За перевалом - Владимир Иванович Савченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что ты рассчитывал увидеть особенное?
— Что?.. Что-то, позволяющее уяснить, почему они стали иными. Эхху меняются в последних поколениях. В общих чертах понятно: изменения климата, потепление и увлажнение, из-за чего гуманоидные обезьяны распространились в новых местах, межвидовые скрещивания горилл, шимпанзе и орангутангов… да и наши био- и психологические исследования — все это влияет, расшатывает их наследственность. Но в какую сторону они меняются? Раньше это были веселые и покорные твари, для них высшим счастьем было получить от человека лакомство за правильно выполненный тест. А в последние десятилетия отношения между эхху и нами что-то портятся. В лесу около их стойбищ стало опасно показаться в одиночку, да и для лабораторных исследований их так пеленать, — биолог указал вниз, — прежде не приходилось.
Долговязая фигура Эоли моталась вдоль барьера. С одной стороны на него смотрел Берн, с другой, снизу, — настороженный Великий Эхху, от шкуры которого шел пар. Он ждал, что после «грозы» гладкое дерево отпустит его в запутанные норы Безволосых — выбираться на свободу.
— «Обратным зрением» человек может, сосредоточась на глазок считывателя, и без ассоциативных понуканий выдавать, что пожелает: реальную информацию, выдуманные образы, воспоминания… даже идеи. Все, что и так может выразить. Иное дело — эхху. Им надо расколыхать психику, взволновать болото подсознания до глубин. Надо сильное потрясение. Но… какие у нашего мохнатого приятеля возможны движения души, какие потрясения? Грозы не боится, привык. Лишить самки? У него их много. Как я ни мудрил. придумал только одно…
Он замолк, вопросительно глянул на Берна.
— Хм! — Тот понял. — Что ж, правильно. Я бы и сам такое придумал! — и поднялся с места.
— Подожди, переоденься в это, — Эоли протянул профессору его брюки и куртку с пятнами засохшей крови.
5. Первое слово
В пещере Безволосых снова наступила ночь. Только красный зрачок тлел впереди. Великий Эхху затаился, напрягся: что они теперь задумали?
И вдруг из тьмы ясно, будто в солнечный полдень, возник… Тот Безволосый. Тот Что Убегал! Которого Убили!.. Великий вождь заскулил от удивления и страха, стал рваться из объятий державшего его дерева. Как же так?! Он сам первый догнал его. Разбил дубиной череп. Бил, потому что тот убегал. Все били. После такого не живут — превращаются в мясо, в падаль. А Белоголовый Безволосый жив! И он приближается, смотрит, аыуа! А вот другой рядом — такой же! Тоже он?! А за ними еще, еще!..
Засверкали голубые зарницы, зарычал гром — Небесный Гнев. Эоли, манипулируя клавишами на пульте, нагнетал страсти.
…Они все подходят, подступают, смотрят! Они… они сейчас сделают с ним то, что он сделал с Этим. Зачем?! Нельзя! Другие — это другие, а он — это он! Его нельзя! И-он больше не будет!.. Не надо! Не на-адо!!!
— Мыа-мыа-аа!!! — в ужасе завыл дикарь.
Берн не без облегчения удалился от дергавшегося вождя.
— Слушай, — ликующе сказал ему Эоли, когда он поднялся наверх, — он ведь слово произнес! «Мама». На каком языке?
— Мама — на очень многих языках мама.
— Замечательно! — Биолог ткнул пальцем клавишу: зажимы кресла раскрылись.
Великий Эхху плюхнулся на четвереньки и, не поднимаясь, ринулся в темный лаз в углу.
— Будь здоров, голубчик, до встречи! Ты нам здорово помог.
— В лабиринт? — спросил Берн.
— В прямой туннель, на волю, на травку. Он и так хорошо поработал.
…Вождь стремглав пронесся длинной, тускло освещенной «пещерой», ударяясь на поворотах и от этого еще больше распаляясь. Как они его унизили, Безволосые, как оскорбили! Ну ничего, он им покажет. Он всех их, всех!..
Вырвавшись на поляну, он катался, кусал траву, корни, ломал ветки. Потом прибежал в стойбище, пинками расшвырял самок, детенышей, с дубиной ринулся на молодого Ди. Тот увернулся, взобрался на Великий Дуб, занял там удобную позицию, звал к себе вождя — сразиться.
И долго они обменивались один наверху, другой внизу — боевыми возгласами:
— Эххур-рхоо!!
И этот день был для Берна щедр на впечатления. Главным для него был не успех опыта, он принадлежал Эоли. Он участвовал в исследовании, в продвинувшейся на два века науке — и понимал, мог! И похоже, что тема Эоли, тема, которой Берн сейчас был готов посвятить жизнь, — не исключение: вокруг не суетились ассистенты и лаборанты. Многие здесь, наверно, разрабатывают не менее интересные идеи.
Было далеко за полночь. Берн лежал в домике, глядел на звезды и спутники над куполом, перебирал в уме впечатления, строил догадки, ставил вопросы, не мог уснуть. Да и зачем откладывать на завтра то, что можно узнать сейчас! Вот датчик ИРЦ, надо назвать полное имя, четко ставить вопросы и получишь ответ на любые.
Но раньше, чем он раскрыл рот, шар у стены сам осветился, произнес:
— Иловиенаандр 182 просит связи.
— Да, конечно! — Берн сел на ложе. — Прошу.
Ило возник на фоне полупрозрачной стены: за и над ней металлические мачты, с них лился водопад зеленого пламени.
— Не спишь, — он смотрел добродушно-укоризненно, — возбужден, хочется узнавать еще и еще!.. А еще несколько немедленных впечатлений и твоя психика взорвется. Пропала моя работа… — Он прошелся вдоль стены; эффект присутствия, обеспечиваемый ИРЦ, был настолько полным, что Берну казалось, будто Ило прохаживался в домике. — Я весь день на Полигоне, упустил тебя из виду, извини. Эоли рано принялся тебя тормошить. Я ему попенял.
Ило снова прошелся, качнул головой, сказал будто про себя:
— Страстен, жаден… к хорошему жаден, к знаниям — а все не в меру. Себя не пожалеет и других… — Он поднял на Берна серые глаза: — Не давай никому на себя влиять. Никому! И мне тоже. Спокойной ночи!
Шар погас.
Эоли тоже долго не мог уснуть в эту ночь. Он лежал на траве, закинув руки за голову, смотрел на небо, на кроны деревьев, колдовски освещенные ущербной луной. Он любил — особенно под хорошее, победное настроение — засыпать на лужайке или в лесу, целиком отдаваясь на милость природы. Сыро так сыро, жестко, муравьи… ничего! Не нуждается он в комфорте, пальцем не шевельнет ради благ и комфорта.
А настроение было самое победное. Правда, получил от Ило выволочку за Аля — ну, так что? Тянуть было нельзя, у эхху
