Плавающая Евразия - Тимур Пулатов

Вопрос, который мучил всех шахградцев, сидящих у телевизоров, был задан гражданином, назвавшим себя Кадамовым:

— «Откуда такая точность в программе землетрясения — около десяти часов вечера? Не может ли ударить сейчас, сию минуту, когда весь город сидит в домах, у телевизоров?»

И ведущий машинально бросил взгляд на потолок студии, как бы мысленно оценивая его на прочность:

— Прошу, кто ответит?.. Академик Лайлаков…

— Товарищ Кадамов и все могут быть спокойны, — бодро начал Лайлаков, ни сейчас, ни в десять вечера, ни потом землетрясения не будет. Это абсурд!

Все вроде бы убедительно прозвучало в устах академика, только это словечко «ни потом» обескуражило. Как это «ни потом»? Никогда, значит, ни через год, ни через сто лет. Но ведь трясло же Шахград, а раз так, то, по логике, должно трясти и в будущем, пусть отдаленном, необозримом. Или, может, конгресс, собравшийся в Шахграде, нашел способ избавления человечества от землетрясений?

Кадамов, поколебавшись, решил снова позвонить на телестудию, чтобы спросить об этом, но все номера телефонов, как ни пытался он пробиться, были заняты.

— «Известно, что в этом году была на редкость теплая зима, — стал читать вопрос гражданина Карабаева ведущий. — Говорят, что тепло это ушло в землю, она расширяется и ударит в десять вечера сильным землетрясением…» Прошу вас, академик Нюев…

— Мой уважаемый коллега, академик Лайлаков, — глянул куда-то вверх Нюев, — убедительно доказал, товарищ Карабаев, что ни сейчас, ни потом, ни тем более в десять часов землетрясения не будет. Что же касается теплой зимы, то в Африке, друзья мои, теплее, чем в нашей Средней Азии, и африканское тепло, уходящее в землю, нисколько не расширяет ее, а наоборот. Вы, товарищ Карабаев, наверное, слышали теорию о том, что земля сжимается, следовательно, и африканский материк сжимается. Убедил я вас? — обратился через экран к Карабаеву академик и утвердительно ответил себе: — Убедил!

«Ни хрена не убедил! — хотел крикнуть ему в ответ Карабаев. — Хотя ты и академик и получаешь тысячу в месяц, да еще в спецполиклинике лечишься и в закрытом магазине обарахляешься… а я простой слесарь и имею всего сто двадцать и язву желудка от матушки-русской… голубушки… но все равно ни хрена не убедил!» В сердцах Карабаев хотел снова позвонить на студию, но линия была наглухо занята.

— Вопрос гражданки Чичикиной: «Меня с утра тошнит, голова болит, не есть ли это предчувствие землетрясения, которое ожидается к десяти часам вечера?» — прочитал очередной вопрос ведущий и икнул, будто тошнота гражданки Чичикиной передалась и ему. — Прошу вас, академик Норов…

— Вы, наверное, что-нибудь съели несвежее, товарищ Чичикина, остроумно вышел из положения академик Норов. — Советую вызвать «скорую» на дом…

Сидящие за овальным столом коллеги-академики хмыкали, вымученно улыбаясь, и только Чичикиной было не до смеха. Она даже возмутилась, серьезный человек, академик, а отшучивается, будто догадывается, что ей, пенсионерке, задержали на почте пенсию, посему она со вчерашнего дня сидит на воде и сухарях, а от этого навряд ли затошнит… Когда ей тоже не удалось во второй раз пробиться на телестудию, Чичикина попыталась успокоить себя мыслью: «Ничего, я этого академика в газете пропишу, пусть знают у него на работе, какой он шутник…»

— «Известно, что на Западе и даже в Японии есть прибор, с точностью определяющий место и время землетрясения… Почему бы Шахграду не закупить этот прибор, чтобы не сидеть и не гадать — завтра ударит или через неделю, в полдень или ближе к десяти вечера?» Этот вопрос задает гражданин Шаршаров, — сообщил ведущий, — прошу вас, академик Сааков, ответить…

Давлятов, за неимением своего телевизора, смотрел передачу на квартире Мирабова в компании врача и его десятилетней дочери Хури.

— Шаршаров? — вдруг воскликнул он. — Я не ослышался?! Иуда! Доносчик!

— Неужели товарищ Шаршаров всерьез думает, что, если бы такой прибор был изобретен, он бы не был в первую очередь изобретен нашими славными учеными? — несколько нескладно, зато убедительно ответил академик Сааков.

— Спасибо, убедительно! — поддержал его ведущий, ибо вопрос имел деликатную окраску.

«Не убедил, гнида! — зло пробормотал Шаршаров. — Я бы тебя, с твоими куцыми доводами, не только в Академию наук, но и на страницы „Белой медведицы“ не пустил бы, хотя бреда и там было предостаточно…» И хотел прямо, без обиняков сказать об этом академику, но во всех телефонах, выходящих на телестудию, слышались короткие гудки.

Мирабов, заинтересовавшись вопросом гражданки Чичикиной о тошноте и головной боли — предвестниках землетрясения у особо чувствительных натур, одним краем глаза смотрел на экран телевизора, а другим — на диск телефона, тщетно пытаясь прорваться с вопросом к академикам. Им тоже были отмечены два-три случая подобной чувствительности, о которых он узнал у пациентов своей больницы, и он жаждал полемики с Норовым. Только дочь его сидела будто безучастная ко всему, должно быть не понимая, зачем вокруг столько шума!

Давлятов выхватил у Мирабова трубку:

— Может, мне повезет… Удивительно, — не поверил он, — линия свободна…

— Гражданин Салих, — сказал ведущий, — вчитываясь в телефонограмму. Тут вроде и вопрос и утверждение… Гражданин Салих спрашивает: расширила ли наука знания того, на чем держится земля? «Ведь известно, — пишет он, что земля — на роге быка, а бык на рыбе, а рыба на воде, а вода на воздухе, а воздух на влажности, а при влажности обрывается знание знающего…» Прошу, академик Зияев… — предоставил ведущий слово очередному, как отмечено в сценарии, оратору.

И не успел Зияев открыть рот, как инициативу подхватил академик-фе-мудянин, который, услышав имя Салиха, заерзал в кресле, сжимая кулаки.

— Позвольте ответить! — не дожидаясь своей очереди, вмешался фему-дянский академик.

— Прошу! Прошу! — смутился ведущий, словно боясь, как бы между академиками не возникла перепалка на глазах у миллиона зрителей. — Если уважаемый академик Зияев не возражает…

— Нет, я не возражаю, — мрачно молвил Зияев, — напротив, рад выслушать авторитетное мнение своего коллеги…

— Просто поразительно, — начал фемудянский академик, в упор глядя в камеру, словно желая взглядом испепелить задавшего вопрос, — в наше время, на исходе века, который называют веком небывалого взлета научных открытий… чтобы у кого-то в голове могла еще вертеться подобная белиберда о быке, держащем землю, и о рыбе на воде… Простите, гражданин Са-лих, но мне кажется, что вы просто решили поиздеваться не только над нами — пусть нас, участвующих в этой передаче, вы не уважаете! — но и над своими земляками-шахградцами… Любой школьник, подними его среди ночи в постели, без заминки скажет: земля держится на плавающих платформах, которые, наползая одна на другую, вызывают землетрясение… Мне кажется, что шахградцы должны выявить в своей среде таких, кто, подобно гражданину Салиху, сеет в народе суеверие и мистику, ослабляя его волю к стойкости… Мы не дадим погибнуть цитадели нашей цивилизации — родному для нас всех Шахграду!

«Сатана, — прошептал Салих, — вспомни-ка, кого Он поставил наместниками после гадян и поселил на этой земле… долины ее вы заняли каменными зданиями, в горах иссекли себе каменные домы. Сказано было: помните благодеяния Бога и не злодействуйте, распространяя на земле нечестие… Значит, только ты один, сатана, остался жив из всех, кто пришел на эту землю после гадян… Один ты, академик…»

Салих тщетно пытался связаться с телестудией, чтобы напомнить фему-дянскому академику об этом, но ведущий программы уже нетерпеливо поглядывал на часы — вместо краткого, лаконичного ответа по заранее заготовленному сценарию фемудянин целых полчаса давал отповедь гражданину-идеалисту Салиху, в счет драгоценного времени других академиков, и невольно подвел передачу к черте.

— Уважаемые шахградцы! Не скрою, мы не успели сегодня ответить на все ваши телефоновопросы, но впереди у нас еще не одна встреча с сейс-мосветилами… Сейчас же позвольте завершить передачу… тем более что до десяти часов осталось каких-нибудь сорок минут… Простите за шутку, спохватился ведущий, подумав, что наверняка ему теперь несдобровать за это упоминание, пусть невольное, о злополучных десяти часах — начальством было строго запрещено по всем каналам связи града произносить слово «десять» применительно к ходу времени, чтобы лишний раз не смущать покой шахградцев. — Желаю всем спокойной ночи…

— И тебе, соловей, того же желаю! — воскликнул Давлятов с такой гримасой, словно собирался ударить кулаком по экрану телевизора, задержись ведущий еще на секунду…

В нашем Шахграде не было Службы опроса. И посему никто не мог сказать, что же подействовало на тех, кто вчера к десяти… простите, двадцати двум часам остался, заигрывая с судьбой, в своих домах и пренебрег почтовым предупреждением. Сегодня же многие из них присоединились к устремившимся на площадь, где рассекались основные улицы квартала.