Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Наум Синдаловский

Наиболее яркой фигурой на поэтическом небосклоне рубежа веков был крупнейший русский поэт XX столетия Александр Блок.

По материнской линии Блок принадлежал к древнему дворянскому роду Бекетовых, известному по старинным родословным книгам Симбирской, Саратовской и Пензенской губерний. По линии отца корни Блоков уходят в Германию XVI столетия. Если верить семейным легендам, то в жилах Блоков течет кровь некоего фельдшера из Мекленбурга, который будто бы поступил на русскую службу и стал врачом при царе Алексее Михайловиче. Сам Блок искренне верил в эту «родословную версию».

Но даже если это не более чем легенда, то фамилия того мекленбургского фельдшера вполне реальная. Известно, что некий Иоганн Фридрих фон Блок изучал медицину в Ростокском и Берлинском университетах, поступил на русскую службу, в России женился на немке, прослыл искусным врачом, и в 1785 году был назначен лейб-хирургом при наследнике престола Павле Петровиче. В 1796 году Иван Леонтьевич Блок, как он стал сам себя называть, за долгую и безупречную службу был возведен в российское дворянство.

Внешний вид Блока был строгим, замкнутым и загадочным. Это вполне соответствовало представлениям петербургской читающей публики о поэтах – демонических властителях душ. Он был влюбчив, не отказывал себе в лишнем бокале вина, был завсегдатаем ресторанов с сомнительной репутацией. Среди друзей и знакомых его называли «Северным Дон Жуаном», намекая на сходство с героем поэмы Байрона «Дон Жуан». Это роднило Блока с его великим предшественником – Пушкиным, которого в Петербурге называли «Русским Байроном». И не только это. Согласно одной из легенд, незадолго до смерти Блок сказал: «Чем ближе к смерти, тем больше я люблю Пушкина. Только перед смертью можно до конца понять и оценить Пушкина» – и после короткой паузы добавил: «Чтобы умереть вместе с Пушкиным».

И действительно, их многое роднило. Даже в смерти. Блок умер в возрасте 41 года. Если вычесть четыре года, прошедшие с трагического октября 1917-го, когда рухнули все традиционные основы, на которых покоилась жизнь, и в представлении большинства подлинных интеллигентов фактическая смерть уже не имела никакого значения, то получится как раз 37 лет – возраст, в котором погиб Пушкин.

Блок был кумиром другого крупнейшего поэта Серебряного века – Анны Андреевны Ахматовой. Однажды она посетила поэта в его «Доме сером и высоком / У морских ворот Невы», в Коломне, на Офицерской улице. По Петербургу поползли слухи, что у них роман. Но мало ли что говорили об этой яркой, величественной, с царственным характерным профилем загадочной женщине, рано вошедшей в поэтический мир Петербурга начала XX столетия.

Подлинная фамилия Ахматовой – Горенко. Ее отец, инженер-механик, сначала служил на флоте, затем на железной дороге. Писателей не любил и, когда понял, что у его дочери проявился литературный талант, дал понять, что не желает, чтобы она подписывалась его именем. Тогда Анна взяла псевдоним Ахматова, по имени одного из предков своей матери, золотоордынского князя Ахмата, прямого потомка Чингиса.

По отцовской линии корни Анны Ахматовой уходили в легендарную Грецию. От отца у Ахматовой сохранился греческий профиль. По мнению самой Анны Андреевны, ее греческие предки были морскими разбойниками. О них сохранилась семейная легенда о том, как одна из женщин, у которой муж умер в море, сама довела корабль до берега. Вероятно, вся эта экзотика оказала немалое влияние на многочисленные прозвища, которыми ее щедро награждали современники впоследствии. Так, Ахматову называли «Татарской княжной», «Египетской мумией», «Последней херсонеситкой» и даже «Акумой», что в переводе с японского означало «Нечистая сила».

После революции Анна Ахматова не уехала за границу, как это сделала Зинаида Гиппиус, и не ушла из жизни, как это случилось с Блоком. Она осталась на своей родине и сполна прошла через все ужасы Железного века русской культуры. Ахматова пережила расстрел своего первого мужа Николая Гумилева, смерть на сибирской каторге второго мужа Николая Пунина, многочисленные аресты сына Льва, ГумиЛевушки, как его называли близкие. В августе 1946 года она стала жертвой печально знаменитого Постановления ЦК ВКП(б), прямым следствием которого стали беспрецедентные гонения на поэтессу. Ее стихи перестали печатать в газетах и журналах. О выпуске книг никакой речи не могло идти вообще. Чему ж удивляться, если редкие биографические сведения об Ахматовой обходили стыдливым молчанием ее происхождение. Большевики сделали все, чтобы превратить нас в манкуртов без роду и племени, или, как об этом исчерпывающе сказано в русском фольклоре, в Иванов, не помнящих родства своего.

Это касалось не только Ахматовой. Анкеты русских, а особенно советских, деятелей культуры, должны были быть чистыми, целомудренными и незапятнанными родством с предками дворянского, а тем паче иностранного, происхождения. Рядом с именами Достоевского, Шостаковича, Фрейндлих должно было стоять одно-единственное, раз навсегда канонизированное прилагательное: русский писатель, русский композитор, русская актриса. Тем более если эти имена становились символами эпохи. Так, например, совершенно неожиданно для широкой публики стало известно происхождение старинного рода ленинградской поэтессы Ольги Берггольц.

Оказалось, что ее предком был камер-юнкер Голыитинского герцога Ф.В. Берхгольц, который приехал в Россию вместе с юным Карлом Петром Ульрихом, будущим императором Петром III. Как мы уже говорили, Берхгольц оставил бесценные мемуарные свидетельства о жизни и быте России в XVIII веке. Так что склонность к литературному творчеству Ольга Федоровна унаследовала от своего немецкого предка.

Берггольц родилась в 1910 году, начала печататься рано. В 1934 году появился первый сборник ее стихов. Но особую известность Ольга Берггольц приобрела во время блокады, когда работала диктором на ленинградском радио. Она вела почти ежедневные радиопередачи. Ее голос был хорошо знаком всем блокадникам. Она была символом мужества, стойкости и надежды. Ее называли «Ленинградской мадонной», «Блокадной музой» и «Голосом Ленинграда».

Рассказывают, что в последние годы жизни она не раз говорила, что хотела бы быть похороненной на Пискаревском кладбище, где в братских могилах лежат около полумиллиона ленинградцев, погибших от голода и бомбежек во время страшной блокады 1941–1944 годов. И будто бы даже обращалась с этой просьбой к властям. Не разрешили.

Но с Пискаревским кладбищем она все-таки осталась связанной навеки. Когда в 1956 году на кладбище начали возводить мемориальный ансамбль, именно ей поручили написать памятный текст на центральной стеле. Выбитые на мемориальных камнях проникновенные слова «Никто не забыт и ничто не забыто» принадлежат ей. Они давно вошли в золотой фонд петербургской фразеологии и стали крылатыми. А прах самой Ольги Федоровны покоится на Литераторских мостках Волкова кладбища. Над ее могилой установлен простой деревянный крест с портретом поэтессы.