Вспышка. Книга первая - Джудит Гулд

Князь Вацлав обожал езду во всех ее проявлениях: в любых из принадлежащих ему многочисленных саней и экипажей или просто верхом. Для него половина удовольствия от поездки куда-либо заключалась в способе передвижения, и он считал, что по элегантности, очарованию и исконно русскому характеру ничто не могло сравниться с лошадьми или конными экипажами. Не важно, что одно крыло огромного Даниловского дворца на Неве недавно было переделано под гараж для целой армии его автомобилей. Этого хотела его жена, и он подчинился ее желанию. Княгиня Ирина была не из тех, кто позволял кому-нибудь из ее соперниц – у каждой из которых был полный гараж автомобилей – превзойти себя в чем-либо. Если бы ему предложили решать, он бы навсегда изгнал все эти заграничные «мерседесы», «роллс-ройсы», «ситроены», «бентли» и «испано-сюизы» с улиц и величественных бульваров Санкт-Петербурга, и чем скорее, тем лучше. Но князь был в достаточной степени реалистом, чтобы понять, что, независимо от того, нравится это ему или нет, автомобили пришли надолго. Некоторые вещи даже он был не в силах изменить.

Пальцем он слегка отодвинул в сторону занавеску и лениво выглянул из окна коляски, которая, сделав плавный поворот, теперь стремительно неслась через Неву по освещенному фонарями Николаевскому мосту. Этот мост, ласкающий взор своей изящной красотой, всегда напоминал ему Париж. Ах, Париж… Подобно бомонду Города Света, знать Северного Парижа, к которой принадлежал князь, проводила бесконечные месяцы в посещении опер, балетов, концертов, на банкетах, официальных приемов, частных балов и экстравагантных полуночных вечеров. Даже утонченному Парижу, каким бы блистательным он ни был, недоставало очарования, которым обладал Санкт-Петербург, его поразительного изящества и богатства, которыми он всегда так наслаждался с самого момента своего высокородного появления на свет. Правда, что здешние дворцы скорее напоминали венецианские, нежели парижские: многие из них по стилю были средиземноморскими в силу влияния многочисленных архитекторов и мастеровых, которые в течение нескольких столетий приглашались из Италии, – но даже это итальянское господство, несомненно, имело русское звучание.

Князь улыбнулся. Это прежде всего касалось его собственного удивительного дворца, откуда он только что выехал. Даниловский дворец представлял собой четыре соединенных вместе здания и был выполнен в стиле барокко. По форме он напоминал гигантскую букву «С», открытые стороны которой переходили в не менее огромный круглый двор, в то время как замкнутая сторона выходила на величественную Неву, каждую зиму покрывающуюся твердым как сталь льдом. Пять этажей дворца были выкрашены, оштукатурены и украшены желтым и оранжевым орнаментами, а настоящей гордостью были три массивные квадратные башни: по одной на концах буквы «С», а третья – на украшенном колоннадой изгибе, выходящем на Неву. Все башни венчались великолепными архитектурными группами из пяти позолоченных куполов в форме заостренных луковок. Какие из величественных зданий Парижа могли соперничать с ним, особенно если представить его поочередно то в пестром калейдоскопе сменяющих друг друга солнечных и дождливых летних дней, то в зимнюю вьюгу или в те, хотя и редкие и потому еще более драгоценные, зимние дни, когда гнетущее монотонное уныние рассеивалось и небо становилось серебристо-голубым, отчего закутанный в снежное покрывало дворец так ослепительно блестел на солнце, что, глядя на него, невольно хотелось зажмуриться? Или в такие дни, как сегодня, когда в ранней черноте арктического неба над ним, подобно кораллово-аметистовому ожерелью, переливается радужными огнями северное полярное сияние.

Ничто. Ничто на земле не могло сравниться с Санкт-Петербургом, особенно сейчас, в январе, когда «сезон» 1914 года обещал быть просто великолепным. Сезон начался неделю назад, в день Нового года, и продолжится до самого Великого поста.

Князь уже собирался убрать палец и опустить штору на место, как вдруг коляска резко остановилась, и его едва не выбросило с мягкого сиденья.

Он выпрямился и мысленно сделал себе заметку выговорить кучеру, когда они прибудут на место назначения, коим была ювелирная империя Карла Фаберже. Со своими прочными вздымающимися ввысь гранитными столбами и богатой атмосферой византийского изобилия это был настоящий рай для воров – рай из блестящего золота, сверкающих драгоценных камней, ослепительного серебра и мерцающей эмали. Князь решил самолично забрать подарок для супруги ко дню ее рождения. День рождения был через два дня, девятого, а поскольку она бесстрашно начала курить длинные узкие черные турецкие сигары, он приказал изготовить специально для нее изящный портсигар из полупрозрачной дымчато-розовой эмали, края которого с обеих сторон должны были украшать ряды горящих огнем яхонтов. Но подарок был не единственной причиной, по которой князь решил почтить магазин своим присутствием: он хотел еще купить какую-нибудь готовую безделицу – бриллиантовую побрякушку или браслет с изумрудами или рубинами – для своей любовницы Татьяны Ивановой.

Татьяна Иванова была королевой санкт-петербургской сцены. Она компенсировала недостаток драматического дарования незаурядной красотой и огненным темпераментом, причем ее экстравагантные костюмы усиливали и то и другое. Во время их последнего свидания князь несколько переусердствовал в любовной игре и поранил один из ее сосков. Не то чтобы он намеренно причинил ей боль. Это вышло случайно. Но она кричала так, как будто ее режут, и вышвырнула его вон, пригрозив рассказать всем, какой он садист и ублюдок.

Этой безделицей он умиротворит ее и купит ее молчание. Однако все же князь решил, что с его стороны будет благоразумнее подыскать себе новую любовницу. Рано или поздно он дождется от Татьяны неприятностей. Ему надоели и ее угрозы, и она сама.

Санный экипаж по-прежнему стоял на месте. Раздраженный сначала резкой остановкой, а теперь еще и задержкой, князь потянулся к украшенному кисточкой шнуру, соединенному с колокольчиком за спиной кучера. Звонить не потребовалось: раздался стук в дверь.

Он раздвинул занавески и выглянул наружу. Стучал один из его тепло укутанных лакеев, из носа которого при дыхании струйками вырывался белый пар, а на золотых пуговицах массивного синего пальто был выгравирован герб Даниловых.

Князь Данилов тихо выругался и слегка опустил окно.

– Ну что там? – спросил он сердито, сразу же пожалев о своем тоне. Это было на него не похоже; его с ранних лет учили обращаться со слугами если и не с минимальным уважением, то, по крайней мере, вежливо. Он понимал, что его раздражительность отражала его собственное растущее недовольство Татьяной.