Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Как нам уже известно, авторство этого письма Роберту Фландрскому — вопрос спорный. Но аргумент, который здесь приводится, — что судьба Константинополя неразрывно связана с судьбой «Гроба Господня» (т. е. Иерусалима), — это именно тот аргумент, к которому прибегал Урбан после встречи с посланниками императора в Пьяченце. Покончив с делами, папа не стал возвращаться в Рим; вместо этого он перебрался через Альпы и отправился в летнее турне по южной Франции, увещевая, уговаривая и проповедуя. Он встречался с влиятельными аристократами и князьями церкви — с такими, например, представителями местной знати, как Раймунд, граф Тулузы (Раймунд Сен-Жильский), Одо, герцог Бургундии, и Адемар, епископ Ле-Пюи, которые пользовались большим авторитетом у соотечественников. Через них он распространял ужасающие истории о восточной жестокости, которые позже станут с кровавыми подробностями пересказывать сексуально озабоченные хронисты: все эти байки о турках, свирепствующих в христианских землях Византии и Иерусалима, упоенно насилующих, убивающих, силком обрезающих и всячески мучающих верующих во Христа.

Живописуя тронувшее его душу тяжкое положение, сложившееся на Востоке, Урбан одновременно излагал свою миссию как папы — стратегию, которая должна была снова объединить христианский мир. Он говорил, что рассчитывает на помощь огромного числа способных сражаться мужчин, готовых отправиться в военный поход на Восток и не только откликнуться на жалобный призыв Византии, но пойти дальше — биться с врагами Иисуса, оскверняющими христианские святыни. Первой целью должен был стать Константинополь. Но конечным пунктом назначения — Иерусалим.

Свое турне папа увенчал двумя празднествами. В октябре 1095 года он заехал в аббатство Клюни, откуда четверть века назад начался его путь к Святому престолу. Аббатством все еще управлял его старый учитель Гуго. Несмотря на финансовые трудности, с которыми он столкнулся из-за альморавидских завоеваний в Испании, лишивших его щедрого источника денежных поступлений от эмиров, подобных аль-Мутамиду, аббат так и не отказался от своей главной страсти — строительства. Возведение новой аббатской церкви шло полным ходом, стены храма взмывали к небесам. На торжественной церемонии Урбан об руку с Гуго освятил главный алтарь церкви. Он провел в аббатстве неделю и там же объявил, что 18 ноября созывает еще один большой собор — в Клермоне, в 150 километрах от Клюни, и что продлится этот собор десять дней. Приглашены на него были самые могущественные люди со всех окрестных земель, и очень многие действительно приехали. На приглашение откликнулись двенадцать архиепископов, восемьдесят епископов и девяносто аббатов. Воззвание, которое им предстояло выслушать, вряд ли было для кого-то секретом, потому что Урбан все лето вещал одно и то же повсюду. И тем не менее собор в Клермоне должен был поставить жирную точку в его поездке, и пропускать такое событие не следовало.

Сам текст проповеди, прочитанной Урбаном на Клермонском соборе, утрачен, но сохранился ряд достойных доверия записей, сделанных по свежей памяти, из которых мы можем узнать, о чем же говорил папа. Проповедь прозвучала 27 ноября 1095 года под открытым небом, в день, когда зима уже вступала в свои права. Согласно хронике, записанной спустя несколько лет с момента событий священником по имени Фульхерий Шартрский, вначале Урбан перечислял свои излюбленные страшилки, поносил симонию, ересь, нарушение мира и обиды, причиняемые епископам. Потом, однако, он разразился боевым кличем, который эхом отзовется в веках, и произнес: «Существует еще одно дело, которое по замыслу Господа гораздо важней ваших прочих дел»{18}.

Затем он продолжил:

Вы должны поспешить прийти на помощь, обещанную вами вашим нуждающимся собратьям, живущим на Востоке.

Турки, народ персидский… разоряют их [владения] вплоть до самого Средиземного моря, до того места, которое зовется Рукав Святого Георгия [т. е. Константинополь], что у самых границ Романии, и все больше и больше захватывают христианские земли. И вот уже в седьмой раз разбили они несчастных [христиан], убив и пленив многих из них, разрушив церкви и разорив землю Господа.

С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все — конные и пешие, богатые и бедные — и поспешили оказать помощь уверовавшим в Христа, чтобы отвратить таким образом то поганое племя от разорения наших земель…

Всем тем, кто, отправившись туда, в пути или при переправе, либо же в сражении с язычниками, окончит свою смертную жизнь, то тотчас получит отпущение грехов [своих]. И оттого это обещаю всем, собирающимся туда отправиться, что правом таким наделен от Господа[80].

В речи Урбана, как ее передает Фульхерий, Иерусалим не упоминается, но автор, живший позже, Роберт Реймсский, пишет, что Урбан призывал своих слушателей:

Предпримите путь ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе… этот царственный город [т. е. Иерусалим], расположенный в центре земли… просит и ждет освобождения и непрестанно молит вас о помощи. А всякая помощь исходит от вас, потому что, как я уже сказал, Бог пред всеми народами вас одних одарил славою оружия. Пуститесь же в этот путь, во отпущение грехов своих, с уверенностью наследовать незапятнанную славу Царствия Небесного!

Тут, пишет Роберт, все присутствовавшие в один голос воскликнули: Deus vult! Deus vult! («Так хочет Бог! Так хочет Бог!»){19}[81].

Под конец воодушевляющего монолога папы Адемар, епископ Ле-Пюи, хорошо отрепетированным движением поднялся и преклонил колена, дабы получить разрешение присоединиться к славной экспедиции. От имени Раймунда Тулузского также прозвучало обещание поддержать грядущее предприятие. Толпа, пришедшая в восторг при виде всех этих великих людей, приносящих обет взять на себя столь смелую и дерзновенную миссию, тут же впала в покаянное безумие: бия себя в грудь, люди проталкивались вперед, поближе к папе, чтобы испросить отпущения грехов, прежде чем вернуться домой и начать приготовления к предстоящему походу.

Добровольцам, выказавшим желание присоединиться к великому паломничеству на Восток, Урбан сказал, что, дабы выделить себя меж прочих, они «должны носить на челе или на груди изображение креста Господня»[82]. И его опять беспрекословно послушались. С этого момента и далее обычай буквального «принятия креста» станет важным элементом визуальной грамматики крестовых походов. Представление, разыгранное в Клермоне, яркое и грозное торжество, будут — хотя в тот момент никто этого еще не знал — повторять из поколения в поколение. «Великое перемещение», которое позже назовут Первым крестовым походом, началось.

Следующие девять месяцев по городам и селам Франции и ближайших к ней земель разъезжала целая армия христолюбивых клириков, призывавших людей присоединиться к новому движению. Пример им подавал сам папа, собиравший огромные толпы в Лиможе и Ле-Мане, Тулузе и Туре, Монпелье, Ниме и Руане. В поездке он служил мессы, освящал церковные алтари, радушно принимал дворян, жертвовал и перемещал реликвии (в том числе многочисленные мелкие фрагменты Святого Креста из папской коллекции), являл себя во всем церемониальном блеске, в белой с золотом тиаре, читал проповеди на лоне природы и убеждал верных христиан взяться за оружие, оставить дом и отправиться в чужие земли убивать других людей. Слушавшие его вняли призыву. В Клермоне Урбан попытался умерить ажиотаж, поднявшийся среди простолюдинов, заявив, что вступать в войско Христово должны лишь мужчины в хорошей физической форме, состоятельные и способные сражаться, и предупредил, что любой, кто примет крест, но в поход не пойдет, покроет себя позором. Оказалось, однако, что главной проблемой папы станут не отступники, а не отвечающие требованиям новой миссии энтузиасты, которых невозможно будет ни остановить, ни подчинить какому-либо руководству.