Кикудзиро и Саки - Такеши Китано

Смерть госпожи Китано Саки

Госпожа Китано Саки, мать телеведущего и кинорежиссера Бита Такэси (настоящее имя Китано Такэси), скончалась от старости 22 августа 1999 года в больнице города Каруидзава префектуры Нагано в возрасте 95 лет. Главный распорядитель на похоронах — старший сын Сигэкадзу. Средний сын — Китано Масару, профессор университета Сюкутоку, известный также в качестве телекомментатора. Господин Такэси — младший сын в семье».

Это меня доконало. Мы просидели всю ночь у гроба покойной, а утром состоялась пресс-конференция. Я разрыдался в голос. Потом эти кадры бесконечно повторяли в новостях. Выглядело это ужасно, хуже быть не могло.

А я ведь поначалу подумывал, как из этого события сделать новую шутку. Скажем так: «Каждый раз, когда сообщали, что положение очень серьезное, я мчался в больницу, а она снова была жива-живехонька. Но наконец-то и эта старая волчица померла».

Когда мамаши не стало, я погладил ее лицо и сказал: «Похожа на египетского фараона Рамзеса Второго, помните, мумию привозили вместе с выставкой из Лондонской Национальной галереи».

Это здорово понравилось приятелям, которые пришли тогда в гости. Если бы мы проводили бдение у гроба покойной в тот день, когда ее не стало, я, наверное, придумал бы хлесткую шутку, которая была бы у всех на устах. Но пока мы готовились к похоронам, бесконечно совещались с похоронным агентством, нервы у меня совсем расшатались. Усталость разлилась по всему телу, тяжесть утраты чувствовалась все сильнее.

А когда после бдения остались только близкие родственники, Масару заплакал и не мог остановиться. Сразу после этого началась пресс-конференция. Поэтому желание «запустить» новую шутку, чтобы все говорили: «Да, конечно, он потрясающий артист, настоящий комик», незаметно улетучилось.

По ходу разговора я чувствовал, что комментаторы программ о жизни артистов все время пытались заставить меня плакать. Помню, как одна репортерша с каким-то странным, фальшиво участливым лицом все ко мне приставала с вопросами…

Я оглянулся и увидел рядом еще одну репортершу, которая плакала по-настоящему.

«Чего это она?!» — подумал я, и в тот же момент ком подступил к горлу.

И все. Слезы полились градом, и успокоиться я не мог. Эти репортерши просто меня «сделали», какой стыд! Я чувствовал себя как боксер после нокаута. Так хотелось покрасоваться, придумать новый эстрадный номер на тему смерти родительницы, но ничего из этого не вышло.

После похорон были просьбы провести еще одну пресс-конференцию, но я почувствовал, что снова попаду в нокаут, и отказался.

Я потерпел поражение как артист, но зато потом мне многие говорили, что кадры с моими рыданиями им очень понравились. Мол, «если человек, который постоянно говорит всякие гадости, может так плакать, значит, на самом деле он совсем не плохой». Говорили, что многие женщины тоже проливали слезы из сострадания ко мне.

Диктор Фукумицу смотрел телевизор в Хаконэ и тоже из сочувствия пустил слезу. А потом решил, что пойдет на похороны, и буквально ринулся в Токио. Ведущий Кокура, говорят, во время программы расплакался и сказал: «Давайте все позвоним своим матерям!»

То есть я понял, что мои слезы принесли неплохой результат, но зато от попыток СМИ «выдавить слезы из читателей и зрителей» меня буквально стошнило. Я специально сбрасывал вес для съемок следующего фильма, а про меня судачили: «Такэси-сан так похудел от переживаний». Неся фото покойной матери, я поменял положение рук на уровне груди, это тоже попало на телеэкран, а комментатор сказал: «Посмотрите, Такэси-сан все время обнимает свою мать».

Мне не часто приходилось бывать на похоронах, но я всегда удивлялся странным вещам, которые там происходят. И особенно оттого, что похороны — мероприятие весьма серьезное, любые необычные происшествия кажутся еще более невероятными. Эта несуразность, разрыв с действительностью часто становятся основой комедии, и если бы не существовало фильма режиссера Итами, я сам бы снял комедию о похоронах.

В день бдения у гроба покойной в Токио лил жуткий дождь и все время гремел гром. Тут мой брат Масару вдруг и говорит дрожащим голосом:

— Это мамаша. Это точно мамаша гневается.

А самый старший брат рассердился и отвечает ему:

— Она не сёгун Тайрано масакадо[16], чтобы гневаться. Ты что несешь, в это время года гроза обычное дело!

Во время ночного бдения разыгралась страшная гроза. И на этот раз Масару тоже все приговаривал: «Ну, мамаша, ну дает!»

Чем можно объяснить его поведение? Ведь он ученый, редактор институтского научного журнала.

Все время до начала похорон он слонялся из угла в угол как неприкаянный, добавляя неразберихи к всеобщей суматошной деятельности:

— Эй, Такэси! Надо сходить в местную управу, ты пойдешь?

— Нет, я не могу!

— Что же делать? Что мне говорить?!

— Ты скажи, что Такэси собирался сам прийти, но если бы он пошел, началась бы шумиха и все такое. Вот я и пришел вместо него. Нормально будет, правда?

— Пойдет, конечно. Да, еще в полицейское управление надо «барашка в бумажке» отнести. Сколько надо положить, как думаешь?

— А я почем знаю?

Но зато за день до бдения Масару вдруг заявил:

— Слушай, я часов на пять отъеду…

Я удивился:

— Какие еще пять часов?

— У меня лекция.

— Ты что, какая еще лекция? — Я продолжаю гнуть свое. — Я четыре или пять программ отменил на телевидении, и ничего…

А он словно не слышит. Опять говорит:

— Ты уж извини, никак не смог перенести…

Вернулся Масару с букетом, явно полученным от студентов.

Пока его не было, приходил какой-то странный тип. Он все мялся у входа, а когда сестра его спросила: «Вы к кому?», он вдруг ответил:

— Да я с Футоси учился с начальной школы до старших классов.

Сестра спрашивает, мол, кто такой Футоси.

— Я думал, что в иероглифе его имени была еще одна черточка, и называл его Футоси,[17] — отвечает этот тип.

Сестра никак не могла успокоиться, все доказывала ему, мол, как же так? Неужели бывают люди, которые за восемь-девять лет учебы в одном классе не могут узнать правильное имя своего одноклассника?

Пока она все это говорила, он зажег курительную налочку на алтаре и со словами «Передавайте Футоси привет» удалился.

Так никто и не понял, откуда взялся этот странный человек.

Из-за того, что на похоронах появляются всякие непонятные люди, когда принесли букет от премьер-министра Обути, братья решили, что это чья-то шутка. Когда же узнали, что это на самом деле букет от премьер-мини-стра, братья мои очень обрадовались. Потом стало известно, что, решив отправить цветы, Обути-сан долго раздумывал, не создаст ли это дополнительного беспокойства. Вот какой чуткий премьер-министр оказался.

В крематории в момент последнего прощания с покойной вообще произошло невероятное. Крышка гроба открывалась где-то посередине. Мы сняли крышку и сказали всем присутствующим: «Взгляните в последний раз на лицо усопшей». Только цветов принесли так много, что лица мамаши было совсем не видно.

— Такэси, лица не видно!

— Она просто утонула в цветах…

Мы так переговаривались между собой, пока похоронный агент вдруг не сказал:

— Э-э, простите великодушно, но надо повернуть гроб. Здесь как раз ноги…

То ли тело положили неправильно, то ли крышку сняли неудачно, но вся эта ситуация показалась мне похлеще самой скабрезной шутки. Ведь обычно в крематории такая атмосфера, что даже мне не пришло бы в голову отпустить шуточку типа: «Прожарьте с кровью, пожалуйста».

Когда мы разбирали прах, у мамаши на уровне поясницы оказался железный штырь.

Я тогда подумал: «Надо же, какая штуковина была у мамаши в позвоночнике. Наверное, болело все время». У меня даже в ушах зазвенело. А потом я посмотрел внимательнее и увидел там много мелких железячек.

— Надо же, сколько еще было в теле! — сказал я.

— Нет-нет, это скрепки от гроба… — объяснили мне.

Если бы скончался какой-нибудь шоумен и к нему на похороны пришло много народу, это понятно, но множество людей пришло на похороны моей матери, и это меня очень удивило. Явились и артисты. За день до ночного бдения приходила Мори Масако, чтобы зажечь курительную палочку на алтаре. Старший брат, которому скоро будет семьдесят, сказал тогда:

— Сколько лет может быть Масако-сан? Ей уже должно быть лет восемьдесят, а она все еще так красива! — Он словно взлетел на крыльях любви.

Во время бдения я сел передохнуть на стул, поднял голову и вдруг увидел прямо перед собой белое-белое лицо.

«Мамочки! Никак привидение!» — чуть не заорал от ужаса я, но вовремя опомнился.

Это была сильно накрашенная Судзуки Соноко, которая зажигала курительную палочку. Разнервничался я сильно. Так же сильно нервничал и когда пришла Асака Мицуё.