салон. Надо прекращать, иначе он кончит. у самой мокро между ног. Но, не повинуясь разуму, язык тянется к уздечке. Обожаю эту тонкую перемычку на гладкой раздутой головке. Незаметно для себя начинаю всасывать саму головку, то лаская губами, то загоняя его глубоко в горло. Вадим Борисович мечется по сиденью. Ноги то и дело вздрагивают, ударяя меня коленями в скулу. Обеими руками с трудом отталкиваюсь от него.

— Нет! Хочу по-настоящему. Я тоже человек!

Вадим Борисович тускло смотрит на меня. Не столько слышу, сколько читаю по его пухлым губам:

— Без презерватива нельзя. У тебя есть?

— Нет.

— Черт! У меня тоже. Ладно, поехали. Он еле засунул член в брюки, и мы быстро выехали на освещенную улицу.

Ишь, гад, не может, видите ли, без презерватива.

— С каких пор решил предохраняться? — спрашиваю с иронией.

— Боюсь. У меня жена, перспективы. Миллионные обороты. Не хватает только по собственной глупости вляпаться. Последний месяц я и с Наташкой не вступал в отношения. Боялся. Она ведь была без тормозов.

Могла с кем попало.

— Боже! Проговорился! Попался! — победно кричу я. Вадим Борисович понял, что раскололся, и испуганно замолчал. Впереди, мигая лампочками на крыше, показался коммерческий киоск. Вплотную подъехали к нему. Приоткрыв дверцу, Вадим Борисович закричал на весь микрорайон:

— У тебя есть презервативы?!

— Есть, папаша, — раздалось из окошечка. Смутившись своего крика, Вадим Борисович, протягивая пятитысячную купюру, попросил совсем тихо:

— Дай парочку.

— Ты что, папаша, охренел? С такой бумажки сдачи нет.

— Разменяй где-нибудь.

— Смеешься? Буду я бегать в два часа ночи по микрорайону.

Я удивилась несказанно. Два часа ночи? Сколько же мы катаемся?

Вадим Борисович размахивает пятитысячной, не знает, что предпринять. Потом вдруг бросает парню в окошко:

— Давай на все. А к ним бутылку коньяку и коробку конфет.

— И шампанского пару бутылок, — почему-то требую я.

Парень в мгновение ока выскакивает из ларька с коробками и бутылками. Передав их мне, Вадим Борисович спешит побыстрее укатить от этого ларька в ночь и темень. На моих коленях огромная коробка с презервативами. Куда мы заехали — неизвестно. Вокруг ни огонька, ни живой души. Вадим Борисович открывает бутылку коньяку и прямо из горлышка делает несколько жадных глотков.

Потом передает мне. Несколько отдышавшись, почему-то начинает оправдываться: