Шантаж - Франсуаза Жиру

— Он станет, кем захочет. Я рассчитываю, что он найдет себе занятие по силам.

— Как он учится? — спросил Кастор.

Клер восхитил столь типично французский вопрос.

— Он счастлив, и это главное! Счастлив и умен.

Кастор сказал, что не верит в то, будто бы все великие люди были счастливы в детстве, как утверждает Черчилль. Клер ответила, что у нее никакого желания видеть сына великим человеком. Она хочет этим подчеркнуть, что ребенок растет веселым, здоровым, непослушным, без всяких видимых отклонений от нормы в характере и поведении, хотя по наследству мог заполучить нежелательные неврозы.

Кастор уцепился за слово «неврозы», которого не любил. Она стала подтрунивать над ним, говоря, что поклоннику Шекспира пора бы применять к расшифровке человеческого поведения иной код, иначе он умрет идиотом, и принялась искать книгу о «Гамлете», которая поразила ее.

Хотя их первая встреча прошла натянуто, а начало разговора развивалось и вовсе трудно, Кастор вдруг стал рассказывать ей о премьер-министре, который не способен объяснить стране политику правительства. Клер ответила: «Скажи, чтобы в Бобуре купили полотно Дибенкорна, его там нет». Ему была незнакома эта фамилия. Она показала афишу с изображением картины «Парки в океане» — в пастельных сине-серых тонах. Он стал задумчив. Затем внезапно спросил:

— Как ты живешь? Ты любишь кого-нибудь?

У нее едва не сорвалось с языка, что он располагает полицией для того, чтобы все знать, но сдержалась:

— Сложный вопрос… Нет времени, а может, и неохота. Надо ведь испытывать желание. А ты?

— Я… — Он улыбнулся. — Не знаю, умел ли я когда-либо это делать.

Он нежно поцеловал Клер.

— Спасибо. Я прекрасно провел время. Подумай о том, что я сказал, мы еще увидимся. Не так ли?

Она обещала подумать.

Кастор уехал довольный собой, хотя и не полностью. Партия еще не выиграна. Однако перспектива восстановить старые, пусть и двусмысленные отношения пришлась ему по душе. Клер была спокойной, веселой, с ней по-прежнему хорошо. Почему на свете так мало спокойных и веселых женщин?

Та, что ждала его к ужину, обладала бездной других достоинств, он всегда больше любил охоту, чем ее результат. А теперь в какой-то степени ему нужно было завоевать Клер.

В свою очередь, Клер тоже осталась довольна собой. Видеть Кастора в качестве просителя льстило ее самолюбию. К тому же она сумела сохранить хладнокровие.

В маленькой коробочке на столе среди всякого рода вещей у нее был магнитофон, и она записала почти весь их разговор. Во всяком случае, слова Кастора, которые даст потом послушать Майку, если дело с письмом обернется худо.

Японцы подчас могут быть весьма полезны. Она перемотала пленку, проверила запись, вынула миниатюрную кассету. Завтра она непременно спрячет ее в сейф, чтобы никто не смог выкрасть этот бесценный разговор.

Нет, Кастор совсем не знал женщин. Даже Клер. Люди его поколения не приучились еще подозрительно относиться к маленьким, невинным на вид коробочкам…

На время уик-энда постоянное дежурство в Елисейском дворце осуществлял заместитель генерального секретаря. В маленькой квартирке, состоящей из комнаты и салона (низкие потолки, жалкая мебель), предназначенных для этой цели в одном из крыльев дворца в конце длинного коридора, дежурный мог принимать, кого ему вздумается, но не имел права никуда отлучаться.

В середине салона находился круглый стол, за которым три или четыре человека делали вид, что обедают или ужинают в Елисейском дворце, кухня которого в данном случае была отнюдь не на высоте своей репутации.

Заместитель генерального секретаря был человеком честолюбивым. Этот холодный, как рыба, холостяк, которого семья видела в самом ближайшем будущем премьер-министром, сам ожидал другого — отмены унижающего его слова «заместитель».

Поначалу, когда наступал его черед дежурить, он с удовольствием приглашал сюда, в святая святых, отца и мать, друзей и подруг, отвечая в их присутствии на телефонные звонки (ведь, кто знает, могли позвонить даже из Кремля!), а затем, повесив трубку, продолжать сохранять озабоченный вид и сжатые губы человека, посвященного в государственные тайны.

Но все пресыщает. Он в одиночестве зевал перед телевизором, когда телефонный зуммер около трех часов дня оторвал его от этого занятия. Звонили не из Кремля, а из Белого дома. Судорожно вспоминая свой английский, которым он за дорогую цену овладевал в Гарварде, он понял, что президент США срочно желает переговорить с президентом Французской Республики и просит его с ним связать в самый кратчайший срок. То, что это происходило в отсутствие зрителей, было огорчительно, но ведь подобный шанс подвертывается не каждый день.

Президент обедал за городом, у знакомой, которая имела привилегию обращаться к нему на «ты», привилегию, которую он не предоставлял никому после своего избрания.

С Жижи они познакомились однажды в аэропорту, когда он переживал первую черную меланхолию. Надежды на президентское кресло рушились, и ничто не предвещало такой возможности в будущем. Это был тот самый таинственный случай, когда пассажиров заставляют ждать два часа в зале ожидания, не беря на себя труд ни объяснить причину, ни время задержки. Он оказался рядом с Жижи, их разделяло только кресло, на которое он положил портфель.

Обычно Кастору не очень нравились роскошные женщины высокого роста, а эта красотка, затянутая в кожаные брюки, гордо несла на длинной шее свою маленькую головку. Наброшенное небрежно меховое манто, насколько он разбирался в мехах, показалось ему дорогим. Словом, особа была не в его вкусе.

Когда она доверила ему свой кейс и сумочку из бордоской кожи с пронесенными через таможню сигарами и виски, он был удивлен звуками, которые издавала эта гибкая лиана.

— Не спускайте глаз с моего барахла, — попросила она низким голосом. — Мне надо дозвониться до моего хахаля.

Она вернулась с кипой журналов, грызя шоколад, который протянула Кастору:

— Хотите немного? Это белый. Иначе еще с голоду помрем.

Отвечая, он снял очки — без них он уже не мог обходиться.

— А знаете, мне где-то встречалось ваше лицо, — сказала она.

А так как он, явно забавляясь, смотрел на нее, продолжала:

— Занятно… Обычно такие слова говорят мне.

Спустя час она уже знала, где видела лицо соседа — по телеку, конечно! А он — самое существенное из недолгой жизни соседки, а также строение ее тела, ибо один из брошенных ею журналов был снабжен серией рекламных фотографий, на которых Жижи позировала для одного из крупных ювелиров.

Маленький бриллиант между голыми грудями, колье, перехватывающее талию, с подвесками на бедрах — вот то малое, что придумали хозяева, как они себя называли, нового рекламного агентства, чтобы привлечь внимание к бесценным бриллиантам. Точно так же порой изображают симфонический оркестр, чтобы продать туалетную бумагу. В объективе фотоаппарата, одетая или раздетая, Жижи выглядела богиней.

Кастору даже не пришлось задавать вопросы, чтобы узнать, что родом она из деревни в Руерге, где непонятно по воле какого случая или фантазии генетического кода она появилась на свет — черноволосая с матовой кожей, невероятно длинноногая — среди рыжеволосых и коротконогих братьев и сестер.

Забавная, неглупая, представлявшая собой непонятную комбинацию прозрачного изящества, пропитого голоса и столь же ненасытного, как и ее здравый смысл, аппетита — она была поистине неотразима. Кастор тоже не устоял перед таким шармом, они некоторое время разыгрывали роли любовников, ему даже приходилось прятаться в ее платяных шкафах. Когда она его выставила, то сделала это очень мило.

— Мой серенький, — сказала она, — нам очень весело вместе, но с тобой у малышки Жижи нет никакого будущего.

Кастора это убедило, но он с трагическим видом ответил:

— А есть ли будущее у меня?

Тогда он еще в этом сомневался.

— Ты будешь королем, — сказала Жижи. — Мне об этом поведала гадалка. Он будет королем, а вы не будете королевой, сообщила она мне не далее, как вчера.

Кастор не верил ни гадалкам, ни прорицателям. Но в тот смутный период такое предсказание развеселило его. Жижи сказала также, что ему следует опасаться блондинов с голубыми глазами, что она его никогда не забудет и навсегда останется его подружкой. Может на нее рассчитывать!

Спустя три года в фонд его партии для проведения избирательной кампании по выборам президента, начатой Кастором, поступил чек на крупную сумму. На карточке, сопровождавшей чек, значилась фамилия богатых бельгийских промышленников, а под нею стояло: Жижи.

В тот момент Кастору было не до нее. Но, когда после победы казначей представил ему для подписи благодарственное письмо, он решил было сделать приписку от руки, но затем опомнился и, как всегда, полный подозрений, потребовал досье на особу-дарительницу.