Женщина в красном - Элизабет Джордж

Линли было всё равно, какой номер занять, поэтому он вошёл в тот, что открыла Сиобхан. И сразу заявил, что комната ему подходит. Помещение было не больше кладовки. В нём стояли кровать, шкаф и туалетный стол, задвинутый под подоконник. Единственными удобствами были раковина в углу и телефон на туалетном столике. Наверное, лет двести назад здесь жила служанка.

Линли мог выпрямиться только в центре комнаты. Заметив это, Сиобхан пояснила:

— В те времена люди были ниже ростом. Возможно, это не лучший вариант, мистер…

— Линли, — представился он. — Всё хорошо. Телефон работает?

Телефон работал. Сиобхан предложила что-нибудь принести. В шкафу имелись полотенца, а в ванной комнате есть мыло и шампунь (она особенно подчеркнула это). Если гость хочет есть, она это устроит. Прямо здесь или внизу, в обеденном зале. Всё это Сиобхан произнесла скороговоркой, поскольку было совершенно ясно, что постоялец желает остаться один.

Он ответил, что не голоден, и это вполне соответствовало действительности. Сиобхан ушла. Когда дверь закрылась, Линли взглянул на постель. Почти два месяца он не ночевал в кровати, да и вообще отдыхал очень мало. Когда он спал, к нему приходили сны, а он боялся своих снов. Не потому, что это были кошмары, а потому, что сны кончались. Так что лучше было совсем не ложиться.

Причин откладывать звонок больше не было. Линли подошёл к телефону и набрал номер. Он надеялся, что трубку не возьмут и тогда он оставит сообщение на автоответчике. Однако после пяти гудков он услышал голос матери. Ничего не оставалось, кроме как заговорить.

— Привет, мама, — поздоровался он.

Сначала мать молчала. Линли прекрасно знал, что она делает. Стоит рядом с телефоном в гостиной, или в будуаре, или где-то ещё в огромном доме, месте его рождения, а скорее, проклятия. Подносит ладонь к губам и оглядывается, нет ли кого в комнате. Если и есть, то, скорее всего, младший брат Линли, или управляющий имением, или, что маловероятно, сестра, приехавшая из Йоркшира. Мамины глаза сообщат новость прежде, чем она произнесёт: «Это Томми. Он позвонил. Слава богу. У него всё хорошо».

— Дорогой, где ты? Как ты?

— Я в Кэсвелине. Попал в историю.

— Боже мой, Томми. Неужели ты так далеко забрался? Ты знаешь, как…

Мать осеклась. Она хотела, чтобы сын понял, как вся семья о нём тревожится. Но она любила сына и не стала волновать.

Линли тоже её любил.

— Знаю, — ответил он. — Пожалуйста, пойми меня. Просто мне надо найти свой путь.

Мать, конечно, поняла, что сын имеет в виду не географические поиски.

— Мой дорогой, если бы я только могла, то сняла бы этот груз с твоих плеч…

Ему было нестерпимо выносить теплоту её голоса, её сочувствие, хотя за свою жизнь мать и сама перенесла немало трагедий.

— Да, да, — пробормотал Линли и откашлялся.

— Было много звонков, — сообщила мать. — Я составила список. И они до сих пор звонят. И не для галочки, не для того, чтобы просто исполнить свой долг. Всё не так. О тебе переживают и волнуются. Тебя очень любят, мой милый.

Линли не хотел этого слышать, и надо было дать ей понять это. Дело было не в том, что он не ценил заботу своих друзей и коллег. Просто их сочувствие бередило его душевные раны. Из-за этого он и из дома ушёл. В марте на берегу никого, да и в апреле мало народу, никто его здесь не знает, никому до него нет дела.

— Мама, — взмолился Линли.

Та всё поняла.

— Мой родной, прости меня. Больше не буду. Голос матери стал более деловым, и за это Линли был ей благодарен.

— Что у тебя случилось? Ты здоров? Не ранен?

— Нет. Однако я наткнулся на того, кто был ранен. Судя по всему, я обнаружил его первым. Юноша расшибся при падении со скалы.

— О боже, какое несчастье!

— Да. Теперь к этому делу подключилась полиция. Я оставил дома все свои документы. Не можешь ли ты прислать мой бумажник? Простая формальность.

— Они знают, что ты полицейский, Томми?

— Один из них знает. Остальным я назвал только своё имя. Им просто нужно выяснить все обстоятельства. Видимо, произошёл несчастный случай, но, пока полиция в этом не убедится, меня отсюда не выпустят. Мне нужно доказать, что я — это я.

— И ничего больше?

— Ничего.

Это превратится в викторианскую мелодраму. «Любезный господин (в данном случае — госпожа), вы знаете, с кем имеете дело?» Сначала он назовёт свой полицейский чин, а если это не произведёт на них впечатления, то титул. Тогда они схватятся за голову. Если, конечно, инспектор Ханнафорд — натура впечатлительная.

— Они не хотят верить мне на слово. И это логично. Я бы и сам не поверил. Так что насчёт бумажника?

— Займусь этим тотчас же. Может, отправить к тебе утром Питера?

Линли подумал, что не вынесет братского сочувствия.

— Не беспокой его. Пришли по почте.

Он продиктовал матери координаты, а она поинтересовалась, нормальная ли гостиница, удобный ли номер, хорошая ли кровать. Линли заверил, что всё неплохо и в данный момент он собирается принять ванну.

Мать, судя по всему, немного успокоилась. Хотя желание принять ванну не обязательно означает желание жить, сын, по крайней мере, ещё не подводит итоги. Она пожелала ему приятно понежиться в воде, и на этом беседа закончилась.

Линли положил трубку, оглядел комнату, кровать и крошечную раковину и почувствовал, что после общения с матерью все его оборонительные рубежи рухнули. В ушах зазвучал голос. Нет, на этот раз не материнский — голос Хелен. «Здесь немного по-монашески, правда, Томми? Ощущаю себя настоящей монашкой. Стараюсь быть добродетельной, но одолевают такие соблазны, что устоять невозможно».

Он так ясно её слышал. У Хелен была потрясающая интуиция. Стоило ей раз взглянуть в его лицо, и она точно угадывала, что нужно сделать. Это был её дар — наблюдательность и умение проникнуть в мир другого человека. Иногда она просто дотрагивалась до его щеки и говорила три слова: «Скажи мне, дорогой». В другой раз снимала напряжение какой-нибудь фривольностью, вызывая у него смех.

— Хелен, — произнёс Линли, во всей полноте осознавая, как много потерял.

Оставив Томаса Линли в гостинице, Дейдра не поехала домой, а устремилась на восток. Дорога петляла, точно распущенный моток ниток. Дейдра проехала мимо нескольких деревушек, мимо горящих окон. Дорога дважды нырнула в лес и наконец вышла к шоссе А-388. Дейдра повернула на юг, а затем — на восток, по второстепенной дороге, идущей мимо пастбища, на котором паслись овцы и коровы. Через полмили Дейдра увидела вывеску фермы «Корниш голд», а под ней надпись: «Добро пожаловать».

По периметру большого яблоневого сада росли сливовые деревья. Посадили их много лет назад для защиты от ветра. Сад начинался на вершине холма и спускался по склону. На ферме имелись два старинных каменных амбара, напротив которых располагалась фабрика по изготовлению сидра. В центре мощёного двора, в загоне для животных, сопел и хрюкал тот, к кому Дейдра приехала. Причиной визита был боров, огромный и недружелюбный. Благодаря ему Дейдра и познакомилась с владелицей фермы, эмигрировавшей из Греции более тридцати лет назад.

Боров поджидал Дейдру. Звали его Стамос — в честь бывшего мужа владелицы. Свин Стамос, оптимист и не дурак, догадываясь о целях Дейдры, подскочил к ограде, как только она показалась во дворе. Однако в этот раз Дейдра ничего вкусного не захватила. Ну как бы она при полиции начала упаковывать в сумку очищенные апельсины?

— Извини, Стамос, — сказала Дейдра. — Посмотрим твоё ухо. Да ладно, не бойся, так положено. Ты почти поправился и знаешь это. К несчастью, ты слишком умён.

Стамос мог укусить, и Дейдра действовала осторожно. Она оглядела двор: может, за ней кто-то следит? Во всяком случае, зевать не надо. Вокруг никого не было, что и понятно. Вечер поздний, все работники фермы давно дома.

— Замечательно выглядишь, — подбодрила Дейдра борова и прошла через арку к небольшому, умытому дождём огороду.

Кирпичная неровная дорожка вела к аккуратному белому домику. Изнутри доносились обрывки музыкальных фраз, исполняемых на классической гитаре. Альдара практикуется. Это хорошо. Стало быть, она одна.

Дейдра постучала в дверь, и игра тотчас прекратилась. По деревянному полу простучали торопливые шаги.

— Дейдра! Какими судьбами?

В глаза Дейдре ударил свет, поэтому лица Альдары она не видела. Но знала, что большие тёмные глаза смотрят на неё пытливо, хотя и без удивления. Альдара отступила назад.

— Входи. Слава богу, развеешь моё одиночество. Почему не позвонила из Бристоля? Ты сюда надолго?

— Не знаю. Это спонтанное решение.

В доме было почти жарко — так нравилось Альдаре. На белых стенах красовались яркие картины с изображением сельских пейзажей, безлюдных и населённых обитателями белых домиков с черепичными крышами и цветами на подоконниках, возле которых мирно стояли ослики, а в пыли у входных дверей играли тёмноволосые дети. Мебели у Альдары Папас было немного, и вся простая, хотя обивка разноцветная — голубая и жёлтая, а на полу — небольшой красный ковёр. Несколько ящерок прилепились к поверхностям, за которые могли уцепиться их крошечные лапки.