Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наташа Нечаева

Следом торговали одуванчики. Пейзаж, оказывается, назывался «Прошлым летом в Чурилке». Чурилка же значилась исторической родиной мастера, где он под патронажем деда и бабки провел лучшие годы отрочества. После успеха «Дури» одуванчики сразу взлетели в десять раз! И добрались, при начальной стоимости лота в семнадцать тысяч, до ста семидесяти, потом до пятисот, а в момент прощального стука молотка они стоили уже девятьсот пятьдесят тысяч.

Кстати, когда я читала об этом эпизоде Sotheby's, в мою предприимчивую голову закралась чудовищная мысль: а не за эту ли картинку я должна была торговаться на аукционе? Поскольку заявочной карточки у меня на руках не было, этот вопрос остался невыясненным, но что-то, верно моя звериная интуиция, подсказывало: именно на этом лоте я должна была продемонстрировать свою финансовую несостоятельность.

То есть слава неизвестному вору? Кто знает, как я повела бы себя, войдя в раж на таких-то сумасшедших торгах? Сумела ли бы вовремя остановиться? А если нет? Азарт – товарищ непредсказуемый. Вон что он с миллиардером Дацаевым в Монако сотворил. Видели, знаем.

– Паш, а что ты почувствовал, когда понял, что стал сенсацией Sotheby's? – Моя профессия не давала мне безмятежно наслаждаться общением с великим мастером.

– Не поверил! Как-то устал дико. Будто неделю не спал. Тут же перед компьютером и уснул.

– И долго спал?

– Минут десять, наверное. А потом такой гвалт поднялся! Телефоны надрываются, дверной звонок аж хрипит – соседи по мастерской, художники, пришли. Ну и началось. Утром в субботу всех выпроводил – и в салон, преображаться. Записку оставил: уехал, дескать, за город.

– Так ты теперь миллионер?

– Нет, конечно! Работы-то у меня «Гелеос» купил, он и выставлял. Я свои копейки за них уже поимел. Но теперь, ясно, умнее буду. Сегодня в почту заглянул, уже куча заявок от галерей. На все мои работы. Даже на ненаписанные.

– Здорово! Кем ты был до Sotheby's? Чудаком-маргиналом? А теперь ты мировая величина, герой мейнстрима. Гамлет мировой арт-сцены.

– Отлично говоришь, Даш, будто в журнале про себя читаю.

– В газете, – поправила я. – Я о тебе в газете напишу. А потом еще и программу на телевидении сделаю. Только чур право первой ночи!

– Даш, я. – Павел откровенно смутился. Видно, не очень еще привык к славе.

– В смысле, ни с кем из журналистов больше не общайся. Ты мой, и только мой. – Я кокетливо погрозила пальцем. – Понял?

– Понял, – облегченно выдохнул он.

– Сделаем Уорхола, Паш? – подмигнула я. – Не слабо?

– Неслабо, Даш, – честно и искренне ответил он. – Уорхол – вчерашний день. Вот я твой портрет напишу. Побьем рекорд «Доры Маар с кошкой»! Вместе поедем на Sotheby's!

Про Дору с кошкой я тоже знала. Девяносто пять миллионов двести тысяч долларов получил за нее Sotheby's пару лет назад. И купил, кстати, эту работу Пикассо неизвестный коллекционер из России. Когда я про это прочла, сердце мое исполнилось трепетной гордости за страну: не только в гостиной братьев Шпенглеров красоваться полотнам великого мастера! Наши тоже не лыком шиты! Хоть и не известно пока, кто именно.

Но вот предложение Паши написать меня в том же ключе. Перед моими глазами всплыла эта красотка.

То, что Дора Маар при жизни была красоткой, у меня лично сомнений не вызывало. Ну, не полюбил бы Пикассо страхолюдину! С другой стороны, любвеобильность великого Пабло известна всем образованным людям. Может, для разнообразия и уродиной соблазнился? Портретов этой Доры Маар – не счесть! Я, например, отлично помню, что в альбоме репродукций у родителей есть несколько ее голов, набросков, эскизов. Вообще-то довольно долго он с ней валандался! И в тридцатые годы, и в сороковые.

А этот портрет проданный, с кошкой, написал в сорок первом.

Дора на нем – туши свет! В нормальном овале лица – один глаз и рот. Второй же глаз вместе с носом – на отлете, сбоку. Я эту картину очень хорошо помнила, мой просвещенный родитель именно по ней растолковывал мне, что значит абстракционизм. А, да, у нее еще ухо под самым глазом на щеке. Кошка за плечом, мелкая, черная, вообще безглазая. И вся эта Дора – сплошной излом, сплошные углы и извращения.

Отец говорил, что Дора для Пикассо стала своеобразной персонификацией начавшейся Второй мировой войны. Вроде это со слов самого художника. Я же лично думаю, что великий Пабло лукавил. Надоела ему Дора к тому времени хуже горькой редьки. А как расстаться по-хорошему – не знал. Наверно, она ему еще и скандалы закатывала. Видно же, образцово истеричная натура! Кстати, если я правильно помню, Дора в конце концов попала-таки в психушку.

А может, просто не могла смириться с тем, какой останется в истории? Может, наоборот, была нормальной теткой? А Пикассо ее так. Ну, вот меня бы в таком виде изобразили – что, обрадовалась бы я? То есть, по сути, ты – красавица, а весь мир считает, что страшнее тебя и на свете-то нет. Художник постарался. Скажите, нужна мне такая слава? А автору что? Будет трындеть о художественном видении, о том, что не он командует своим талантом, а наоборот.

– А у кого она сейчас, не знаешь? – равнодушно спросила я. – Ну, в смысле кто этот холст выкупил? «Daily Telegraph» предположила, что это кто-то из наших. – Мне показалось, что я очень ловко ушла от скользкой темы. Если бы Паша ответил, во-первых, мы бы логично перешли на других художников, а во-вторых, я бы разжилась потрясной сенсацией, ведь владелец Доры по сей день – аноним.

– О таких вещах не принято говорить, – уклончиво сообщил он, и я поняла: знает! А раз знает – скажет. Вопрос времени. – Портрет больше сорока лет находился в частной коллекции Гитвицев, это американские мультимиллиардеры, – зачем они его продали? Я бы ни за что с Пикассо не расстался. Ну, так что, согласна мне позировать? Даш, у тебя такие необычные глаза. Я уже просто вижу этот холст.

– Знаешь, Паш, я, конечно, современное искусство обожаю, а Пикассо вообще один из моих любимцев, но себя в этом ключе я как-то не вижу. Не мой стиль.

– Да я не о стиле, Даш, я о цене. Пикассо – это Пикассо, а Чурилин – это Чурилин. А как бы ты себя видела? Ну, кому бы из художников ты бы согласилась позировать?

По правде говоря, может, в этом и стыдно было признаться, но я бы ни за что не отказала Серову, который «Девочка с персиками». Или Мане, Эдуарду, который «Олимпия». Вот насчет Клода, пожалуй, еще подумала бы. Слишком у него лица размыты, красота ускользает. Да, собственно, я даже Илье Глазунову бы доверилась. Но как Паше об этом скажешь? Разочаровывать то не хочется. С другой стороны, и современное искусство бывает разным. Да взять хотя бы портреты Модильяни. Очень даже ничего! Ну, глаза у женщин на разных уровнях и шеи, как у жирафов, так ведь стильно! И того же Пикассо вполне пристойные работы имеются, на стыке розового и голубого периодов, когда он еще вполне людей рисовал.

– Может, Уорхолу? – предположила я, изображая усиленную работу мысли. – У него портреты Мэрилин Монро очень неплохие.

– Уорхол? – Паша посмотрел на меня с интересом. – А ты в курсе, что Пикассо и Уорхол сейчас самые востребованные художники? Уорхол в рейтинге востребованности сместил Клода Моне со второго на третье место. Так что теперь они на одной жердочке – Пикассо и Уорхол.

– А кто там еще среди лидеров?

– Ну, первую тройку я назвал, четвертым венецианец Антонио Каналетто идет. Представь, выскочил с 239-го места сразу на четвертое!

– Так бывает?

– Как видишь. Вдруг стал модным. Вдруг поперло. Ну, примерно как у меня на Sotheby's.

Счастливый холодок просвистел вдоль моего позвоночника: наконец-то мне повезло! Наконец-то я встретила мужчину, с которым не стыдно идти по жизни. И никто не сможет меня упрекнуть, что я продалась за деньги! Наоборот. В скромном малоизвестном художнике я разглядела гения. И наша внезапно вспыхнувшая любовь возбудила в нем такие творческие силы, такую мощь и энергию, что его работы мгновенно оценили настоящие знатоки искусства, и в мировом рейтинге он потеснил самого востребованного художника современности – Пабло Пикассо.

«Подобное к подобному», – станут говорить о нас. Как там выразился милейший Сергей Сергеевич? Талант к таланту? И это – истинная правда!

– А кто еще? – выплывая из мечтательного тумана, спросила я. Надо же знать, с кем придется конкурировать!

– Ротко, Шагал, де Коонинг, Фернан Леже, Баскиа, Люсьен Фрейд. Знакомые имена?

Из всех вышеперечисленных я, понятно, знала Шагала, что-то слышала о Марке Ротко и Фернане Леже. Могла припомнить даже одну работу Виллема де Коонинга. Имена Баскиа и Фрейд звучали для меня совершенно незнакомо. Если только это не тот самый Фрейд, который.

– То есть сплошь нонконформизм, – понимающе кивнула я.

– А что делать? Каков мир – таково и искусство. Ты ведь тоже почему-то не сказала, что хотела бы позировать, допустим, Тициану или Рафаэлю.

(Эк, хватил! Еще бы Леонардо да Винчи вспомнил! Мне эти гении и в голову-то не пришли. С чего? Все-таки свое место в этой жизни я хорошо понимаю. Надо и совесть иметь!)