Беспредел - Валерий Поволяев

Все у Оли началось с походов в городской парк, на крутые берега реки Зуши, где легко дышится, пахнет цветами и крапивой и так сладко поют соловьи, что сердце разрывается. В американских фильмах, где физическая сила и неутомимость в сексе преподносятся как лучшие человеческие качества, и фильмах наших, которые запаренно вкладывают в свой хилый бег последние силы, поспешая за заокеанской продукцией, первые рюмки и первые поцелуи разительно отличаются от того, что происходит в жизни. Вино на деле часто оказывается горьким и протухшим, поцелуй - слюнявым. От юнца, с которым О'Кей поцеловалась первый раз в жизни, пахло чесноком и навозом, а на щеках и подбородке у него были гнойные прыщи... Словом, ничего романтического.

Но потом оказалось, что вино обладает одной особенностью - оно кружит голову, делает мир цветным и приятным, все худое куда-то исчезает, и прыщавый, пахнущий чесноком юнец - этакий Ромео из навозной кучи превращается если не в принца, то в очень приятного молодого человека, прижаться к которому - одно удовольствие. Да, вот с таких хмельных превращений все и начинается.

И хотя О'Кей училась всего-навсего в седьмом классе, она ощущала себя взрослой дамой, даже более - чувствовала себя настоящей тигрицей. Особенно если выпивала стопочку кислой бормотухи тмутараканского или голопупинского производства.

После стопки посовокупляться где-нибудь под крапивным кустом - самое милое дело. Да никакая английская или датская принцесса не устоит после голопупинской кислушки и тем более "плодово-выгодной". Так началась взрослая жизнь мценской семиклассницы. На берегу Зуши, под кустом. А может, и еще где - на дереве, скажем, среди листвы, в подвале, на куче старых ржавых батарей, на которые, чтобы не очень сильно мяли бока, была брошена промасленная дырявая телогрейка... Нет, датской принцессе такие условия не снились!

Все мы, конечно, прошли через это, только не так бесстыдно, не в таком возрасте, и не под крапивным, извините, кустом, хотя - у кого как...

Вернемся к нашей героине. Прежде чем у нее появился постоянный Ромео, было несколько одноразовых любовников, но это оказались так себе, обычные сморчки, хотя и старше ее, ничему нашу Олечку они не научили, а потом пришел ровесник, он оказался много опытнее сморчков. Оля была благодарна Жорке Антошину за сексуальную науку.

Жорка жил в Мценске у бабушки, которая с внуком явно не справлялась: он не то чтобы не слушался ее, он вообще свою родную бабульку за человека не считал, с утра до вечера в доме колготились пьяные компании, кодлы краснощеких с чугунными, коротко остриженными затылками молодчиков Жоркиных дружков. Жорка перестал учиться, бабку каждую минуту посылал куда подальше, и той уже начало казаться, что великий и могучий русский язык только из мата и состоит, и самый страшный мат перестал застревать в ушах, как клич: "Все на выборы!" или призывы к миру.

- Ох ты и шалопай, Жорка. Ох и шалопай! - удрученно качала головой бабка и в ответ получала "путевку в жизнь" вместе с пожеланиями идти далеко-далеко. Она слала одно за другим письма в Красноярский край Жоркиным родителям со слезной просьбой: "Заберите, ради Бога, Жорку своего, совсем парень от рук отбился, для него нет ничего святого... И учиться не хочет, и работать не хочет..."

Жоркины родители на бабкины письма реагировали вяло: сын для них был обузой. Особенно в нынешние времена, когда жить стало как в сказке: чем дальше - тем страшней. В Сибири народ обитает более жестокий, чем в каком-то Мценском уезде, - Жорка может пристрять к мафии, погибнуть в бандитской разборке либо вообще податься за кордон и словить пулю на границе... Словом, перспектив у него, если он появится в Сибири, много. Но все - не те. Так что брать Жорку к себе они не спешили.

И Жорка продолжал жить в тихом Мценске на широкую ногу. В городском саду как-то приглядел рослую привлекательную девочку. Это была Оля Кнорикова, О'Кей.

- Медам, вы не подскажете, как пройти к ближайшей станции метро? обратился он с вопросом, как ему казалось, очень умным.

Он не ошибся: вопрос действительно оказался неотбиваемым, зацепка сработала. Оля посмотрела на него с интересом, хотя "медам" этой было всего-навсего тринадцать лет.

Сейчас уже, наверное, и не вспомнить, чем угощал свою даму Жорка Антошин в тот первый вечер, - вполне возможно, это было сделано по старой популярной побасенке, помните? В ресторан приходит некий великовозрастный Вася и, как истинный аристократ, призывно щелкает пальцами: "Официант!" Когда тот подбегает, произносит громко, на весь зал: "Вина и фруктов!" Затем добавляет тихо, лишь для одного официанта: "Бутылку пива и два огурца!" Возможно, было что-то другое, не знаю.

Наш Ромео такую тонкую материю, как искренность чувств, не исследовал, и уж тем более не исследовал столь непростую вещь, как серьезность чувств. Наш Ромео постарался поскорее бросить свою Джульетту в постель: едва бабка отвернулась - у нее на сковороде подгорали блины, - как Оля очутилась в измятой, испачканной пивом, пеплом и еще чем-то явно органического происхождения, постели.

Исполнив свое дело, Ромео как-то понурился, сделался скучным и озабоченным.

Тем временем и бабка подоспела с блинами, поставила на стол целое блюдо - ароматных, пышных, невольно вышибающих слюну, - подслеповато сощурившись, оглядела Олю:

- М-да, детка... Сколько же тебе лет?

- Скоро стукнет семьдесят пять! - не растерялась Оля.

Ромео, услышав, как его Джульетта подсекла старуху, повеселел.

Старуха пригорюнилась, присела на край стула, подперла подбородок кулаком.

- Эх, дети, дети... какие же вы еще дети!

Да, они еще были малыми детьми, хотя и играли во взрослые игры.

Жорка с Олей рассмеялись, поели блинов и выбежали на улицу - в доме больше ничего интересного не было, нравоучения бабки вызывали зубную боль, а на улице кипела жизнь, было интересно: музыка и "танцы-шманцы-обжиманцы"; баночное пиво в коммерческих ларьках и игральные автоматы, в единоборстве с которыми, говорят, может повезти и тогда есть шанс обзавестись автомобилем "линкольн"; толкотня на дискотеке и просто променад по тихим мценским улицам под бренчание гитары или песни Сюткина, победно несущиеся из переносных пластмассовых магнитофонов.

Улицы, свобода, простор, воля, собственные позывы влекли, манили наших героев, это была их стихия, они отдались ей.

Жоркина бабка тем временем написала новое письмо родителям: если, мол, хотите, чтобы ваш устоял на ногах, немедленно заберите его - с ним ведь сладу уже никакого нет, поймите, милиция несколько раз домой заявлялась, интересовалась: чем же думает заняться в будущем ваш оболтус? Пьет он уже как сапожник, научился у взрослых мужиков, матерный язык знает в несколько раз лучше языка русского, так что заберите его к себе, Христа ради! Иначе парень совсем отобьется от рук!

Пока шла эта переписка - совсем не дипломатическая, скажем прямо, пока родители прикидывали, как же поступить с сыном, Жорка брал от жизни все, что можно было взять. Что же касается его новой возлюбленной, окончательно запустившей школьные предметы и забывшей, как выглядит ее классная руководительница, то ей нравилось, что при первом же удобном случае он бросал ее в постель.

Результаты не замедлили сказаться - О'Кей забеременела.

Нельзя сказать, чтобы Ольга испугалась, - она была готова и к такому повороту событий: не она первая, не она и последняя. В конце концов сделает аборт, и никто на белом свете, кроме нее и Жорки, не будет знать, что с ней приключилось.

Но вот ведь как - она и Жорке побоялась сказать, что забеременела, побоялась, что тот испугается: мужчины ведь такие трусы! И она тянула, ничего не говорила своему Ромео. Потом, когда тревога, внутренняя маета, худые мысли совсем допекли ее, сообщила.

Жорка, надо отдать должное, не испугался, не сморщил брезгливо рот, а проникся неким мужским сочувствием к Оле и проговорил, озабоченно потирая рукою прыщавый подбородок:

- Как же ты так умудрилась?

- Не знаю... - губы Оли дрогнули.

- Как же не побереглась?

- Да разве я рассчитывала, что все это... м-м-м... произойдет? - Оля не выдержала, заплакала.

- Не надо плакать!.. Давай-ка лучше поищем акушерку.

- Не акушерку, а врача скорее, - Оля улыбнулась сквозь слезы. Акушерка - это когда уже рожать надо.

- Рожать нам не надо. Наше дело - не рожать... - начал было Жорка хулиганскую присказку, но вовремя споткнулся, остановился, озабоченно похмыкал в кулак.

- Надо искать врача! - повторила Оля.

Но не так просто найти в маленьком Мценске врача, который бы у себя дома, на кушетке, за плату, равную стоимости двух бутылок спирта, - а больше наши герои предложить не могли, - согласился бы сделать подпольный аборт. Как говорится, "себе дороже".

Нашли одну акушерку, тихую "надомницу", подрабатывающую абортами на кушетке, но та, осмотрев Олю, прикинула что-то про себя и сказала, поджимая губы: