Бронзовая Жница - Ирина Орлова

хребте и постучать пятками по его бокам. После этого конюх надорвался, но всё же остался жив; чего не сказать о старом кастеляне, что в срок не организовал починку сквозящих дыр в особняке.

«Дед не смог найти подходящих кирпичей, чтобы довершить постройку», — провозгласили герольды. — «Помогите ему».

Не было и дня, чтобы с площади Божьей Милости не доносились мольбы и стоны привязанных. И хотя куртизанки вообще нечасто выходили за пределы «Дома Культуры» на злачные улицы, иногда они специально оставались внутри, все до одной, лишь бы не застать какой-нибудь подобной экзекуции.

Страшна была не казнь. Страшно было осознание того, что палачи в Брезе — это сами брезийцы, ибо никто не терзал приговорённых, кроме самих горожан. Убийцы и миряне дышали одним воздухом на одних и тех же улицах. Безопасность обитала лишь где-то в стенах домов, защищённых покровительством нобелей, атаманов или богатых купцов — и больше нигде.

Поэтому они ожидали внутри и никогда не показывались даже на пороге, как бывало в заведениях подешевле.

За некоторыми приходили гонцы, что передавали Грации деньги и записку от хозяев. Другие являлись за определённой Эйрой лично. А третьи выбирали прямо на месте. Один такой, явно новый в городе, сразу заинтересовался Эйрой-Жницей. Он подошёл к ней, звеня золотом в карманах, и спросил с усмешкой:

— Ты та самая Чёрная Эйра из Дома, не правда ли?

— Ага, — ответила Эйра и закинула одну свою длинную ногу на другую. Хорошо, что она сидела: иначе посетитель бы понял, что она на голову выше него.

— Почему же ты такая чёрная? Чернокожие обычно другого цвета — скорее тёмно-коричневого. Может ты крашеная? Однажды я купил в свой особняк дорогих кур цемани, они тоже были чёрные целиком, будто выточенные из граба. Пара оказалась крашенными, и пришлось их пустить на суп.

— Ого, — искренне улыбнулась Эйра.

— Да, — разговорчивый визитёр сел рядом с ней на бархатное кресло и напустил на себя учёный вид. — Кстати, курица после отрубания головы ещё чуть ли не минуту носится по двору, знала о таком?

Совсем осчастливленная Эйра с восторгом поддержала:

— О да! А человек в редких случаях ещё тридцать секунд после гильотины способен жить. Шевелит губами, гримасы делает. А вы знали, что сознание может остаться в теле даже тогда, когда оно выглядит мёртвым? Тогда людей хоронят заживо, и…

Словом, с этим гостем у неё не сложилось. Госпожа Грация даже не стала ей грозить из-за штор; все знали, что, если при Жнице заговорить о смерти, она перехватит инициативу. Этого было не исправить ни уговорами, ни наказаниями.

Поняв, что опять не срослось, Эйра вздохнула и взяла бумажный веер с чёрными лебедями. Стала им обмахиваться.

Ей с каждого золотого, уплаченного за ночь, доставался четвертак. И хотя маман обеспечивала «дочек» всем необходимым, что-нибудь вкусное или особенно красивое купить они могли только с личных денег. Некоторые откладывали на приданое, другие посылали родственникам, а Эйра Чёрная покупала себе свечи из особого жира и разные специфические побрякушки.

А ещё кожаные перчатки. Госпожа Грация слишком ругалась, если обнаруживала мозоли у неё на руках.

Вскоре гостиная опустела. Все три десятка девушек «Дома» разошлись по рукам на грядущую ночь, некоторые увели мужчин за собой в комнаты «Дома»; только Эйра и Трепетная остались в холле. Это заставило Эйру напрячься: ведь маман могла велеть ей дежурить всю ночь. Но потом она услышала, как Трепетная и Грация шепчутся между собой, и успокоилась.

— Он сказал — завтра вечером пришлёт за мной! — счастливая, шептала Трепетная и тёрла свои веснушки на носу, чтобы не заплакать от радости. — Завтра я уже буду невестой, дорогая Почтенная!

— Жалко, что он так небогат, — качала головой Грация, но улыбалась.

— О, я буду богатой сама, дорогая Почтенная! Позвольте мне сегодня заработать столько, сколько только получится!

Госпожа Грация кинула взгляд на Жницу, что сидела с невинным лицом, и вздохнула:

— Ладно. Пускай всякий, кто придёт, сегодня будет твой. Потому что кое-кто опять собрался на ночь глядя выгуливать свои чёрные ляхи.

— Уже все, кто можно, прошли через «Дом», — заверила Жница и поднялась, откинув веер на блюдо с фруктами. — Полночь не за горами. Если кто и явится, пускай Трепетная заработает.

— Спасибо, дорогая, — заулыбалась Трепетная, хотя мыслями она была совсем с другим мужчиной.

— Ладно, ладно, иди… только чтоб вернулась целая! — велела Грация, и Эйра радостно припустила к себе в комнату — переодеваться из платья в бесформенную чёрную рясу, менять сандалии на ботинки и украшения — на рабочие перчатки.

2. Загробные прошения

Раздолбанная множеством колёс дорога уводила на край города, где было страшно появляться даже вездесущим торговцам дурманами — за ярмарки, за рынки рабов и за дворы, где проводились драки насмерть. Здесь каркали одни лишь вороны. Из-под гнилых частоколов выглядывали чьи-то мутные зенки, у редких складов ошивались стерегущие своё добро головорезы, и ни одного праздного прохожего не затерялось посреди ободранных тисов. Тисы эти пострадали много лет назад, во время эпидемии тифа — их обдирали на обереги от болезней. И эта привычка закрепилась у многих местных жителей.

«Тис — прекрасное дерево», — думала Эйра, неспешно шагая по горкам дороги с лопатой под мышкой. — «Отварами из него лечат смертельные хвори, но ягоды его ядовиты. Он украшает врата Схаала в царство мёртвых и служит материалом для гробов со времён далёкой древности. Долина Смерти неспроста, нося такое имя, вся покрыта тисами».

Какая-то отбившаяся горбатая псина, что шарилась в объедках, зарычала на Эйру. Но та не обратила внимания.

«Гьеналы не смеют тронуть жрицу Бога Горя. Говорят, впрочем, что служителей Бога-Зверя Разгала они тоже обходят стороной из-за некой взаимной солидарности. Лишь ааниты, служители Бога-Человека, не могут положиться на своего покровителя в чём-то подобном. Уж коли прославлять человеческую натуру, то до конца; видать, странствуя по дорогам, они вооружаются мечами или огненным порошком».

Она сошла с дороги в тисовые заросли. Неприметная тропа повела её мимо разведённого местными босяками костра. Оборванцы с почерневшими зубами и потускневшими глазами почти не замечали девушку.

Но те, кто замечали, обращали внимание на чёрную рясу и на лопату.

«Схаалитка», — понимали они. И хотя рты их наполнялись слюной при виде ухоженной, неспешно идущей женщины — совершенно одной, за чертой города — они даже не попытались окликнуть её.

Не почтение двигало ими, а смутное нежелание попасть в неприятности.

«В Брезе все давно уже позабыли, что боги наказывают тех, кто смеет поднять руку на жрецов. Не потому, что люди