Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника - Лев Суханов

.. Не захочешь, да станешь фаталистом. Еще в тяжелые дни «падения» Ельцина к нам в Госстрой пришла женщина, большая поклонница Бориса Николаевича. И тогда на свой страх и риск я повел ее в кабинет шефа и представил как экстрасенса. Во всяком случае, она сама себя к ним относила. Любовь Павловна… Не знаю, насколько сильны ее парапсихологичес-кие «чары», но одна черта действительно очаровывала. Она умела любого человека вытащить из уныния. После ее визитов настроение у Бориса Николаевича и у меня становилось намного оптимистичнее. И что удивительно: за несколько дней до отъезда в Штаты она, вопреки обычному ее жизнеутверждающему прогнозу, предупредила, что Борису Николаевичу надо опасаться 12-го числа…

Я, конечно, пропустил это предупреждение мимо ушей и вспомнил о нем лишь в университете Дж. Гопкинса, именно 12 сентября.

Проснувшись в 6 часов, я умылся, привел себя в порядок и вышел на улицу. Погода стояла отличная. Все наши были на ногах и напомнили мне, что Мюллер уже приехал и ждет всех на завтрак. И поскольку Борис Николаевич не давал о себе знать, я отправился к нему в номер, чтобы прояснить ситуацию. Но он еще спал, причем спал тем глубоким сном, о котором я говорил раньше. Стоило огромных усилий его расшевелить, и, когда он вроде бы пришел в себя и начал одеваться, я понял, что он еще так и не проснулся. Принятое накануне снотворное было сильнее его воли. Все его движения — вялые, заторможенные. И тогда я вспомнил Любовь Павловну, предупреждавшую о таблетках. Вернувшись в Москву, я рассказал ей о том «сонном эпизоде», который случился в Балтиморе. Как же она сокрушалась: «Ведь он мог вообще не проснуться»…

Мюллер пригласил на встречу с Ельциным всю знать Балтимора. К семи часам все собрались и с любопытством ждали появления гостя. Они, как пионеры на линейке, выстроились в ряд, и Ельцин пошел их приветствовать. Это было жуткое зрелище. Алференко и Гаррисон схитрили и под каким-то предлогом ушли в город. Вощанов и Ярошенко остались с гостями, а мы с Борисом Николаевичем отправились пить кофе…

Короче, к девяти часам, то есть к началу лекции, он с трудом оклемался и мы отправились к публике. В зале его ждали 800 слушателей. И вот в этот момент произошло резкое перевоплощение. Ельцин оживился и даже начал подшучивать над Мюллером. На сцену они вышли вместе, и, когда хозяин университета начал что-то читать по бумажке, Борис Николаевич подошел и забрал с его пюпитра текст. Это была еще та сцена! Публика по достоинству оценила «нестандартный ход» гостя и бурно зааплодировала. «Давайте будем в равных условиях, — смеясь, сказал Мюллеру Ельцин, — раз я буду говорить без бумажки, то и вы говорите без не-е…» Слушатели от души смеялись — по американским меркам ничего предосудительного в этом не было. И все все правильно поняли.

Вопросы были традиционными, почти одни и те же, что, однако, не вполне устраивало самого лектора. Борис Николаевич, видимо, разнообразия ради стал варьировать свои ответы и, наверное, многие помнят, как он нарочито растягивал аббревиатуру — Ка-Ге-Бе…

Встреча еще не закончилась, когда меня поставили в известность о том, что Ельцина ждут в Белом доме. Нет, нас не собирался принимать сам Президент, мы должны были поехать на аудиенцию к его советнику по национальной безопасности Брентону Скоукрофту. Это не так уж и мало: приглашение в Белый дом «неофициального визитера» — хороший признак. Словом, шеф закруглил свою «веселую» лекцию, поблагодарил Мюллера, и мы быстро отправились в Вашингтон. (Это 35 минут езды от Балтимора.) Однако в мыслях он все еще находился там, в зале университета. Ему явно не терпелось узнать, какова реакция публики на его выступление. Я сказал, что подходили наши соотечественники и тоже доброжелательно отзывались о лекции. И вообще, говорили они, американцы не такие зацикленные, как мы, русские, и любят нестандартное поведение…

…И вдруг, по дороге в Вашингтон, «новости для прессы»: Борис Николаевич во всеуслышание заявляет, что он не поедет на встречу со Скоукрофтом. Не тот, мол, уровень… Переводчик и Гаррисон едва не потеряли дар речи. Особенно шокирован был Джим, для которого «выходка» Ельцина могла бы иметь воистину катастрофические последствия. Ведь Белый дом — кульминация его программы, а значит — это и деньги, и реклама. А Борис Николаевич все больше нагнетает обстановку: «Ну, представьте себе, Лев Евгеньевич, что Буша встречаете вы, мой советник, а не я?» Я ему возразил, что Скоукрофт — это не Суханов, а Ельцин — это Ельцин. И что Скоукрофт — это все же советник по национальной безопасности и в Белом доме он величина, и с этим надо считаться. Но Борис Николаевич все равно упрямился: «Но быть в Белом доме и не встретиться с Бушем…»

Джим Гаррисон тоже гнет свое: теперь ни за что уже нельзя отказываться, надо ехать… Пока мы спорили, машина уперлась в ворота Белого дома. Они открылись, и мы въехали на его территорию, позади остались двое охранников.

Здравствуйте, господин Буш!

Небольшое красивое здание. Тут же, напротив него, еще одно сооружение, к которому подходит нечто похожее на пандус. Машина подъехала к самому входу. На первый взгляд, все необычно, как-то просто, буднично. Вышла симпатичная мулатка и вручила нам карточки визитеров. На них так и написано: «Визитер». Борис Николаевич вроде бы даже немного обижен и потому с ударением говорит: «Я — Ельцин». Мол, какие тут визитки… Я положил его визитку к себе в карман, свою же повесил на грудь, то же сделали переводчик и Гарри-сон.

Нас повели по неширокой беломраморной лестнице, и на втором этаже мы зашли в скромную приемную. В ней сидел секретарь, работал. Слева дверь, и секретарь пригласил нас войти в нее. Мы попали в кабинет — небольшой, с камином и диванчиком. Типично домашняя обстановка. Смотрю на человека, сидящего за большим столом. Это, видимо, и есть Скоук-рофт. Он встает из-за стола, улыбается. Здоровается с Борисом Николаевичем и представляет ему своего помощника. Рассаживаемся: я — почти у самой двери, переводчик — спиной ко мне, Ельцин устроился на диванчике, а сам Скоукрофт возвратился в свое кресло. И вдруг, как гром среди ясного неба, вопрос Скоукрофта:

— Господин Ельцин, зачем, собственно, вы сюда приехали? Что вы хотите?

Шеф выслушал переводчика, улыбнулся и, глядя в глаза Скоукрофту, ответил:

— Ну, во-первых, я никогда не был в Америке и приехал сюда по приглашению ваших видных сенаторов и Фонда Рокфеллера. Во-вторых, мне интересно посетить вашу великую страну и познакомиться с ее трудолюбивым народом…

В это время открывается дверь и входит человек — в элегантном сером костюме, длинный узкий галстук, уголок платка выглядывает из нагрудного карманчика. Все в тон. Красивый, белозубый, стройный мужчина. Я, разумеется, сразу узнал его — это Буш. И так как я находился ближе всех к дверям, Президент мне первому протянул руку, и мы поздоровались. Затем он поприветствовал Гаррисона, помощника Скоукрофта и только потом подошел к Ельцину. Он долго тряс ему руку, другая рука Президента дружески пожимала его предплечье. Они доброжелательно улыбались, и в какой-то момент Ельцин сказал: «Да, мы стоим друг друга». (Ростом они были одинаковы.) Эту фразу переводчик не стал переводить. А я глядел на своего шефа и гордился им. Он держался и выглядел подобающе. Это были два равных друг другу партнера.

Однако Буш сразу оговорился, что у него, к сожалению, очень мало времени и что сейчас его ждет теле выступление по проблемам наркомании. И тут же поинтересовался — как в этом плане обстоят дела у нас в Союзе? Борис Николаевич ответил: «Это серьезная проблема и для нас, но о ней в нашей стране предпочитают не говорить».

Буш передал большой привет Горбачеву и выразил свою осведомленность о визите Ельцина в США: «Я думаю, Америка вам понравится…» И все в таком же ключе.

У Президента открытое лицо, доброжелательная речь, что сильно к себе располагало. Тут же сидела стенографистка и все записывала. Поговорили они ровно 12 минут, что я зафиксировал по своим часам. Ельцин поблагодарил Буша за то, что тот нашел возможность встретиться. В свою очередь, Президент США сказал Ельцину, чтобы все вопросы к нему (Бушу) мы передали Скоукрофту, и покинул помещение.

Буквально через минуту в кабинет стремительно вошел вице-президент США Дэн Куэйл. Они с Ельциным дружески поприветствовали друг друга. Куэйл находился с нами недолго и, сославшись на какую-то встречу, удалился. Смотрю, у моего шефа глаза горят, да и Скоукрофт уже по-другому себя ведет. Суровости в его лице заметно поубавилось. Заложив ногу на ногу, он стал непринужденно беседовать с Ельциным.

В какой-то момент зашел секретарь и сказал Скоукрофту, что русского гостя уже ждут сенаторы на Капитолийском холме.

Итак, Ельцин первым из высокопоставленных советских деятелей сорвал «пломбу» на Белом доме в период властвования Буша. Не Горбачев, а именно Ельцин, хотя это и была «полулегальная» аудиенция. Однако говорила она о многом. Во-первых, встреча с Бушем как бы «нечаянно» накладывалась на встречу со Скоукрофтом, и потому никто не мог упрекнуть Президента в прямой демонстрации признания главного оппонента Горбачева. Буш, конечно же, понимал двойственность своего положения, поскольку готовился в декабре к приезду в США Горбачева. Ведь как раз был пик конфликта Михаила Сергеевича с Борисом Николаевичем. Не зря же Буш при встрече с Ельциным был подчеркнуто нейтрален и горячо передавал приветы Горбачеву. И мимолетный, как бы тоже случайный, приход Куэйла в кабинет Скоукрофта также имел свою дипломатическую логику. Пока в Союзе шла дискредитация Ельцина, в Белом доме (да и в Госдепартаменте тоже) все уже наверняка было просчитано с большой степенью вероятности. Горбачев — это, конечно, звезда первой величины, но профессионалы от политики (в том же ЦРУ) прекрасно понимали, что в протуберанцах этой звезды появилась новая, по яркости превосходящая «главное» светило. И уже, пожалуй, не было силы, которая могла бы помешать самостоятельному восходу этой новой звезды. И если этого еще не понимали на Востоке, то аналитики Запада, и в том числе США, давно, наверное, вычислили все варианты будущего противостояния этих «звезд». И не будь у Буша и его окружения хотя бы 50 процентов уверенности в том, что Ельцин неотвратимо идет к верховной власти в России, они ни под каким соусом «не оказали бы честь» опальному Ельцину. Слишком велика ответственность привносить в большую политику (тем более связанную с ядерным разоружением) элемент случайности.