Первая вокруг света - Кристина Хойновская-Лискевич

Монтаж такелажа стаксель-гиков требовал неоднократных прогулок по трассе нос — кокпит. Следующая операция — установка гиков в рабочей позиции требовала особой расторопности. Любая задержка превращала раскачивающийся гик в таран, беспощадно бьющий в ванты и штаги. Для этой работы я также охотно наняла бы еще пару рук.

После подъема стаксель-гиков постановка парусов была детской игрой. Начинать нужно было с наветренного стакселя, а потом ставить подветренный. Наветренный стаксель труднее хватал ветер и поначалу имел тенденцию работать в противоположную сторону. Подветренный стаксель ставился легко, как обычный топовый кливер. При спуске очередность была обратной. Постановка стакселей не содержала ничего неожиданного, если только трепещущий парус не выхлестывал шкот из блока. Тогда следовало спустить парус, снять и опустить гик, т. е. проделать все в обратном порядке, завести шкот и начать все сначала.

После установки пассатных стакселей мне оставалось проверять курс авторулевого, настроить паруса и окончательно откорректировать курс. Первый раз я ставила эти паруса четыре часа — это было 4 апреля в Северной Атлантике. Со временем накапливала все больший опыт. На обратном пути в Южной Атлантике ликвидация пассатной паутины длилась менее часа.

«Мазурка» помчалась вперед на своих белых крылышках еще быстрее. Простой подсчет показывал, что если я трачу по четыре часа на установку и спуск пассатных стакселей, то выгодно нести их хотя бы трое суток. Яхта несла их три недели. С этого момента атлантический пассат окончательно определил свое направление: ровно две недели дул силой четыре балла с северо-востока, а на последней, четвертой, неделе плавания — с востока, усилившись до пяти баллов. Когда на компасе курс 270–280°, о лучшей погоде нельзя и мечтать. Не зря многие яхтсмены называют пассат Северной Атлантики самым чудесным ветром в мире.

Прелестное плавание на запад, температура ночью 15 °C, днем 30 °C, а ко мне вдруг пристала какая-то болячка. Простуда в жару? Похоже на то: болели суставы, повысилась температура. И опять добрый дух «Мазурки» не оставил меня — через Гдыню-Радио я вышла на связь с польским судном «Ромер». Радист передал мне массу теплых слов и пожеланий от экипажа, а я попросила помощи врача. Пани доктор, выслушав пациентку на расстоянии в несколько тысяч миль, назначила лечение. Я глотала пилюли и старалась поправиться. «Мазурка» и плавание взять бюллетень не разрешили: ничто не могло изменить установленного распорядка дня и снять с меня часть обязанностей. Выходило, что авария человека в одиночном плавании намного хуже, чем авария устройств. Я принялась яростно чинить этот главный механизм, а «Ромер» неутомимо поддерживал меня морально и врачебными советами. Так я вошла в сферу доброжелательности людей моря, и она сопровождала меня на всех океанах вплоть до окончания рейса. С «Ромером» мы распрощались через шесть дней, в канун пасхи. Наши пути расходились, расстояние так увеличилось, что связь стала невозможной. Мы пожелали друг другу счастливого пути и спокойных праздников. Первые праздники в одиночку на море. Моряки хорошо знают, что это такое…

18 апреля — первый день пасхи. Погода тоже праздничная. Пассат решительно повернул к востоку и не менял направления до самого Барбадоса. До цели оставалось всего 880 миль. Балтийское расстояние: как раз рейс из Польши в Швецию и обратно.

Условия не позволяли мне накрыть стол по-старопольски, и на 16° северной широты, под тропическим солнцем, я стала вспоминать о таком же солнечном празднике в доме родителей. Отец был в санатории, сестренка умчалась куда-то с подружками, а мы с мамой пошли в лес. Собирали цветы, сидели на солнечном лугу и разговаривали. Было тихо, тепло и спокойно. А сейчас ни зеленой травки, ни покоя…

Вечерняя связь с Гдыней-Радио тоже была праздничной. Мне передали поздравления от семьи и друзей, а потом соединили с домом.

Деятельность Гдыни-Радио внесла значительный и приятный вклад в осуществление моего одиночного плавания. Слова: «Мазурка», «Мазурка», — вызывает Гдыня-Радио», — поднимали на ноги и улучшали настроение, даже если для грусти имелось сто причин. Операторы творили чудеса, чтобы уловить мой голос среди помех, принимали все сообщения и тотчас же передавали адресатам. Так же точно и без промедления поступали на «Мазурку» ответы, а вместе с ними теплые и доброжелательные слова. Иногда мне казалось, что моей яхтой и ее проблемами занимается вся станция. Каждые два-три дня станция устраивала для меня дополнительный праздник: как только позволяли условия, соединяла меня с мужем, и мы могли поговорить. Это были обычные разговоры моряков — о плавании, о технических вопросах. О чем еще можно говорить в присутствии всего света? Да и время связи было дорогим, его ожидали десятки судов. Для нас было важно хотя бы услышать голоса.

Гдыня-Радио сопровождала меня почти весь рейс. Сотни дней звучали простые слова: «Мазурка», «Мазурка», — вызывает Гдыня-Радио». И для того, чтобы их услышать, а также сообщить, что «Мазурка» с капитаном жива и продвигается вперед, я заряжала аккумуляторные батареи, воевала с парусными мешками и капризным агрегатом. Операторы польской береговой станции служили не просто «почтовым ящиком», а представляли коллектив надежных друзей, активно помогавших решению мазуркиного вопроса.

Я приближалась к Барбадосу, озабоченная думами о будущем. Заказ на новую плиту уже послан в эфир. Нужно еще получить в Кристобале легкую геную, запчасти к вспомогательному двигателю и зарядному агрегату, кое-какие мелочи, чтобы облегчить себе жизнь.

Последняя ночь решила выпустить злых духов. Восточный пассат усилился до шести баллов, поднялось сильное волнение. Пришлось убрать один стаксель. Выл ветер, было темно и мокро. Вдобавок появились огни встречного судна — первого после Лас-Пальмаса. Я отнеслась к нему с полным почтением — по всем правилам морской этики — и не покинула палубу до тех пор, пока оно не удалилось на безопасное расстояние.

Солнечным утром следующего дня я увидала по курсу серый продолговатый силуэт — Барбадос. Яхта подходила к нему с удобной, северной, стороны.

Бриджтаун

О Барбадосе я знала много — из карт и лоций, которые я считаю лучшими путеводителями в мире. Теперь нужно подготовить яхту к маневру для захода в порт, точнее на якорное место яхт-клуба, а стоянка на якоре не требует лишь заботы о кранцах. Ветрище был солидный, а «Мазурке» и без того следовало уменьшить парусность: ее белые крылышки были хороши в походе, сейчас же требовались маневренные паруса.