Гримасы навязанной молодости. Вторая книга трилогии «Неприкаянная душа» - Лариса Малмыгина

– Нина, подай мне воды, – отчаянно икая, простонал член Политбюро.

– Настенька вошла в роль, – решительно вмешалась я, толкая под столом распоясавшуюся фаворитку ногой, обутой в туфлю, по сравнению с которой обувь фабрики «Скороход» показалась бы потребителю самим совершенством.

– Анастасия Минасьян, сир, – покрываясь нежным румянцем, запоздало поправилась сатанистка.

– А как зовут тебя? – усмехнулся «сир», тыкая пальцем в мою голову.

– Алиса Смирнова, – призналась я, искренне надеясь, что не успею угодить в тюрьму как неблагонадежная, так как сумею вовремя улететь из сороковых годов. Но куда деть излишне инициативную француженку? Взвалить на шею и тащить в семнадцатый век, чтобы вкупе с мерзким стариком убивала чьих-то детей?

– Тоже комедийная артистка? Или только учишься? – продолжал допытываться Сталин.

– Она – армянка! – с великосветскими ужимками возмутилась гостья из средневековья.

– Луиза де Лавальер? – рассмеялся Иосиф Виссарионович, показывая неплохое знание истории французского королевства.

– Государь знаком с ней? – бледнея, ахнула завистница. – Ему нравятся хромые женщины?

– А как же, – уже вовсю хохотал вождь народов.

– Извините, мы устали и пойдем домой, – вскакивая с кожаного стула, пролепетала я.

– На улице темно, ночуйте у нас, – предложила сердобольная хозяйка.

– Спасибо, – принимая решение не бросать маркизу на произвол судьбы, поклонилась я Нине Теймуразовне.

Знакомая прислуга засеменила впереди, показывая гостьям дорогу в их комнату.

Аскетическая обстановка двухместной спальни привела Атенаису в ужас, и она наотрез отказалась ложиться на узкую железную кровать.

– Ну и сиди в кресле, – проворчала я, расправляя постель, чтобы упасть в нее и забыться тяжелым сном.

Впрочем, можно было бы полететь домой. Но куда унесет нас лихой ветер в столь поздний час? По крайней мере, этой ночью у нас есть крыша над головой!

«Что сейчас делают мои детки»? – успела подумать я и мгновенно заснула.

– Встать! – прогремел над ухом мощный рокочущий бас.

Возле кресла с почивающей фавориткой французского короля стоял русский простолюдин и настырно дергал ее за руку.

– И ты тоже! – прогундосил он, сбрасывая с меня тонкое, повидавшее виды, шерстяное одеяло.

Включили электрический свет, на который непродвинутая жительница средневековья прореагировала исступленным визгом, разбудившим, наверное, всю округу.

– Что это? – орала она, показывая на сияющую лампочку Ильича.

– Гражданка – ненормальная? – покрутил корявым указательным пальцем возле виска один из страдающих бессонницей фанатов классовой борьбы.

– Признавайтесь, вы – французские шпионки? – настаивал душераздирающий бас.

– Я подам прошение Его Величеству Товарищу, – гордо выпрямившись, презрительно сообщила Монтеспан, неосмотрительно отправляя любопытные для окружающих сокровища под кружевной буржуазный лифчик.

– Какому? – провожая загоревшимися глазами нервное движение врага народа, съехидничал усатый солдафон.

– Подождите, – прозвучал знакомый голос, и заместитель Председателя Совета Министров СССР материализовался среди бесстыдно глазеющих на нас мужиков.

– Сударь, спасите бедную маркизу, – хватаясь за кисть Берии, внезапно зарыдала «Минасьян». – Людовик щедро отблагодарит вас. Помните, я – его фаворитка!

– Пишите, – повелительно бросил Лаврентий Павлович плюгавенькому солдатику, подавая ему блокнот и чернила с перьевой ручкой.

– Так чья вы любовница? – присаживаясь на стул и подкладывая под бумагу толстую книгу в сиреневом переплете, заинтересовался грамотный революционер.

– И. Сталин. Институт Маркса, Энгельса, Ленина. Том 3, – невольно прочитала я на обложке.

– Людовика Четырнадцатого, – пытаясь придать расстроенному лицу высокомерное выражение, хлюпнула носом аристократка.

– Имя – англицкое, а вот фамилие у ейного ухажера еврейское, – пролепетал молоденький пацанчик в военной одежде.

– Ясно, троцкистка, – поддержал товарища крепкий мужик, держащий в перчатках самый настоящий револьвер.

– Имена, явки? – заговорчески подмигивая маркизе, ласково прошептал писарь.

– Чьи? – недоуменно оглядываясь по сторонам, опешила Атенаиса.

– Отстаньте от бедной девушки, – неожиданно для самой себя разозлилась я и бросилась отталкивать от нее стадо любопытных баранов.

– Тащите теток в машину, – внезапно приказал Берия, – на Лубянку их.

Четыре кровати в крохотной сырой каморке. Рыдающая маркиза, обхватившая голову ладонями. Капающая вода в параше. По моим сведениям, грязный, пожелтевший от времени унитаз в темнице называется именно так.

Пора улетать! Но куда занесет нас лукавый ветер?

– Нам отрубят головы? – громко стонет Атенаиса. – Когда нам отрубят головы? И за что? Старый король Товарищ – очень жестокий монарх. А этот, его министр, просто чудовище! Помоги мне, Сюзанна, ведь ты же ведьма!

– Иди ко мне, – забывая про детоубийство, ласково подозвала я бедняжку, – обними свою подругу покрепче.

Де Монтеспан стремительно вскочила с ложа и судорожно задушила меня в объятиях. Я взмахнула руками, но тело не желало становиться легче от отчаянных взмахов отяжелевших кистей.

– Ты что, курица, взлететь собралась? – открылась железная дверь, и, гадко ухмыляясь, маленький солдатик ввалился в наши владения, так не похожие на величественные покои фамильных замков. – На допрос!

Покорно заложив руки за спину, я нехотя поплелась впереди плюгавенького мужичка, словно настоящая заключенная или актриса, играющая роль матерой преступницы.

В плохо освещенной комнатке за старым столом сидел худощавый офицер и что-то писал. Услышав приближающиеся шаги, он поднял голову, и я вскрикнула от неожиданности. Передо мной собственной персоной сидел отец моего папы. Огромные голубые глаза, красивое лицо и тело я унаследовала именно от него.

– Как вас зовут? – спросил дедушка, бросая усталый взгляд на очумевшую от сюрприза внучку.

– Алиса Лазарева, – превозмогая желание броситься ему на шею, пролепетала я.

Он вздрогнул и склонился над листами бумаги.

– Дадите показания о вашей контрреволюционной деятельности? – хватая картонную папку, привычно отчеканил близкий родственник.

– Нет. Никогда не делала никому зла, – невольно любуясь внешностью очаровательного тюремщика, с гордостью объявила я.

– Вы дружите с самозванкой, еврейкой, гражданкой враждебного молодой советской республике капиталистического государства? – взмахнув пышными девчоночьими ресницами, уточнил любимый дедуля.

– Она – француженка, то есть, армянка, – подсчитывая, сколько же лет сейчас моему малолетнему папочке, невнятно промямлила я.

– Так француженка или армянка? Алиса или Сюзанна? Смирнова или Лазарева? – пламенея революционным цветом, поморщился недоверчивый чекист.

– Ее мама до переворота проживала во Франции, а папа в Армении, – вранье начинало меня забавлять.

– А в настоящее время где живут родители Минасьян? – игнорируя блаженную улыбку арестантки, прищурился мой бравый пращур.

– В Томской области, – зачем-то вякнула я.

– Вы – шпионки коварного империализма? – поднял шикарные брови не в меру подозрительный предок.

– Упаси Боже! – выразительно пожала плечами я.

– Верите в бога? – прищурился товарищ следователь.

– Как же можно в Него не верить? – вздохнула я и вспомнила древнюю Иудею.

– Партийная?

Нет бы лучше спросил о своих правнуках!

– Ни в коем случае.

Утомившись, дедуля глубоко вздохнул, записал что-то в блокноте и махнул рукой. Конвоир поднял ружье и кивком пригласил меня на выход.

– Андрей Иванович, – задержавшись на минуту, попросила я гражданина начальника, – не допрашивайте мою подругу, она не в себе.

– Тебе знакомо мое имя? – стрельнув быстрыми глазами в солдатика, удивился предок.

– Наслышана о вашей смелости и отваге, – льстиво защебетала я. – И о жене тоже. И о сыне Мишеньке.

– Что ты знаешь о моих близких? – перепугался Лазарев.

– Многое, – неосмотрительно игнорируя застывшего тюремщика, интригующе усмехнулась я.

– Говоришь, подруга не в себе? – зачем-то понизил голос папин папа.

– Ее недавно выписали из психбольницы, – подражая товарищу следователю, заговорчески зашептала я.

Он взметнул брови и закашлялся. Крохотный мужичок чем-то твердым толкнул меня в спину, и, сгорая от унижения, я поплелась в сырую, глубоко равнодушную к судьбам заключенных, камеру.

Атенаиса ждала меня с нетерпением.

– Нас отпустят? – тихо молвила она чересчур бледными губами, давно потерявшими краски молодости.

– Вряд ли, – потрясенная до глубины души тем, что в карающей организации работает мой родной дед, я без сил упала на жесткое ложе.