Первая Стая (СИ) - Юрий Арис

— У меня есть причины, я потерял больше двух третей своих сотрудников.

Я не стал говорить, что это не его вина, он и так прекрасно все знал.

— Вы можете рассказать, как это произошло?

— Неожиданно, — горько усмехнулся он. — Они начали очень быстро. Мы пытались обороняться, стреляли, но им это не вредило. Тот здоровый… он вообще на себя торпеду принял. Это не помогло. Здесь был смотритель… Он послал туда своего зверя, надеясь, что тот сможет хотя бы увести их подальше. Только они расправились с ним, едва он покинул комплекс.

— Вы видели, кто именно напал на него?

Это могло быть ключом к растворению брони. Если бы знать, кто из них способен на такое! Сомневаюсь, что все сразу.

Но человечек мне не помог:

— Они скопом накинулись, не разглядеть… Мы думали, что они будут громить все подряд, но они повели себя странно.

— В смысле?

Начальник комплекса смотрел куда-то вдаль, будто перед глазами его не было стен, а были картины из прошлого.

— Они словно знали, где находится смотритель погибшего зверя. Они следовали за ним попятам, только он был внутри, они — снаружи. Как только он останавливался, они начинали бросаться на стены, как будто хотели добраться именно до него. Может, оно так и было. Он в это поверил, сказал, что должен отделиться от нас. Я стал возражать, но его поддержали остальные… Когда люди напуганы, нельзя винить их в таком. Да и потом, факты говорили сами за себя: звери гонялись за ним. Когда мы разделились, они резко ушли, хотя могли добить нас.

— Это он закрыл тоннель?

— Да. Он ведь погиб?

Я кивнул, не уточняя подробности.

Больше человечек ничего не говорил, а я и не спрашивал. Я пытался разобраться в том, что только что услышал.

Логика начала появляться. Они приплыли сюда ради мести. Они громили комнаты, но людей убивали равнодушно, как бы между делом. Однако ненавидели они не комнаты и не людей в целом. Они ненавидели смотрителей.

Многое стало на свои места. Ведь Лита говорила, что своих смотрителей они убили. Видимо, смотрителей они винят во всех произошедших с ними бедах. Вот на кого направлена их месть: они могут убивать зверей, но цель их — смотрители.

Я понял это, и, когда я перестал сомневаться, мне стало страшно. Страх зарождался в груди и расползался по всему телу, паршивый такой, холодный. Не тот страх, что сковал меня перед тенью в воде, другой — разъедающий изнутри.

В голове у меня нарастал гул тысячи вопросов. Как? Что будет? Что делать? Почему я боюсь? Чего я боюсь? Как они могут это сделать? Почему я так себя чувствую? Что я буду делать, если это случится? Буду ли я после этого жить дальше?

Спорить с собой в мирное время — лекарство от скуки. Возражать что-то, отрицать свои проблемы и недостатки. Но в ситуации, подобной нынешней, это и становится источником страха. Чтобы взять себя в руки, нужно было обозначить самые слабые свои стороны, те, удар по которым будет смертельным, и понадежней их защитить.

Я решил пойти самым сложным путем: признаться себе в самой большой своей ошибке, самой опасной проблеме, способной отнять у меня жизнь и океан.

Я люблю Литу. Собственно, я давно заподозрил в себе эту болезнь, но старался закрыть на нее глаза. Даже убеждал себя, что испытываю к ней дружескую привязанность, благодарность за все, что она для меня сделала… Вранье. Я любил ее как самку, пусть и чужого вида. Я бы сказал, как женщину, если бы был человеком, но я не человек. Эта противоестественность делала проблему еще более опасной.

Не знаю, когда именно это произошло. Не сразу, это точно. В первые дни я ее практически ненавидел, как и всех остальных. Даже не на озере… Наверное, во время нашего совместного задания с Юлией и Оскаром, когда я получил первое подтверждение, что такой союз вообще возможен. Слишком яркое подтверждение, лучше и не вспоминать!

Не важно, когда началось, важно, что делать дальше. Я мог с этим мириться и даже обманывать себя, пока Лите ничего не угрожало, насколько это возможно при ее профессии. Но теперь риск увеличился — она смотрительница и, следовательно, окажется мишенью Первой Стаи.

А я ничего не смогу сделать! Я даже не уверен, что сумею защитить себя при встрече с ними, не говоря уже о ней!

Но должен же быть способ… Просто предупредить ее? Нет смысла. Это ее не напугает так, как напугало меня. Лита уже показала, что она не боится расстаться с жизнью. Зато меня ее жизнь очень даже беспокоит!

Только она не послушает и, если так сложатся обстоятельства, сунется в драку — и погибнет. Это только в человеческих сказках любовь дарила огромную силу. На практике, это извращенное, нежеланное чувство не дало мне ничего, кроме неприятностей.

Хотя способ уберечь Литу все же был. При одной мысли о нем у меня внутри все переворачивалось, но это пока. Я привыкну, и привыкну очень быстро. Так, наверное, привыкают к смерти обреченные… Нет, слишком уж напыщенно для меня.

Когда я наконец смогу подняться на поверхность, на этот их корабль, я сделаю все как надо. Независимо от того, что будет со мной потом.

Когда последние люди покинули воду, я тоже забрался на борт по специальной, предназначенной для зверей лестнице. Меня уже ждали.

На палубе выстроилось почти все начальство, не хватало, пожалуй, только Семенова, а так — весь Совет. Они рассматривали меня с любопытством и симпатией, враждебности я не чувствовал вообще. А неподалеку стояли смотрители.

Лита отошла от Егора и теперь стояла ближе к Артему. Это не случайно: она знала, что я терпеть не могу смотрителя Цербера, и обычно кокетничала с ним, чтобы позлить меня, а теперь решила сделать мне приятно. Правда, она думала, что моя нелюбовь к Егору появилась прежде, чем она начала с ним заигрывать. Люди часто путают причину и следствие. Теперь-то я уже мог признать, что просто ревновал.

Она смотрела на меня и улыбалась. На шее у нее, кроме платка, был еще тот медальон. Может, она не хотела, чтобы платок напоминал мне о прошлом, в котором я себя винил.

Она явно гордилась тем, как я выполнил задание, гордилась мной. От этого то, что я собирался сделать, становилось еще более отвратительным.

Люди смотрели на меня доброжелательно, один сказал:

— Кароль, мы рады наконец видеть тебя. Мы давно ждали случая поблагодарить тебя за проделанную работу и принести свои извинения за ту чудовищную ошибку, по которой ты попал в камеру.

В камеру… У меня было ощущение, что я все еще там. Я так и не выбрался…

— Может, у тебя есть какая-нибудь просьба? Мы можем что-то сделать для тебя?

Убейте меня! Хотя нет, это простой, безболезненный вариант.

Я сглотнул и судорожно кивнул. Казалось, им приятно, что они могут мне помочь.

— И что же это?

— Я давно хотел попросить вас, — все мои силы уходили на то, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно, — чтобы ко мне приставили другого смотрителя.

Если бы сейчас грянул гром среди ясного неба и из океана появилась вся Первая Стая, было бы проще. Потому что возникло ощущение, что это произошло, но только не было самих фактов, а внимание приковывал лишь я.

Я чувствовал на себе взгляд Литы, но не мог посмотреть на нее.

Первым опомнился Лименко:

— Кароль, с чего бы это вдруг? Вы всегда казались мне отличной командой! Извини, но такие вещи просто так не делаются!

— Это не «с чего бы». Я давно хотел попросить вас об этом, но не было возможности. Я не мог передать просьбу через мою смотрительницу, ведь у меня не было оснований доверять ей в таком вопросе — по понятным причинам. Я настаиваю на ее замене, потому что она в принципе не способна быть смотрительницей. Ни моей, ни чье бы то ни было.

— Но почему?

Я не могу описать то, что творилось со мной в этот момент. Я только знал, что ни разу за шесть месяцев в клетке мне не было так больно и ни разу за время тренировок мне не было так тяжело. Но внешне это не проявлялось, я говорил спокойно и смотрел на них уверенно, никто и заподозрить не мог, что я лгу.

— Даже если не принимать во внимание недостаток силы и выносливости, которые серьезно осложняют выполнение заданий, есть еще одна серьезная проблема, — я обернулся к ней; не знаю, как у меня получилось остаться равнодушным. — Как можно работать со смотрительницей, которая не умеет плавать?

Это было подлостью в высшей степени. Как нападение исподтишка. Она хранила мои тайны надежней чем кто-либо. На какой-то момент я испугался, что она сейчас тоже все расскажет про то, как я достал один из датчиков…

Но она молчала, только смотрела на меня так, будто не узнавала, надеялась, что все это не я говорю. А когда поверила, глаза ее стали очень, очень холодными. Как в тот день, когда я впервые ее увидел и решил, что она не лучше остальных людей.

Не думаю, что она когда-нибудь меня простит. Но зато она будет жить!