Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже на углу я обернулся и опять поймал его взгляд, из чистого озорства погрозил ему пальцем и потопал к пешеходному мостику через Фонтанку.
Дальше за спиной процокали копыта и начался ад.
Грохнули несколько взрывов, засвистели пули, нас осыпало осколками стекла.
Я толкнул капитана за каменный столбик моста и нырнул туда сам.
Ржали и хрипели лошади, стучали выстрелы.
Снова бахнуло, мимо пробежали трое с пистолетами.
Да, сходил за хлебушком… Весело тут живут, не ровен час, голову отстрелят. Нет, нужен бронежилет.
Заливались трели свистков, кто-то орал «Держи! Хватай!», стрельба стала реже, и я высунулся поглядеть. Прямо на нас, отстреливаясь от преследователей за спиной, бежали по мостику двое.
– Взяли! – рявкнул капитан и первым выскочил им навстречу, я невольно кинулся за ним.
Они даже не поняли, что произошло, когда Стольников обхватил первого, а я врезал второму по руке с пистолетом и заломил ее за спину.
Стрельба закончилась. Со всех сторон набегали городовые, солдаты и дворники. Прохожие пытались побить пойманных нами, но полицейские разогнали доброхотов и потащили нас в участок.
Мимо лежавших на земле трупов жандармов и боевиков, растерзанной кареты, бившихся в судорогах лошадей, мимо засыпанного осколками стекла пятачка.
– Посмотрели дом… – протянул Стольников, как только мы вышли из полиции.
За час с нас сняли показания, переписали имена-фамилии и где проживаем, велели из города не отлучаться. Двух помятых боевиков упрятали в каталажку, но самый фурор случился, когда открыли небольшой кожаный баул. Внутри, в тканевом мешочке лежали золотые монеты. Много, несколько сотен. Такое богатство мимо прошло, да что уж теперь.
Но был от визита в полицию и плюс. На дознание в околоточный участок примчался сам Владимир Гаврилович Филиппов – начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга. Раскормленный «морж» со свисающими щеками. Его начальственный рык прибавил скорости полицейским, а мы были удостоены благодарственного кивка. Под это дело я попросил выдать разрешение на «браунинг». Филиппов сначала поморщился, но как только увидел записку от Николая с царским вензелем, сразу подобрел. В участке уже были чистые бланки градоначальника на оружие, так что оформление документов не заняло много времени.
– Помолиться бы за убиенных, – нерешительно предложил капитан, когда мы вышли на улицу и вдохнули морозный питерский воздух.
– Правильно мыслишь, только где тут церковь?
Вдалеке как раз тренькнули колокола Троицкого собора.
Глава 5
Здоровый дьякон в широкой хламиде поднял правой рукой парчовую ленту и забасил:
– Вся святыя помянувше, вновь и вновь миром Господу помолимся!
– Господи, помилуй! – вступил хор.
– О принесенных и освященных честных дарах Господу помолимся!
– Господи, помилуй!
Вот тоже задачка. Я же ни порядка, ни текста служб толком не знаю, Часослов, что ли, купить. Уровень моей, так сказать, христианской культуры ужасающе низок по сравнению даже со средним здешним прихожанином. Он-то, по крайней мере, знает, в каком месте надо креститься, а мне приходится косить глазом на молящихся и повторять, маскируясь неторопливостью и размеренностью жеста.
– Об избавлении нас от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся.
– Господи, помилуй!
– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас. Боже, Твоею благодатию.
– Господи, помилуй!
Народу было не так чтобы много, середина дня, но очень разного, от классических старушек до крепких краснорожих молодцев. Было несколько небольших групп солдат, скинувших при входе круглые барашковые шапочки, как у Меньшикова в «Сибирском цирюльнике». Служивые быстро разошлись к разным иконам, уверенно так, по-хозяйски, видно, не первый раз здесь.
Заскочил мальчишка-разносчик, воткнул копеечную свечку у иконы и торопливо, шевеля губами, читал молитвы. О чем? Милый дедушка, забери меня обратно?
Или вон, молодой парень, явно деревенский, с мешками, в драном тулупчике, бьет поклоны перед иконой. На ней – святой и косой крест, наверное, Андрей Первозванный.
Ой! Ну и локоть у Стольникова, второй раз уже так поддает, что дыхалку перехватывает. Надо отучить его от этой привычки, мужик он здоровый, не ровен час ребра мне поломает. Я придержал руку Никодима и вопросительно дернул подбородком.
– Вон, у Первозванного… – зашептал капитан.
– Парень?
– Ага, тот самый.
– Какой тот самый?
– Что постромки вязал.
Я пригляделся – и точно, это был тот дерганый извозчик, которому я грозил пальцем.
– Сдается мне, он из бунтовщиков, что на карету напали, – продолжал Стольников.
– Пошли поближе.
Через минуту мы встали позади парня. Молился он истово, а когда дьякон возгласил «Прощения и оставления грехов и прегрешений наших у Господа просим» и хор запел «Подай, Господи!», прямо затрясся в рыданиях.
Я положил ему руку на плечо.
Парень вздрогнул, повернулся, и его глаза расширились от ужаса. Он было дернулся от меня, но там его придержал капитан.
– Плохо тебе, паря?
Он обмяк и закивал, размазывая слезы по щекам.
– Поди, за убиенных молишься?
Он заплакал еще пуще.
– Мы тоже. Спастись хочешь?
– Да! – и столько веры и надежды было в этом «да», что я сразу понял – парня бросать нельзя.
– Соединение веры и причастие Святаго Духа испросивши, сами себя, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим!
– Тебе, Господи!
Из церкви вышли вместе.
* * *– Что делать-то думаешь, паря?
– Не знаю, – он шмыгнул носом и потупился. – Один я.
– Звать как?
– Дрюня. То есть Андрей.
– Жить есть где?
– Теперь нет. Домой нельзя, ищут небось, а там мама и сестры.
– Ну так сам дурак, зачем в такое дело полез?
– Несправедливость не люблю. Эксплуататоров. И за отца отомстить.
– Так кто же ее любит? Только такое дело, справедливость у каждого своя. Тебе вон справедливо, чтобы семья хорошо жила, крестьянину – чтобы урожай был да недоимки не тянули, купцу – чтобы товар выгодно продать. Вы же что за справедливость считаете, отнять и раздать всем?
Дрюня кивнул.
– Ну так сам прикинь, вот есть миллионщик, сто миллионов у него.
От такой колоссальной суммы даже Стольников обомлел и крякнул в кулак.
– И вот поделим на всех в Рассее, сколько нас народу, миллионов сто пятьдесят? Сам посчитаешь? Вот! – продолжил я, увидев по Дрюниному лицу, что он свел баланс. – Меньше рубля на нос, оно того стоит?
– Так миллионщиков не один в стране!
– Правильно, но сколько их? Меньше тысячи, и не у каждого сто миллионов, у большей части по миллиону-два. Но пусть все разделим и каждому рабочему или крестьянину по тыще рублей достанется.
Это уже была представимая сумма, и Дрюня вполне знал, что с ней можно сделать.
– Так одежды накупить, книжек, еды, машинку там швейную…
– Ага, и каждый точно так подумает. А где сто пятьдесят миллионов машинок взять, а? И книжек на столько народу кто напечатает? И одежды нашьет?
Дрюня подумал, повспоминал читаные брошюрки и сказал:
– Так надо эксплуататоров прогнать и самим все сделать!
– А ты умеешь? Или товарищи твои, они знают, как фабрикой управлять? Вот, видишь, без опытных людей никак. И пусть у твоих ксплотаторов будет добра впятеро, вдесятеро, главное, чтобы у каждого в России были книжки, одежда, да еды вдоволь! Делить и отнимать просто, а
