Тайная схватка - Герман Матвеев

На широком шоссе одиноко стоявшие подростки резко бросались в глаза, и стоило Горскому оглянуться, как он сразу бы заметил их, но им повезло и на это г раз. Недалеко от остановки стояла гружённая сеном военная повозка, за которую они спрятались. Под высокой аркой ворот недостроенного дома Горский остановился, оглянулся по сторонам и ушёл внутрь.

— Стёпа, а ведь это тот самый дом…

— Может быть.

— Если там двери по бокам… значит, он.

Под арку выходили две жёлтые двери, и у ребят никаких сомнений больше не осталось: это был тот самый таинственный дом, о котором говорил Миша.

Дверь оказалась открытой. В коридоре — кучи строительного мусора. Лестница вела наверх и вниз, в подвал.

Затаив дыхание, ребята прислушались. Где-то внизу раздался шорох.

— Слышал?

— Ага! Это он.

— Ну, что теперь?

— А, была не была! — сказал Вася. — Идём.

— Фонарь у тебя где?

— В кармане… Тихо!

На цыпочках они подошли к перилам и медленно начали спускаться в подвал. Слегка задрожала земля от проходившего трамвая, потом загудел грузовик. В подвале было тихо. Осторожно остановились они перед массивной дверью. Сюда ещё проникал дневной свет сверху. Стёпа вопросительно взглянул на друга. У Васи в ответ блеснули глаза, и он махнул приготовленным на всякий случай фонариком.

— Вперёд! — шепнул он и потянул за скобу.

Дверь неожиданно скрипнула, ребята присели и с трудом удержались, чтобы не удрать. Через минуту успокоились, вошли внутрь и словно окунулись в чернила. Под ногами захрустел песок. Ощупью перебирая руками, по сырой стене, они дошли до угла и остановились. Снова послышались какие-то шорохи, справа за стеной, но очень далеко. Сердце у Васи от волнения колотилось, зубы выбивали мелкую дробь, но какая-то сила толкала вперёд, и в полной темноте он продолжал двигаться вдоль стены, увлекая за собой Стёпу. Он понимал, что свет фонаря виден далеко, и, пока они не установили, где находится Горский, решил фонарь не зажигать.

Скоро они дошли до нового поворота. Здесь начиналась поперечная стенка, и в нескольких метрах от угла оказалась дверь, такая же массивная, как и при входе.

Проникнув во второе отделение подвала и сделав несколько шагов, ребята увидели далёкий свет фонарика.

— Он!

Наступая друг другу на ноги, вытянув руки вперёд, они бросились в сторону, наткнулись вытянутыми руками на кирпичную стенку, присели и замерли, прижавшись к стене. Хотелось зарыться головой в песок, спиной вдавиться в холодный кирпич. Они были открыты со всех сторон, и спасти их могла только темнота.

— Это ты виноват… — шепнул Стёпа.

— Тихо!

Прижимаясь друг к другу, они долго сидели не шевелясь. Ноги затекли и онемели. Но вот фонарик, слегка покачиваясь, начал приближаться. Горский освещал себе дорогу и ничем больше не интересовался. «Значит, не услышал». Все громче хрустел песок. Вот Горский откашлялся и сплюнул. А вот и скрылся за дверью, которую с гулом захлопнул. Железо заскрежетало по железу, и все стихло.

— Ушёл…

— Тс-с-с… слушай.

Скрипнула вторая дверь, так напугавшая их при входе.

— Ушёл, — с облегчением заметил Вася. — А я думал, нам крышка… Совсем рядом прошёл. Ты испугался?

— Нет.

— Врёшь! Он мог котлету из нас сделать, если бы увидел.

— А что бы он сделал?

— Что?.. А то… Вынул бы Пистолет — и бах! бах!..

— Ну да…

Зажгли фонарь. Теперь глаза привыкли к темноте и свет казался ярким.

— Только я не понимаю, — чего он там у дверей железиной гремел?

Они смело подошли к двери.

— Вот так фунт! — сказал Стёпа, — С той стороны запер.

Все попытки открыть железную дверь ни к чему не привели. С таким же успехом можно было толкаться в каменную стену. Но закрытая дверь не испугала. До сознания сразу не дошла вся серьёзность создавшегося положения.

— Это неважно, — сказал Вася, — Выберемся. Неужели больше выхода нет? Верно?

— Верно.

— Пойдём сначала посмотрим, что он там делал.

Они пошли в конец подвала и сразу обнаружили большой ящик с самыми обыкновенными противогазами, какие носили почти все ленинградцы.

— Вот тебе и на! — разочарованно протянул Стёпа.

— На что ему противогазы? Краденые они, что ли? А много их тут? Давай сосчитаем.

— Зачем?

— Ну, если мы начали записывать каждый шаг, то уж здесь-то и подавно нужно все обследовать и знать. Посмотрим, нет ли чего внизу.

Ребята принялись осторожно выкладывать противогазы, но ничего другого в ящике не нашли.

— Двадцать пять штук, — сказал Стёпа, когда последний противогаз уложили обратно в ящик.

— Давай ещё поищем. Неужели он только за противогазом приходил?

— А он с противогазом отсюда ушёл?

— Не знаю. Не видно было.

— Я тоже не заметил.

Ребята обошли весь подвал вдоль стен, тщательно осмотрели закоулки, но интересного ничего не нашли.

Луч фонарика стал тускнеть.

— Батарея садится, — с тревогой сказал Стёпа. — Пока не поздно, давай выход искать. — Ты видел с улицы окна в подвал?

— Видел. Они чем-то завалены… Потуши пока, пускай отдохнёт.

— Дело дрянь получается, — сказал Вася и потушил фонарь.

Ребята остались в полной темноте.

10. НА КВАРТИРЕ У СТАРУШКИ

Когда Миша исчез, Сысоев со старушкой выбрались из толпы и пошли по улице Восстания к Невскому проспекту.

— Вы давно из деревни? — неожиданно спросила она.

— А как вы догадались, что я из деревни? — удивился Сысоев.

— Так мне кажется. Улыбка у вас такая открытая, просторная. Такая улыбка бывает у тех, кто на природе вырос.

— Удивительно точно вы сказали, мамаша. Из деревни я давно уехал, но я все время работаю на природе. Я моряк.

Разговаривая, они незаметно пришли к дому. Поднявшись на второй этаж, старушка открыла ключом дверь, и они вошли в квартиру.

— Проходите, пожалуйста, в комнату. Я сейчас вам все покажу.

Они прошли в большую комнату. Все окна, кроме одного, были забиты фанерой, у печки пристроена «буржуйка», около неё столик, на котором стояла посуда. Стены и потолок почернели от дыма и копоти. Словом, это была обычная для блокадного быта комната ленинградца, прожившего в ней прошедшую зиму.

Сысоев обратил внимание на висевший в углу патронташ и охотничью сумку.

— Кто-то у вас охотой занимался?

— Сын. Ружьё пришлось сдать, а все остальное храню. Да вы садитесь, пожалуйста.

Машинист сел на кресло против большой незаконченной картины. На ней был изображён старик, склонившийся над книжкой, а рядом стояла маленькая девочка.

— Малый старого обучает, — заметил Сысоев.

— Что вы сказали? — переспросила старушка.

— Я говорю, что внучка деда грамоте учит.

— Совершенно верно. Это как раз моя внучка. А картину писал мой младший сын. Так и не закончил.

— Значит, старичок ваш муж?

— Ну, что вы… Это натурщик.

— А как же вы сказали, что это внучка?

— Ну что ж. Галочка позировала ему сама, а старика он писал с натурщика, Старушка открыла шкаф и начала доставать всевозможные детские вещи. Тут были платья, пальто, капор, чулки, туфли, валеночки и даже меховая шубка. Сысоев машинально смотрел на вещи, думая совершенно о другом.

Давно ли в этой квартире жила дружная семья, звенел детский смех… и вот сейчас все сломали фашисты.

— Как вы только справляетесь? Дровишки ведь надо, воду…

— А я на учёте, товарищ. Сын у меня работал на заводе инженером. Комсомольцы этого района организовали бытовую бригаду и все время помогаю г семьям фронтовиков. Чудесная молодёжь! Без них я бы погибла. И дров мне привозят, и окна вот заделали, — объяснила старушка.

— Значит, сын у вас и художник и инженер?

— У меня пять сыновей, товарищ, — с гордостью сказала она.

— А где они живут?

— Всех родине отдала. Трое убиты, а старший и младший воюют. Один лётчиком, а другой танкистом. Ради них и живу. Хочется дождаться победы. Если бы вы знали, с каким нетерпением я жду, когда этих наших мучителей разобьют! Я бы сама пошла на фронт, чтобы плюнуть в их поганую физиономию.

— Ничего, мамаша, справимся и без вас.

— Справимся. Конечно, справимся, — убеждённо сказала старушка. — Силы России никем не измерены и не могут быть измерены. Они безграничны. Если бы враги не напали на нас так коварно, все бы иначе было. Я задерживаю вас, извините, — вдруг спохватилась она.

— Вы хорошие слова говорите, мамаша. Я головой тоже так понимаю, только на словах выразить стесняюсь. Пять сыновей!.. Легко сказать…

— Если бы ещё пять было, всех бы на борьбу послала, — твёрдо сказала старушка.

— В деревне у нас тоже такие есть. По одиннадцать имеют. И все, с родителем в голове пошли.

Минут пять молчали, думая каждый о своём.

— Много слез и крови пролито, — сказал Сысоев.

— Нет. Слезы потом, когда войну кончим. А сейчас слезы в сердце камнем застыли.

— Тоже справедливо. А между прочим, чего я сижу, вас от дела отрываю! Вот, пожалуйста… — Сысоев встал и вытряхнул из обоих противогазов рыбу на стол. Старушка всплеснула руками: