Москва слезам не верит (сборник) - Валентин Черных

— Вы не правы. Передача в целом получилась. А Катерина Александровна была просто прелестна.

— Какая передача? — удивился Гога. — Тебя что, снимали на телевидении?

— Да, — подтвердил Рачков. — И её комбинат тоже.

— Почему я не знал об этом? — завопил Гога.

— Я её могу вам показать, плёнку ещё не стёрли,

— А когда? И где?

— Хоть завтра. На телецентре. Вот моя визитная карточка. Позвоните завтра во второй половине дня.

— И я хочу на телецентр, и я, — сказала Александра.

— Пропуск на вас будет заказан тоже, — тут же заверил её Рачков.

— Теперь, когда вопрос с тобой решён, — сказала Катерина, — иди и занимайся.

— Я успею. Я хочу поговорить с этим интересным человеком, — заявила Александра.

Был выпит почти весь коньяк, Александра уже почти засыпала.

— Ещё один интимный вопрос можно? — спросил Гога.

— Конечно-конечно, — ответил Рачков.

— Правда, что у Балашова волосы вылезли, потому что он всё время на экране?

— Я на телевидении двадцать лет, у него никогда не было пышной шевелюры.

— Ну, сейчас ему операцию сделали, подсадку.

— Я с ним вижусь каждый день. Это домыслы. Просто на студии хорошие парикмахеры, кое в чём помогаем мы, операторы, то есть можем высветить или затенить так, что даже лысый покажется пышноволосым.

Катерина взглянула на часы.

— Мне пора откланиваться. — Рачков поднялся. — Завтра я вас жду на студии, там же договоримся о занятиях фотографией.

— Пожалуй, и я пойду, — решил Гога. — Я вчера отработал ночную и сегодня весь день на ногах. Раньше выдерживал легко, а сейчас всё труднее.

— А кем вы работаете? — как бы между прочим спросил Рачков.

— Электросварщиком-монтажником.

— В этом возрасте, наверное, уже нелегко, — предположил Рачков.

— Пока ничего, — отмахнулся Гога. — Но до шестидесяти у нас почти никто не выдерживает.

— А у нас в Информации главному режиссёру больше семидесяти, и пока очень ещё не плох. Конечно, нагрузки не сравнимы.

— Ещё бы. Мы всю жизнь на ветру, почти все радикулитчики.

— Прощай, Рачков. — Катерина открыла дверь. — А ты останься, надо поговорить, — сказала она Гоге.

— Извини, — ответил Гога. — Я и вправду разваливаюсь. Завтра поговорим. Ему в Черёмушки, мне на Вернадского, а это на одной параллели, возьмём одно такси.

— Я тебе такси оплачу на одного.

— У неё сегодня плохое настроение, — пояснил Гога Рачкову. — С ней в такой момент лучше не связываться. — Гога послал воздушный поцелуй и закрыл дверь.

— Может, посуду помоем завтра? — жалобно попросила Александра.

Катерина села и забарабанила пальцами по столу, была у неё такая дурная привычка.

— Что случилось? — тут же насторожилась Александра.

— Ничего не случилось, — ответила Катерина. — Но случится скоро… Этот Рачков расскажет Гоге всё.

— А Гога и так всё знает, — отмахнулась Александра.

— Не всё, — сказала Катерина. — Старая дура, — выругалась она. — Кому был нужен этот розыгрыш? Почему мы ему всё сразу не сказали. И с машиной дурацкая история, — простонала Катерина. — Как я мота?! Что он обо мне будет думать?

— Что же теперь делать? — испуганно спросила Александра, — Что теперь будет?

— Я думаю, что он никогда сюда уже не придёт, я бы не пришла…

— Но, может, Родион Петрович ему не расскажет? Нет, расскажет, — подумав, всё-таки решила Александра. — Он болтун. Хотя совсем не дурак.

— Что же, — сказала Катерина. — Если уж вечер откровений, будем откровенны до конца. Этот Рачков — твой отец.

— Как отец? — не поняла Александра. — Он же погиб.

— Как ты видела, жив и даже довольно упитан. Ладно, давай спать. Будет утро, будем думать.

— Нет уж, — заявила Александра. — Раз вечер откровений — рассказывай…

На комбинате пускали установку. Лохматый парень в последний раз проверял схему. Здесь же была Катерина.

— Начнём? — И парень почти серьёзно перекрестился.

— Начнём, — сказала Катерина и зашептала: — Если без брака, всё у меня будет хорошо и он сегодня приедет, если брак, то всё кончено.

— Что? — парень почти наклонился к Катерине, чтобы расслышать, что она говорит.

— Давай, — крикнула Катерина.

Включили тумблер. Под стеклянным колпаком стремительно завертелось сверкающее синтетическое месиво. Месиво распухало, заполнило весь гигантский колпак и бросилось к отводным стеклянным шлангам. На мгновение оно исчезло и появилось сверкающим веером ничей.

— В пределах нормы» — крикнул парень. — Идёт! В прошлый раз уже здесь был брак.

— Ура! — завопила Катерина и бросилась через зал к столику инженера смены, на котором стоял телефон. Катерина набрала номер. — Звонил? — спросила она. — Не выходила, значит? — Катерина положила трубку на рычаг и медленно, ссутулив плечи, пошла к выходу. Из цеха вышла усталая женщина средних лёг. Во дворе у ведёрка, врытого в землю, курили молодые парни, Она присела рядом, закурила, и парни, будто почувствовав, что директрисе надо побыть одной, тихо поднялись и пошли в цех.

Вечером она была в милиции и разговаривала с пожилым майором, начальником паспортного стола.

— Но ведь если они разменяют квартиру, она со взрослой дочерью окажется в одной комнате в коммунальной квартире, — доказывала Катерина,

— Другого выхода нет, — майор развёл руками. — Квартиру они получили на двоих. И он имеет такое же право, как и она. В конце концов ему тоже надо где-то жить. Он получает сто двадцать рублей и не в состоянии снимать квартиру.

— Пропишите его к матери.

— Он ушёл из дома более двадцати лет назад, поссорившись с родителями. И он не хочет жить с матерью, и, главное, его мать не желает жить с ним.

— Он что, псих? — удивилась Катерина. — Ни с кем жить не хочет: ни с матерью, ни с женой. Половина дел, которые я разбираю как депутат, — это квартирные. Когда мы только эту проблему решим.

— Никогда, — спокойно сказал майор.

— Это почему же?

— Раньше каждая семья хотела получить хоть однокомнатную, но отдельную квартиру, потом не меньше, чем двухкомнатную, сейчас все хотят, даже не хотят, а требуют — только трёхкомнатные.

— Извините, — сказала Катерина. — Разрешите мне позвонить по вашему телефону. Она набрала номер. — Не звонил? — спросила она и, получив, вероятно, отрицательный ответ, положила трубку. — Что же делать-то? Вы юрист, посоветуйте. Ведь не должны же люди жить хуже, чем они жили до этого, люди должны жить лучше.

Катерина вела машину в сплошном потоке, тормозила у светофоров, с ходу набирала скорость, делая это почти автоматически. Потом рядом с нею сидела Людмила. Вдвоём они подъехали к дому Николая и Марии. Большой совет заседал на кухне. Катерина плакала.

— Перестань, — грубовато потребовала Людмила. — Москва слезам не верит. Тут не плакать, а действовать надо.

— Согласен, — вступил в разговор Николай. — Попробуем разобраться спокойно. Ты его любишь?

— Люблю, — сквозь слёзы ответила Катерина.

— Он тебе делал предложение?

— Почти что сделал…

— Почти не считается. — отрезала Людмила.

— Ну, он хоть звонит? — спросил Николай.

— Сейчас не звонит и не приходит.

— Может быть, есть смысл подождать? — предположил Николай.

— А он возьмёт да уедет куда-нибудь, — сказала Катерина. — Где его тогда искать?

— А у тебя были с ним близкие отношения? — спросила Людмила.

— Были…

— Были, не были, какое это сейчас имеет значение?! — оборвал её Николай.

— А ты поумнел, — удивилась Людмила.

— Мне нужны все адреса, где его можно найти. Ждите меня у Катерины…

Николай надел пиджак, проверил, есть ли сигареты и деньги, и вышел из квартиры.

Гога сидел в полном одиночестве у себя в комнате. Он пил. Дверь толкнули. Не стучась, вошёл Николай. Гога осмотрел его и жестом пригласил к столу. Николай сел. Гога ему налил водки. Николай выпил.

— Гога. — Гога протянул руку Николаю.

— Николай.

Они пожали друг другу руки.

— Как погода? — поинтересовался Гога.

— С утра был дождь, — ответил Николай.

— Что происходит в мире? — спросил Гога.

— Стабильности нет, — ответил Николай. — Террористы захватили самолёт компании «Эр-Франс».

— Это нехорошо, — подтвердил Гога. — Террор — это не метод борьбы.

Соседки на коммунальной кухне готовили обед, а из комнаты Гоги доносилось хоровое пение. Мужчины пели:

По Дону гуляет, по Дону гуляет,По Дону гуляет казак молодой…

Соседки также слышали разговор на высоких нотах.

— Нет, — выкрикивал Гога. — Этого прощать нельзя. Это подлый обман.

— Правильно, — соглашался Николай. — Но надо внести ясность и поставить точки над «i».